Штуцер и тесак
Шрифт:
– Так точно, ваше сиятельство?
– Просьбы есть?
Семен замялся, и тут влез я.
– Нам бы артиллеристов, ваше сиятельство. Пушки есть, а стрелять некому. И еще зарядов. Сегодня, считай, все пожгли.
– Найдешь? – Багратион посмотрел на Паскевича.
– Да, ваше сиятельство! – кивнул тот.
– Свободны! – кивнул нам командующий.
Мы с Семеном сделали поворот кругом и направились к выходу.
– Руцкий! – окликнули со спины.
Я встал и повернулся.
– О тебе тоже государю напишу, – сказал Багратион. – Не мне решать, но считай, что то, чего желал, у тебя есть.
– Благодарю, ваше сиятельство! – поклонился я.
– Служи, Руцкий! За царем и Отечеством не пропадет. Адъютант в приемной даст вам кресты для отличившихся. Распорядитесь ими с умом. Все, что могу. Идите!
И мы пошли. В приемной Спешнев забрал у адъютанта пять Георгиевских крестов, и мы отправились в роту. По пути жались к заборам, пропуская уходившие из города войска. Шаркая подошвами и звеня амуницией, шагали мимо нас пешие колонны, под топот копыт катили повозки и артиллерийские упряжки, рысила кавалерия. В этот раз не было ни пения труб, ни дроби барабанов – армия уходила тихо. В наступившей темноте не было видно выражения лиц солдат и офицеров, но не приходилось сомневаться, что они не горят радостью.
Этой ночью нам удалось поспать только пару часов. Сначала прибыли обещанные Паскевичем артиллеристы под командованием штабс-капитана Зыкова. Они с Семеном немного пободались на тему, кто из них центровой. Насчет Спешнева артиллерист не возражал, а вот мой статус ему не нравился. В ответ я спросил офицера: где его пушки, и с чего его, такого красивого, прислали к нам, а не наоборот? После чего штабс-капитан увял и согласился с заведенным в роте порядком. Мы разделили артиллерию и егерей на два отряда, один из которых возглавил Спешнев, второй – я. Для чего? Все просто – на узких улицах города восемь пушек в ряд не поставишь, да и сотне солдат тесно. Под командование штабс-капитана и его людей перешли захваченные у вюртембергцев орудия, Ефим остался во главе прежней батареи. Эту новость старый фейерверкер встретил ворчанием, пробормотав что-то насчет скорых на чужое добро. Трофейные пушки пришлись по душе хромому артиллеристу. С его слов этим бывшим четырехфунтовкам рассверлили стволы под шестифунтовый калибр [109] вследствие чего орудия вышли легкими и грозными одновременно. Но прибывшие к нам артиллеристы имели дело как раз с такими, на нашу мелочь их пришлось бы переучивать, а на это не было времени. Поэтому Семен оборвал ворчание Ефима, приказав тому заниматься делом. Вязать заряды, к примеру. Порох и картечь нам подвезли, как и стаканы с ней и ядра для шестифунтовок. Доставили провизию и свинец в прутках для ружей – Паскевич сдержал слово. Егеря готовились к сражению: чистили ружья, отливали пули, катали патроны. Фурлейты кормили и обихаживали коней. Раненых отправили за Днепр. Они умоляли оставить их в роте, пришлось объяснить, что не бросим. Полежат в леске под присмотром фурлейтов, а затем подберем их после оставления Смоленска. Здесь только руки связывают. Оставалось верить, что так и случится: рота уцелеет или, по крайней мере, выйдет не слишком потрепанной из мясорубки городских боев. Я на этот счет иллюзий не питал.
109
Французы делали так в ходе реформы своего артиллерийского вооружения.
Спалось мне плохо. В доме было душно, и я устроился на попоне в саду, примостив голову на седло. Лежал между яблонями и пялился в звездное небо. В голове крутились невеселые мысли. С чего я лезу под пули? Сегодня, вот, едва не грохнули, хорошо, что случился заколовший немца егерь. А ведь совсем недавно собирался просто выжить. Мог бы напроситься в сопровождение графине, она бы не отказала. Из претендентов на руку дочери меня исключили бы, конечно, ну, и бог с ним. Не пылаю я чувствами к Грушеньке. Барышня она, конечно, милая, приятная во всех отношениях, но сказать, что влюблен… Как-нибудь бы устроился. Связи в этом обществе рулят, замолвила бы графиня словечко, и получил бы я нужные бумаги. Открыл бы врачебную практику. В болезнях разбираюсь лучше местных лекарей, не пропал бы. Прожил бы тихую и мирную жизнь, и скончался бы на руках жены и детей. Отвезли бы меня на тихое кладбище, где упокоили под крестом или каменной плитой. Видел я такие плиты на деревенском погосте, с 19 века сохранились. Деревня, где я рос, некогда была имением богатых помещиков, там их и хоронили. А здесь приласкают ядром или пулей и бросят гнить в поле. В горячке сражения ранеными некогда заниматься, что говорить о мертвых? На Бородинском поле их остались десятки тысяч, трупы лежали до поздней осени, пока, наконец, у вернувшихся властей не дошли руки до погребения павших. Чего мне надобно? Помочь предкам? Они и без меня справятся. Тем более, что моя помощь может выйти боком. Не было в моем мире такого масштабного сражения под Смоленском. Здесь оно и началось позже, и проходило иначе. Потери русской армии оказались выше, чем в тот раз. Понятно, что и французов легло больше, но вот стоило ли убивать их здесь? И без того сдохли бы. А вдруг Наполеон, впечатленный этой битвой, передумает идти к Москве? Останется здесь, подтянет подкрепления, и ударит на Петербург? Или, того хуже, плюнет на кампанию в России и вернется в Париж? А это писец. Не случится антинаполеоновской коалиции, а одной России войну с Францией не потянуть, не хватит сил. Наполеон укрепит власть в Европе и со временем – сам ли он или его потомки – осуществит вековечную мечту Запада превратить Россию в колонию. Будут сидеть в наших поместьях мсье и, потягивая винцо, наблюдать, как горбятся на полях русские рабы. Как говорил известный деятель: «Хотели, как лучше, а получилось, как всегда». Зачем же тогда шебуршусь?
Я знал ответ на этот вопрос. Думаете, с чего работал в скорой, а не, скажем, помощником врача в клинике? Ведь звали – и не раз. Только скучно мне ходить на работу, как в офис. С чего я прибился к реконструкторам и ездил на их тусовки? Потому что даже в скорой драйва не хватало. Почему в областной больнице скорой помощи знали: если доставленный в приемный покой алкоголик буянит и лезет с кулаками к персоналу, нужно звать Руцкого? Потому что тот возьмет буяна за шкирку, отведет в кладовку, где вдумчиво поговорит. После чего синевы у «резкого» в некоторых местах добавится. Жалобу в милицию напишет? Хоть десять сразу! Кому поверит следователь: алкоголику, которого привезли в больницу с двумя-тремя промиллями в крови, или почтенному фельдшеру, который денно и нощно спасает жизни людей? Откуда синяки у жалобщика? Так в силу своего состояния дверные косяки по пути в палату рожей считал. У нас на то куча свидетелей. А еще лез с кулаками к врачам и сестрам, поливая их матами. Неплохо бы протокольчик составить на нарушителя и в изолятор его – суток на пятнадцать. Спасибо за понимание, товарищ капитан! Да, конечно, в следующий раз проследим, чтобы синяков было меньше. Удержим болезного от членовредительства. Мы люди гуманной профессии и понимаем, что лечить нужно всех, даже пьяное чмо. Хотя лично я бы не стал. Пусть дохнут под забором…
Здесь все проще и понятней. Никакой милиции и протоколов. Есть враг, который пришел на твою землю, и его нужно убить. Потому что не свободу и равенство он нам принес, а рабство и смерть. В Европе Наполеон отменил сословия и привилегии, а в России не стал – рылом не вышли. Равенство – это для своих. Ну, так получите! Неважно как будем бить французов, соблюдая правила и обычаи войны, или без оных. Нет их здесь, правил, не придумали еще. Раненых, да, трогать не станем – незачем. Сами сдохнут от инфекций и гангрены. Спасать будем своих. Тех, с кем делил кусок хлеба и ложку каши, кто стоял с тобою плечом к плечу в бою, спас, подобрав на обочине, и заслонил от удара пальником. Это мои люди и моя Родина. Как же так, спросите, ты же белорус? Какое отношение имеешь к России? Простое. Нет здесь еще такой нации, как белорусы, не сформировалась. Край называют Литвой, а ее жителей – литвинами. У них один язык и вера с «московитами», а вот с поляками – разные. Присоединение этих земель к России облегчило жизнь самого угнетенного класса – крестьян. Русские помещики не подарок, но по сравнению с польскими – ангелы. Те «хлопов» считают «быдлом», то есть скотом. Отношение крестьян к панам соответствующее – видели они их в гробах и белых тапках. После 1772 года на территории бывшей Ржечи Посполитой случилось несколько восстаний против России, и ни разу в них не участвовали крестьяне. Бунтовала шляхта. В свое время я прочел немало статей о «благородных» предводителях восстания 1863 года, которые спали и видели, как дать волю народу. Счас! За шляхетские вольности они топили, за великую Польшу «от можа до можа». А крестьяне этих «освободителей» ловили, вязали и сдавали властям. Так что Россия для меня Родина. Пусть не такая, какой бы хотел ее видеть. Пусть здесь крепостное право. Его отменят: не сейчас, но обязательно. А потом случится революция, и миллионы ранее бесправных людей получат доступ к образованию и нормальной жизни. И они так двинут страну вперед, что некогда отсталое государство в считанные десятилетия станет великой державой с передовой наукой и самым справедливым в мире обществом. Она покорит космос и создаст великую культуру. Советские фильмы будут получать призы на международных кинофестивалях, книги советских писателей переводиться на десятки языков, наши музыканты и балет станут эталоном. А каким был спорт! И ведь не за бабло бились – за Родину. Советский «бахатый» спортсмен – нищеброд в сравнении с каким-нибудь нынешним футболистом из занюханного Задрищенска. Все просрали… Не сумев одолеть нас в войнах, Запад разрушит страну изнутри, подменив в сознании миллионов идеи добра и справедливости жаждой потребления. Будет гнить сам, но и нас втянет в этот процесс.
Может, удастся это предотвратить? Ну, насколько возможно. Только как? Убить Наполеона? Без Бонапарта вся его лоскутная империя развалится мгновенно. Беда таких правителей, что они, вольно или невольно, выжигают вокруг себя сильные личности, способные их заменить. Умер Александр Македонский, и его империя мгновенно распалась. Умер Сталин, и пришел конец СССР. Не сразу, но ведомая мерзавцами страна покатилась в пропасть. То же произошло с Францией после свержения Наполеона. Я могу ускорить этот процесс. Только как? Подобраться к императору мне не дадут – даже думать смешно. Остается убивать его солдат и офицеров, у меня это получается. Вот и займусь…
Я не заметил, как уснул. Разбудили меня на рассвете. Я успел умыться и пожевать хлеба, как примчался посыльный от Паскевича. Рота, разделившись на два отряда, отправилась на назначенные ей позиции. И едва успела их занять, как загремели пушки, и в Смоленске разразился ад. Ацкий…
Батальон Закржевского скорым шагом шел по улице города. Вернее, остатки батальона. Треть его пала при штурме ворот крепости, еще столько, считай, осталась у баррикад, которые русские нагородили поперек улиц и обороняли их остервенело – до тех пор, пока последние защитники не падали под пулями и штыками польских солдат. Потери батальона огромны, но они того стоили. Корпус Понятовского [110] первым ворвался в Смоленск. Уже не в первый раз русский город-крепость покоряется польскому оружию. Этот подвиг не останется незамеченным императором Франции. Польша прирастет «кресами всходними» [111] , вновь станет королевством, и на ее трон сядет военный министр Герцогства Варшавского и командующий польской армией Юзеф Антоний Понятовский [112] . Пан Юзеф не забудет тех, кто сражался под его началом в этой кампании, Закржевский получит в награду земли с хлопами и заживет, как надлежит высокородному шляхтичу. Останутся в прошлом ночевки на бивуаках у костров, холод, голод, кровь и боль. Если майор и жалел о чем-то сейчас, так о том, что идет пешком. Первого коня под ним убили у ворот, второго застрелили у последней баррикады, третьего адъютант найти не успел – пал от русского штыка. Ничего, кони будут. Сейчас батальон Закржевского выйдет к переправе через Днепр, захватит ее, перерезав путь отхода остаткам засевших в городе русских. За такой подвиг не то, что коня, табун дадут…
110
Понятовский Юзеф, командир польского корпуса в армии Наполеона. Единственный иностранец – маршал Франции. Его корпус считался одной из самых боеспособных частей Великой Армии.
111
Так поляки называли (и называют до сих пор) территории Западной Беларуси и Украины, некогда входившие в состав Ржечи Посполитой.
112
Наполеон в своих мемуарах пишет, что собирался сделать Понятовского королем Польши.
Словно подтверждая мысли майора, в дальнем конце улицы показались всадники. Залетев в пространство между домами, они быстро спешились и встали в шеренги. До них было с полторы сотни шагов, и Закржевский ясно разглядел зеленый цвет русских мундиров. Москали решили остановить его батальон? Пусть попробуют! Их ведь не более полусотни – хлипкая преграда для порядком потрепанного, но еще грозного батальона.
– Не стрелять! – бросил майор шагавшему рядом капитану. – Подойдем ближе. Сметем их одним залпом.
Капитан кивнул и отдал приказ. Передние ряды солдат взяли ружья на изготовку. Через сотню шагов они встанут и прицелятся. Залп, другой, и от москалей, вздумавших преградить путь славным сынам Польши останутся хладные трупы. Тем временем русские закончили построение, сбоку первой шеренги встал офицер и извлек из ножен не шпагу, а… тесак. Это Закржевский заметил с изумлением, как и то, что командир русских был одет не в мундир, а в какой-то охотничий костюм и шляпу. Ополченец, наверное. Их много было на баррикадах. Сражались храбро, но неумело. Этот, видимо, из таких. Тем временем странный статский вскинул клинок кверху. «Дурак! – подумал майор. – На такой дистанции попасть трудно даже в плотный строй».