Штучка
Шрифт:
— Рассмотрю ваш проект, Татьяна, — будто делая одолжение, заметил Егор, — но со штрафом. Одна верхняя пуговица на вашей блузке за каждые десять страниц.
— Соглашусь на коэффициент один к двадцати, — усмехнулась Татьяна, возвращаясь к его столу и присаживаясь на стул сбоку, — иначе это просто возмутительно. Можно просто сразу раздеться.
— Я не против, — отстраненно заметил Егор, покосившись сначала на запертую дверь, а потом на окно аудитории с плотными жалюзи.
— Ну, может, вы сначала проверите мою работу? — девушка томно вздохнула. — Я же так старалась. Очень жду вашей оценки.
— Один к пятнадцати, — произнес Егор. В среднем курсовик был страниц на пятьдесят, если брать в расчет листинг программного кода. Так что три пуговки он у нее отвоюет. Не пять, конечно, но так и быть. Он чуть-чуть потерпит.
— Вы ужасно убедительны, Егор Васильевич, — трагичным тоном произнесла Татьяна.
— Плата за первые пятнадцать страниц вперед, — Егор ухмыльнулся, — утром деньги…
Пальчики девушки таки подцепили маленькую белую бусинку-пуговку. Отлично. Егор нечаянно зацепил взглядом черную полоску на Татьяниной шее и даже удивился, что не заметил ее раньше. Очень интересно… Полоска была тонкая, опоясывала горло девушки, будто тонкий ошейник и над ключицами уходила полоской вниз. Так. Стоп. Бондаж?
— Надо было брать плату вперед за всю работу, — задумчиво произнес Егор, а Татьяна сдавленно хихикнула.
Ее курсовик был прекрасен. С точки зрения того, насколько восхитительная там была написана пурга — это было просто произведение искусства. Кажется, его скомпилировали из трех десятков каких-то околонаучных, художественных текстов, заполнив промежутки между ними предложениями, явно переведенным с какого-то иностранного языка автопереводчиком. Вместо формул была какая-то удивительная кракозябра, которую вполне можно было использовать на психологических тестированиях вместо тестов Роршаха. Егор читал чисто из любопытства, он был уверен, что где-нибудь среди всего этого бреда найдется цитата Ницше или как минимум Толстого. И потом… Если бы он не дошел до конца — он бы не получил еще двух расстегнутых пуговиц в качестве награды за свой героизм.
В финале курсовика его тоже ждал сюрприз. Вместо листинга программного кода ровными строчками, со всеми положенными коду отступами двенадцать листов были заполнены стихами Маяковского.
— Я сразу смазал карту будня… — задумчиво повторил Егор, находясь… в катарсисе. Он, конечно, ожидал чего-то такого после того, как она притащила «другой проект», но это был действительно шедевр абсурда. Кажется, Татьяна потратила не один час — веселый час, следует отметить, она вряд ли писала это и не угорала со смеху над созданием данной… работы. Да… Карту будняя она ему… смазала. Отлично смазала, нужно сказать. Что дальше?
— Что скажете, Егор Васильевич? — весело поинтересовалась Татьяна. — Как, по-вашему, на какую оценку я могу рассчитывать?
— Ох, Локалова, — Егор с трудом удерживался, чтобы не расхохотаться, от этого его останавливали лишь расстегнутые-таки пуговицы на блузке, ложбинка между девичьих грудок, уже доступная взору, и темные полоски бондажа, которые удавалось рассмотреть, — вас за такую работу надо гнать из университета… С позором.
Судя по сияющим глазам Татьяны, этот текст был сказан точно по сценарию.
— Ох, Егор Васильевич, только не это-о-о, — умоляюще взмолилась она, — мне нельзя… с позором. У меня мама… с сердцем.
— Даже не знаю, — Егор закрыл скоросшиватель. Надо будет оставить эту хрень потом, себе на память, она однозначно связнее, чем курсовик Суховой… Будет что почитать в рамках психотерапии.
— А может, мы как-нибудь договоримся? — томно предложила Татьяна, накручивая прядь волос на палец.
— Как же мы с вами договоримся, Татьяна? — с любопытством поинтересовался Егор.
— Ох, ну Егор Васильевич, все что угодно просите, — артистка разошлась не на шутку, даже бухнулась на колени перед Егором.
— Все? — Егор смотрел на Татьяну и не знал, то ли ему смеяться, то ли нахлобучить ее прямо сейчас. Ее и так было сложно не хотеть, а сейчас — на коленях, перед ним, опустив руки ему на бедра, глядя на него с такой жаждой, скользя языком по мягким губам, — она была будто воинственным вызовом его самоконтролю.
— Ты можешь просить все, — это было сказано хрипло, совсем иным тоном, — а можешь ничего не просить. Я сама все сделаю.
Егор провел пальцами по ее волосам, спустившись по скуле к губам, очертил их большим пальцем. Девушка чуть жмурилась, но глаз не прикрывала. Помнила свои уроки.
— Делай, — улыбнулся Егор.
Финал игры
Той еще штучкой в результате оказалась сама Татьяна. Ей-богу, кто бы сказал Егору, что гордость всея третьего приборостроительного курса делает такой крышесносный минет — Егор мог дать и по морде, просто потому, что не надо стебаться над святым и отличницами в том числе.
Нет. Сейчас ему оставалось только поверить, потому что у него было самое лучшее из всех доказательств. Практическое. От этих губ и языка на члене мозг ловил критический перегрев, осознавая не весь мир, но лишь некоторые его детали будто в кратких вспышках молнии. Быстрый, влажный язык. Осторожные, нежные губы. Собственные пальцы на ее затылке зарывались в мягкие волосы. Хотелось толкнуться глубже в этот сладкий рот, но… Но нет, Егор решил обойтись без испытаний глотательного рефлекса. В конце концов, за шлюху он Татьяну не держал. Да — раскованная, да — безрассудная, но не шлюха.
— Иди-ка сюда, — когда мир Егора раскалился добела — Татьяна не успела даже пискнуть, как оказалась вздернута на ноги. Нагнуть ее или посадить на стол? Если нагнуть, то бандажа он не увидит. Может, хрен с ним? Впрочем, нет!
Ох, была бы его воля — дернул бы эту блузочку наотмашь в разные стороны, рассыпая пуговицы по полу, но пускать Татьяну полуголой на улицу в его планы не входило. Ее тело может видеть только он. Пока она с ним. К слову, эта поправка ревнивому чудовищу Егора не очень понравилась, потому что, чисто гипотетически, он сразу же представил рядом с этой девушкой какого-то сопляка и чуть не захлебнулся злостью. Нет. Она — его. Только его. Блузку удалось сдернуть через голову, расстегнутую лишь до половины.