Штурм Бахмута. Позывной «Констебль»
Шрифт:
Мы были второй день на передке: у большинства из наших бойцов не было никакого боевого опыта – мы сразу попали в интенсивный замес с танком и минометами и были растеряны. Именно в эту ночь мы стали рождаться как боевое подразделение: рождение – процесс кровавый и мучительный. Подобно наивному и беззащитному ребенку, который появляется в этот неуютный и полный опасностей мир из чрева матери, наше подразделение – каждый из выживших – вынырнуло из мира своих фантазий о войне и столкнулось с ее реальным лицом. Нам по-настоящему стало понятно, что такое современная война.
На войне
– Командир… Дело есть, – окликнул меня «Десант», когда я проходил мимо его огневой точки.
– Говори.
– Короче… – замялся он, видимо боясь, что я посчитаю это трусостью или паникой. – Если меня убьют, проследи, чтобы мамка деньги получила, – затараторил он. – Она одна… Семья у нас многодетная, со мной еще пятеро братьев и сестер. А батя бухает. Проследи, чтобы мамке деньги отдали.
Стало тоскливо. Я понимал, что «Десант» не трус. Потому что он говорил это с такой заботой о матери, что было понятно что он беспокоится не о своей шкуре, а о ней и своих младших сестрах и братьях. И сюда он поперся, чтобы быстрее освободиться и помочь им. У него ничего не было, кроме его жизни. Это было все, что он мог поставить на кон, и за что ему были готовы заплатить. И он сделал это, как сделал это каждый, кто добровольно отправился на войну.
Я не стал утешать и подбадривать его, потому что после сегодняшнего боя мы оба знали, что это херня на постном масле.
– Хорошо. Слово командира, – сухо ответил я.
Он улыбнулся глазами и молча кивнул мне. Я развернулся и пошел дальше по траншее.
Я прошелся по всей позиции – от точки Жени на западе до точки «Дружбы» на севере – и присел возле него и пулеметчика.
– Шел бы ты поспать, «Констебель», – ласково сказал «Дружба».
– Выгляжу не очень? – попытался пошутить я.
– Иди, дорогой. Уже час как никакого движения в теплак не вижу. Мы, если что, тебя поднимем, дорогой.
Этим своим «дорогой» он мне напомнил актера Яковлева из фильма «Кин-Дза-Дза!» и его героя.
– Хорошо, дорогой. Только, если что…
– Стрельба тебя разбудит.
Двадцать процентов моего взвода были таджиками и узбеками: людьми, которых судьба забросила в Россию на заработки. Часть из них даже не были гражданами нашей страны.
И после отсидки их должны были депортировать на историческую родину. Теперь, по их желанию, они смогут получить гражданство и паспорта.
«Если выживут, конечно, командир, – сказал в моей голове улыбающийся «Цистит». – Иди поспи “Констебль”».
«Хорошо, Джура», – ответил я ему и кивнул в своей голове.
Я шел и смотрел
– Эй… – потряс я его за плечо. – Ты чего тут?
Пакет раскрылся и из него показалась трясущаяся голова «Абакана».
– Хол-л-о-дн-н-о-оо… – попытался ответить он, выбивая дробь зубами. – Ни-чч-че-г-го-оо с с-со-о-б-о-ой н-не мо-ог-у по-од-де-ее-лла-аать…
– Форма осенняя, а температура минус двадцать, наверное. Давай вставай! Нужно ходить. Отжиматься. Приседать. Иначе получишь обморожение. Это у тебя от адреналина. Он когда в крови распадается, становится невероятно холодно.
Я заставил его подняться и начать шевелиться.
– Пошли. Я немного посплю, а ты на рации побудешь. Будешь вместо меня с командиром общаться.
Мне хотелось включить его в реальность и заставить активизироваться.
– Хор-ро-ош-шоо-о.
Он закивал и встал, обхватив себя руками.
Я разбил всех бойцов на двойки и приказал им спать по очереди. Отдав рацию Роме, я попытался уснуть. В блиндаже, в котором я расположился, почему-то оказалось две комнаты. Я сидел в одной из них в полной темноте и подсматривал в щелочку, как в соседней комнате идет заседание командиров ЧВК «Вагнер». Они решали, что делать с нашим отделением. Я слышал, как наш командир отстаивал нас и говорил, что мы только приехали и еще можем исправится.
Что мы молодцы и не струсили. Но кто-то невидимый, говорил, что нас нужно расформировать, потому что они рассчитывали на нас и думали, что мы знаем, как победить. А оказалось, что мы не знаем, и теперь всей операции угрожает провал. Что история с нашим взводом повторяется во второй раз. Что весь взвод полег при штурме Попасной. А это значит, что он заколдован.
– «Констебль»! «Констебль»!
Чья-то рука трясла меня за плечо.
– Нам бы артиллерию! И мы бы не отступили!
Я открыл глаза и увидел растерянное лицо Ромы.
– Что?!
Я вскочил на ноги и потряс головой.
– Сон… Всего лишь страшный сон.
– Ты кричал просто, и я думал, может, кошмар приснился.
Я поблагодарил его и решил пройтись, для разминки и проверки, по линии обороны. Вернувшись, доложил обстановку командиру и лег поспать еще на часок. В этот раз меня разбудила длинная пулеметная очередь из ПКМа со стороны шоссе. Я побежал туда, и выяснилось, что к нам приближалось два солдата, которые не знали пароля.
– Мы им орем: «Краснодар? Краснодар?». А они нам в ответ: «Чо?!». Я и пустил очередь. А они орут: «Мы свои! Из группы “Викинга”».
Группа сползала в посадку, по которой они ломились, и притащила их в траншею. Оба были ранены. Пришлось их эвакуировать. Пока их перетягивали и бинтовали, один из них рассказал, что они прятались в канаве, пока шел накат, и ждали, когда все успокоится.
– Повезло вам, что я стрелял из ПКМа. Был бы «Браунинг», вам бы наступила хана. А тут пуля зацепила только мясо, – взволнованно тараторил им «Евдим». – Чуть ниже бы дал, и капец вам. Взял бы грех на душу. Хорошо, что обошлось. Вы уж зла не держите на меня, пацаны.