Штурм Грозного. Анатомия истории терцев
Шрифт:
В том месте, где река делала поворот, на берегу располагалось несколько черных бань, хлебные овины, водяная мельница, а за ними роща переходила в бор с вековыми соснами и елями, в котором были разбросаны сторожевые засеки, на которых несли службу казаки.
Ранним солнечным утром из теремка вышел озабоченный староста – старый казак Щедра и, постукивая палочкой, побрел, поблескивая недовольными глазами, по улице станицы. Он шел мелкой походкой, шаркая широкими сапогами. Около первого дома остановился, постучал палкой в маленькую оконницу.
– Степка,
Ставня отодвинулась, из черного квадрата вырвался клуб кислого пара и показалось лицо казака.
– Чего еще надо, Андрей Исаевич?
– Пройди к правлению. Там узнаешь кой-чего. Отписку я получил из Рязани.
Староста пошел дальше по станице. У некоторых изб он останавливался, стучал палкой, приглашая казаков к себе во двор.
Казаки выскакивали на улицу и, накинув кафтан, шли гурьбой к дому атамана.
Собравшись у крыльца его дома, они глухо переговаривались.
– От этой отписки добра не жди, – говорили в толпе. – Или опять жалованье задержат, или еще какую службу навяжут, а то, может, надумали и чего похуже.
В стороне сгрудились несколько баб в цветных сарафанах и красных полинялых платках. С тревогой они ожидали, что грозило их мужьям.
Атаман вышел на крыльцо и окинул цыганскими с желтизной глазами собравшуюся толпу. Рядом с ним стоял рыжеволосый, рябой, в кафтане посадского покроя человек. Он держал бумажный свиток.
– Детушки! – выкрикнул он высоким сильным голосом. – Господин наш, Великий государь Василий Иоаннович, за здоровье коего мы, его людишки и сиротинушки, усердно молим Бога, прислал вот эту бумагу. Для защиты ее верных наших земель вам предлагается переселиться в Суздальскую землю.
– А чего это ради? – послышалось из толпы.
– Надо злодеев, что зарятся на наши земли, отвадить, – важно отвечал посланник.
– Да что, у Великого государя войска мало, что ли?
– Войска достаточно, но и вы будете подмогой весомой, – уже тверже отвечал посланник. – А потому в этой отписке князь наш повелел отобрать из вас для царского воинского долга сотню здоровых казаков и послать их уже сейчас к названному месту.
Рязанский посланник откашлялся и сунул свиток в руки батюшке, который протиснулся к ним на крыльцо.
– Ну-тко, святой отец, прочти, про кого там помечено по имени и прозвищу, – сказал он, передавая бумагу батюшке.
Священник стал нараспев читать свиток, останавливаясь после каждой фамилии. Вызванные отходили в сторону. Затихшие, было, казаки начали тихо перешептываться.
Атаман объяснял своему рыжему соседу:
– Видишь, Никита Демьянович, какие все добротные казаки, молодец молодца краше. Могутные, спористые, отменные воины.
– Вижу, брат, вижу!
– Вон, смотри, Егор Бардош – свой в Диком поле, бывал на Волго-Донской переволоке и на «Муравском шляхе», татарских «языков» не раз добывал, он в качестве стражника сопровождал хлебный запас до самой Астрахани.
– А вон те, те, – показывал он рукой на выходивших казаков.
– Казаки всегда исправно несли свою службу. За службу нам платили «кормовое жалованье», давали оружие и лошадей, наделили землей, и вот надо же?
Рязанский посланник откашлялся, повертел головой и сказал:
– Знаю, Андрей Исаевич, я вас, казаков, знаю. Вашу службу высоко ценил и князь. Но это указ государя!
В это время казаки уже не стояли на месте. Усиливалось волнение.
– Никуда мы не поедем с отчины, – неслось из толпы.
– Мы к сторожевой службе приучены. Мы – хлебопашцы, привыкли около своей землицы ходить.
– Да, своими мозолями распахивали эту пашенку, – говорил старый казак Дзюба, размахивая костылем. – Я с детства помню, как по этим лесам, где исстари соха, коса и топор ходят, все отцы и деды наши расчищали буреломы, секли деревья. А их кто будет защищать?
Тут появился паренек в просторной рубахе. С перевальцем отделился он от амбара, где стоял в сторонке и вышел на середину.
– Казаки! – обратился он к толпе, – я из соседней станицы, Червленной, нас тоже высылают. Стародубовскую тоже.
– Что же это такое, братцы, – раздалось в толпе. – Не иначе, измена.
– А вот бунтовать не следует, – предупредил рязанский посланник. – Государь этого не простит. – И уже обращаясь к атаману, произнес:
– Принесла меня нелегкая в вашу станицу. Но вы решайте. Иначе мне надобно будет сообщить рязанскому воеводе, а он непременно пришлет сюда ратных людей.
– Разве можно это стерпеть, где же правда? – неслось из толпы.
– Бояре правду в болото закопали, – слышалось в ответ.
– Не посмеют нас с земли сводить! – неслось уже грозно. – Не покоримся!
Кто-то предложил послать к царю челобитчиков.
– А толку от этого много ли? – возразили ему. – Челобитчиков схватят и на дыбу.
– Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, – проговорил со вздохом батюшка.
Посланец тоже, видимо, понимающий кое-что в церковном деле, ответил:
– А не сказано ли в книге: «Всякая душа властям придержащим да повинуется»? Отче!
Несколько дней станичники собирались на сход, чтобы решить, как быть дальше, если царская воля решила большую часть станицы заслать на север.
Станичный есаул с растяжкой говорил, что не след противиться княжескому указу.
– За непослушание и огурство [12] по шерсти не погладят, – предупреждал он.
– Вчера был я на ярмарке и слышал, что в других деревнях такое же было и ничего упорством не добились, а только еще невинные пострадали.
Первыми дали ему отпор бабы. Перебивая друг дружку, они кричали:
– Ужо закатил глаза, запел свою песню. Тебе-то что? Тебя не высылают, тебе и не беспокойно.
12
Огурство – упрямство.