Штурм Бахмута. Позывной «Констебль»
Шрифт:
Да, арта – это страшно. Но когда по тебе работают артой или минометами, страх другой. Где-то там происходит выход, и ты ждешь, когда будет прилет. Ты не видишь ни миномета, ни пушки. Они бьют навесиком, как мортира. Почти всегда есть время между первым пристрелочным выстрелом и подводкой – поменять позицию или успеть зарыться в какую-нибудь нору. Танк, который стрелял по нам, бил прямой наводкой. Нарезная пушка старого доброго Т-72 калибра 100 миллиметров стала разносить нашу позицию прицельным огнем.
Прозвучал второй выстрел…
Время замедлилось и превратилось в
– Костя, сынок. Давай жми на педали!
Мой отец стоял в нашем старом дворе и смотрел на то, как я пытаюсь научиться ездить на велосипеде.
«Такой молодой?»
Меня переполнял щенячий восторг от его подбадриваний и от ощущения полета и свободы, которые мне дарила самостоятельная взрослая езда на велике!
– «Констебль», ты живой? С тобой все нормально? – услышал я голос и пришел в себя.
«Какой странный сон. Когда я успел уснуть?» – подумал я и с трудом приоткрыл глаза.
Вновь почувствовав тянущую боль в области спины, я вспомнил про взрыв и стал слышать стоны и крики вокруг.
Я сунул руку под броник и одежду, ощупывая свою спину. Рука была сухой. Крови нет.
– Живой, – крикнул я «Викингу», не слыша своего голоса.
Я встал на четвереньки и попробовал подняться. Меня замутило. Шатаясь и пригнув голову, я пошел к блиндажу.
Выход. Взрыв!
Третий разрыв был еще дальше в окопе. Снаряд врезался в дерево и расщепил его на причудливые лучины. Осколки снаряда, разлетаясь во все стороны расширяющейся сферой, прошили землю и блиндаж, который находился рядом. Третьим выстрелом убило еще двоих человек.
Вокруг копошились раненые и контуженные бойцы. Рядом со мной из-под двух обездвиженных тел выползал «Абакан». Он, как в фильме «Матрица», слегка подрагивал как виртуальная проекция. В голове звенело, а воздух наполнился пороховыми газами, кровью и горелыми тряпками. Маскировочная сеть, которой был накрыт блиндаж, загорелась сразу в нескольких местах и едко дымила.
– Фосфор! Нас жгут фосфором! – заорали у выхода из блиндажа. Бойцы, выползая из всех щелей, стали ломиться к выходу, толкая и перескакивая друг через друга, наступая ногами на раненых и мертвых. Началась паника. Прямо передо мной сидел контуженный боец и пытался набрать в легкие воздух, который вышиб из него взрыв. Кровь тонкими темными струйками текла у него из ноздрей и ушей.
– Нужно их остановить! –
Я стал хватать бойцов за шиворот и отбрасывать назад, прорываясь к выходу.
– Отставить панику! – орал я на ходу. – Отставить панику!
Мой крик остановил несколько человек, и они запустили цепную реакцию. Бойцы стали приходить в себя и таращились на меня, не понимая, что делать. Рома и Женя стали командовать и помогать им разгребать завалы из тел.
– Кто цел, занимается выносом раненых! Десять человек остаются со мной, остальные обеспечивают эвакуацию!
Я увидел Саню, который давал указания своим пацанам:
– «Банур»! Командуй эвакуацией! Выносите тех, кто не может идти.
Огонь снизился, и я увидел, как «Вардим» резко высунулся из траншеи с гранатометом и выстрелил в направлении противника. Следом за ним стал стрелять еще один боец, позывного которого я не знал. Они по очереди стреляли то на запад, то на север, обозначая противнику, что мы держим оборону.
Люди с первых дней раскрывались на войне по-разному. Война, как лакмусовая бумажка, обнажала сущность человека и показывала, на что он способен. Война была похожа на «Зону» из рассказа Стругацких «Пикник на обочине».
В «Зоне» исполнялись самые сокровенные мечты человека.
Не те, о которых он громко кричал и заявлял, а те, что составляли суть его личности. Война была «Зоной», где сущность человека проявлялась в своей первозданной наготе. Люди, способные действовать мужественно, быстро показывали себя, как и те, кто трусил и прятался за спинами других, в надежде выжить и сохраниться. Социальный лифт работал в обе стороны, и те, кто вчера был никем, быстро продвигался за счет своих качеств в командиры. А те, кто не проявлял никаких качеств, скатывался в подвал.
– Командир? Меня нужно нести, – подполз ко мне «Грязныш». – У меня руку оторвало!
Его рука болталась как плеть, и ватник был сильно пропитан кровью.
– Перетяните его, – попросил я пацанов, стоявших рядом. – Где твои жгуты?
Я стал ощупывать его и не смог найти ничего.
– Меня нужно нести… – продолжал он стонать.
– Заткнись! Нести нужно тех, кто не ходит. А у тебя ноги на месте. Перетягивайся и ползи своим ходом назад вместе со всеми.
«Грязныш» скорчил жалостливое лицо и замолчал.
– Рома, перетяни ему руку, а то вытечет, – крикнул я «Абакану».
Вокруг постепенно восстанавливался порядок, и хаос первых минут стал приобретать черты осознанной деятельности.
Я увидел Женю, который помогал сооружать носилки и вытаскивать раненых из траншеи. С удивлением и радостью увидел, что «Бас» с «Максом» опять тянут кого-то на самодельных носилках. «Грязныш» с разрезанным рукавом и перетянутой жгутом рукой ковылял за ними.
С наступлением кромешной темноты интенсивность стрельбы со стороны украинцев спала. Танк сделал еще пару выстрелов и укатил на перезарядку. Танковые расчеты у ВСУ были отличными. Я не знаю, кто их готовил, и кто ими командовал, но отработали они четко и точно. После подсчета потерь я вышел на связь с командиром.