Штучка
Шрифт:
— Ты в порядке? — шепнул Егор. Она могла терпеть из принципа, и это было плохо, но все же — следовало это предусмотреть. Следовало уточнить. И услышать или увидеть правду в ее реакции.
Не ответила. Просто качнула подбородком. Усталая, измученная.
— Спи, солнышко, спи.
Пальцы одной руки выглаживали ее волосы, вторая же прижимала девушку к телу самого Егора.
Он думал… Он думал, что она от него сбежит. Что не выдержит и пары дней в тесном соприкосновении с его-то неуступчивым характером. Честно говоря, Егор даже ждал этого ее побега, будто выигрыша на тотализаторе, чтобы ощутить
Вот только сейчас Егор ощущал, что… что если Татьяна все-таки захочет от него уйти, просто так отпустить ее он уже не сможет.
С добрым утром
Как и все нормальные люди, будильник по утрам Танька безумно ненавидела, но сегодня он подвергся особенно жуткому хейту, потому что просыпаться не хотелось совершенно. Глаза слипались особенно упорно, любое движение беспокоило следы вчерашнего, хотелось исключительно свернуться в комочек под одеялком и не высовывать оттуда и носа. Лежать, греться, дремать. Видеть во сне Егора, с еще более синими глазами, чем они были у него в реальности. Хотя казалось бы — куда уж больше.
Где-то на третий перевод будильника рядом с Танькой на кровать опустилось что-то тяжелое, и она методом несложной дедукции поняла, что это Егор. Действительно, кому же еще находиться в его квартире, кроме как ему? Он был возмутительно свеж, бодр, выбрит, вовсю благоухал шампунем. И все это Танька узнала, потому что он склонился к ней, прижимаясь к ее щеке губами, будто окутывая Таньку самим собой.
— Солнышко, пора вставать.
Его тон был настолько ласковый, настолько теплый, что в него можно было завернуться вместо одеяла. Танька вздохнула, приоткрывая глаза, разглядывая Егора. Пока не переодетого — в джинсах и футболке. Смотревшего на Таньку с какой-то непривычной, такой несвойственной ему мягкостью.
— Как ты, милая?
Боже. Васнецов. Васнецов, ну что ж ты был такой обеспокоенный, будто Танька уже швыряла в тебя ботинками и крыла тебя всеми матерными эпитетами. Нельзя тебе таким быть, у Таньки даже голова закружилась от этой твоей стороны. Вот почему тебе было не оказаться мудаком? Вот чтоб, раз — и разочарование. Почему даже садист из тебя выходил настолько охренительно трепетный, что этому твоему качеству никак не удавалось присвоить статус недостатка? Кажется, даже лишний раз дохнуть на Таньку опасался, будто компенсацию выдавал за все острые ощущения ночью.
— Я — нормально, — сипло выдохнула Танька, а Егор в сомнении поджал губы.
— Ложись на живот, — деловито произнес и в наглую содрал с Таньки одеяло. И он говорил, что ему для того, чтобы делать, что ему хочется, нужен ошейник, да? А меж тем, Таньке без теплых объятий одеяла сразу же стало зябко.
Теплые пальцы, легкие, невесомые скользнули по лопаткам, обводя болящие места, но не касаясь их.
Егор потянулся к тумбочке, вытащил оттуда белую баночку.
— Не дергайся, ладно?
— А что это вообще? — не то чтобы Танька обеспокоилась, но все же было любопытно.
— Заживляющий антисептик, — спокойно отозвался Егор, — вообще, вчера надо было обработать, но ты так быстро отключилась. Не хотел будить.
— Ты в принципе такими вещами запасаешься? — с интересом уточнила Танька, пока он аккуратно, с минимальным нажимом наносил мазь на кожу плеч. От мази кожа слегка немела — кажется, в ней был и анельгетик.
— Ну, если есть, чем драть, значит, должно быть и чем обеззаразить же, — невозмутимо фыркнул Егор, — тебе ж не нужно воспаление, солнышко?
— Да уж, — Таньке захотелось взвыть. Потому что закончив со спиной, он спустился к заднице, и вот тут эти легкие, чуткие прикосновения были не то чтобы не в тему, но… Но да, не в тему. Утро же. На учебу же собираться пора.
— Я тут понял, что не практиковал на регулярной основе уже чертовски давно, — задумчиво заметил Егор, и его пальцы начали двигаться чуть шире, чуть раскованней, кажется, не одну Таньку заставили напрячься эти «процедуры».
— Почему давно? — выдохнула Танька, силясь удержаться и не куснуть тайком уголок подушки, чтобы не заскулить. Она заводилась, медленно, верно, но неумолимо. Потому что… Потому что, боже, ну что могло надраконить сильнее, чем эти порхающие, такие воздушные прикосновения? Их хотелось больше. Его пальцев хотелось больше. Да — болью покалывало, но воспринималась эта боль — слабая, почти никчемная — лишь только как усилитель вкуса.
— Ну, если кратко — пытался следовать жизненным приоритетам, — Егор отвечал. Казалось бы, почему отвечал? Вроде же очерчивал, что с вопросами к нему лезть не стоит, но отвечал же сейчас. Доверялся — хоть и по капельке. Ох, до чего от этого становилось тепло.
— Пытался?
— Хреново получается, — тихо ответил Егор, — все равно срывает в это. Как бы мне ни казалось необходимым от этого отказаться.
Сейчас он звучал странно. Непривычно. Нет, не было никакой неуверенности в голосе, просто в голосе не звучало привычной насмешки.
— А не на регулярной основе, получается, ты?.. — задумчиво повторила Танька.
— А ты все-таки внимательно слушаешь, солнышко, — Егор невесело фыркнул, бережно поглаживая Таньку по бедру, — да. Нерегулярно — да. Но давай не сейчас об этом, у меня не то настроение, да и времени нет особенно.
Не то у него настроение. А какое оно у него. Танька тихонько вздохнула и заставила себя сесть на колени, взглянуть Егору в лицо.
— Может, ты тогда хочешь?..
— Солнышко, ну ты же не в форме… — насмешливо заметил Егор, явно верно поняв, что Танька не договорила. — Тебе бы отойти, правда. И лучше бы поговорить, пока есть время. Это, в общем-то, полезнее.
— У меня на это кнопки выключения нет, — огрызнулась Танька, — и поговорить… Лучше попозже. Когда я смогу говорить, потому что сейчас я еще не готова это все обсуждать.
И это была правда. Потому что в душе сейчас не было ни единой эмоции, было блаженно пусто и чисто. Каждая мысль, каждое чувство воспринималась как-то незамутненно, без фильтров.
— А на включение у тебя кнопка есть, да? — Егор улыбнулся, бросая баночку с мазью в ящик тумбочки, протирая пальцы влажной салфеткой.