Штрафники вызывают огонь на себя. Разведка боем

Кожухаров Роман Романович

Сомневаться в этом не приходилось. Об этом явственно свидетельствовала несмолкаемая канонада, которая доносилась с юга, от озаренного кровавыми всполохами и негаснущим заревом южной оконечности ночного горизонта. Туда и направлялись части, перебрасываемые на помощь оборонявшим город.

Тогда, на правом берегу Буга, после сдачи Сокаля, Отто получил ранение в руку и месяц провалялся в лазарете. Ему повезло, и он попал в одну палату с пулеметчиком Адлером. Тому рану залечили быстрее, и он раньше вернулся в роту. Адлер зацепил самую гущу боев под Дебреценом. Теперь он при каждом удобном случае, чертыхаясь, рассказывал,

что ему и другим парням из стрелковой роты пришлось пережить в проклятых венгерских степях.

И сейчас, на марше, жалуясь на то, что рана начинает болеть, а сволочь оберфельдфебель Кох не разрешил ему передвигаться на обозной телеге, Рольф рассказывал, как глупо погиб взводный Лихт. «Ты же знаешь, Отто, он всегда страдал от мании величия… вот и возомнил себя непобедимым и заговоренным…, – Адлер, не сбавляя шага, снизил голос до шепота: – Это ему гауптман мозги промыл, – шептал пулеметчик. – У нашего ротного, признаться, совсем крыша съехала. Возомнил себя тевтонским рыцарем».

Танкистов и часть подразделений механизированной дивизии пустили через объездную дорогу, проходившую по восточной окраине города. Сбившую ноги стрелковую роту постоянно обгоняли бронетранспортеры, грузовики и тягачи механизированных колонн. Электричество нигде не горело – боялись бомбежек. Обходились светом десятков и сотен автомобильных фар, освещавших нескончаемый поток людей и машин, запрудивший широкое русло ночной улицы, окаймленное каменными берегами домов, погруженных в темноту. Ночной Будапешт не спал. Отто и его товарищам было непривычно и странно видеть нескончаемые белесые лица горожан, торчавшие практически из каждого оконного проема. Свет нигде не горел, и от этого окна казались бесчисленными зияниями черных пастей, в которых шевелились белесые языки.

III

Накануне в городе была объявлена всеобщая мобилизация. Около трехсот тысяч добровольцев встали под штыки, чтобы защитить город от нашествия русского Ивана. Об этом вчера с гордостью и брызганьем слюны поведал своей роте герр гауптман во время очередной воспитательной речи. Ротный вдоль и поперек расписывал доблесть союзников-мадьяр, превознося их героизм на фоне трусости предателей-румын, из-за которых, по глубокому и непоколебимому убеждению гауптмана Шефера, случились и до сих пор происходят все беды вермахта на Восточном фронте, начиная от позорной гибели шестой армии под Сталинградом.

– Но теперь, слава Тысячелетнему рейху, у нас за спиной не окажется подлых предателей! – как заведенный, декламировал Шульц. – Теперь, перед лицом новых ниспосланных нам испытаний, с нами остались лишь верные братья великого рейха, свято следующие присяге, данной нашему великому фюреру! И так, плечом к плечу, мы сокрушим врага!!!

По словам ротного, выходило, что практически все мужское население Будапешта поголовно было мобилизовано под ружье для отпора наступающему врагу. Значит, эти мирные жители, с любопытством выглядывавшие из окон домов, – это женщины, дети, старики… Но, кроме любопытства, еще одно, намного более сильное чувство заставляло всех этих людей не спать и пялиться из окон, с тротуаров и проемов дворов на армейские колонны, двигавшиеся по утонувшим во мраке улицам.

Страх, животный, непреодолимый страх… Волны страха исходили от этих безмолвных фигур и лиц. Отто чувствовал,

как его обдает этим страхом, как он заполняет город до самых черепичных кровель. Лейтенант, прибывший командовать взводом вместо убитого Лихта, еще в Мишкольце рассказал им о расстрелянных русских парламентерах. Танки русских прорвали трехслойные редуты обороны Будапешта на южном направлении.

Русские, уверенные в своей победе, предложили гарнизону, оборонявшему Будапешт, сдаться. Ультиматум к немецким позициям доставили два русских офицера. Они держали высоко поднятые над фуражками белые платки и демонстрировали безупречную офицерскую выправку. Но ни первое, ни второе их не спасло. Командующий обороной приказал расстрелять парламентеров, даже не удосужившись ознакомиться с подробностями ультиматума.

Лейтенант Шульц говорил, что после этого русские якобы поклялись стереть Будапешт с лица земли вместе со всеми, кто в нем находится. По крайней мере, именно такие разговоры не утихали во время проведения в городе ускоренной мобилизации.

«Пощады не будет. Живые позавидуют мертвым…» Казалось, этот приговор русских высвечивался в каждом из огненных всполохов, которые без конца озаряли южный небосклон непроглядного октябрьского неба. Теперь каждый, от мала до велика, из живущих по обе стороны Дуная – и в Буде, и в Пеште, – глядя во мрак, с ужасом читал этот приговор, как свой собственный.

Кровью убитых парламентеров командование гарнизона будто бы намертво повязало всех, кто находился за тремя обводными линиями обороны города – и солдат, и мирных горожан. Отступать теперь было некуда, и никаких шансов для пощады не предвиделось. Выход оставался только один – во что бы то ни стало не пустить русских в город. Хотя нет, как всегда на войне, был еще один выход, самый надежный. Этот выход был – умереть…

IV

Горизонт горел от бесконечного боя, который длился с самого вечера на южной окраине Будапешта. Командование с ходу ввело в сражение несколько танковых колонн, заткнув бреши, образовавшиеся под ожесточенным натиском русских. В двух местах противнику удалось прорвать две оборонительных линии из трех. Русским помогали массированные удары артиллерии и авиации.

Однако к вечеру непрерывные вылеты краснозвездных бомбардировщиков и штурмовиков прекратились и появилась возможность для контрудара. А тут как раз подоспела подмога из Мишкольца. Правда, прибыл резерв с задержкой, едва не стоившей успеха всей обороне.

Согласно боевой задаче, которую прямо во время движения на марше, сидя в седле своей лошади, формулировал гауптман Шефер, стрелковой роте предстояло действовать в зоне наступления танковой роты, которая двигалась в той же колонне метрах в пятистах впереди.

Уже час назад и танки, и другая техника, и пехота должны были прибыть на поле боя. Но то и дело движение останавливалось. Ломалась техника. В отличие от людей двигатели машин, бронетранспортеров и танков не выдерживали многокилометрового перехода. Командиры начинали выяснять причины задержки. Начинались пререкания, переходящие в откровенную ругань. Танкисты не давали проехать автоколонне, артиллеристы перекрывали путь пехотинцам. В темноте, при свете фар фонарей и карманных фонариков, вся эта кутерьма превращалась в полный бедлам.