Штурм России
Шрифт:
Для ветерана финской полиции такое решение было не самым подходящим, однако, представив свою девочку с огромным внебрачным животом, он все-таки согласился, там более, решил он, в перспективе ему никто не помешает надругаться над зятем по полной программе.
На следующий день Тимму, ничего не подозревая, пришел на работу с начищенным до блеска значком. Он всю ночь грезил о повышении и поэтому даже с некоторым удовлетворением выслушал сообщение о том, что его прямой и непосредственный начальник (а так же будущий тесть) Ярно Койвисту, ждет его в своем кабинете. Чеканным шагом вошел он туда и на подкашивающихся ногах выполз через полчаса. Судьба его была решена. Имя ему было найдено – Вещь!
Что до Ирмы, то она примерно в это же время отдавалась учителю
Свадьба влюбленных пташек состоялась через месяц. Не то, чтобы она была очень веселой или шумной, но все прошло в рамках приличия: Белая невеста, едва достигшая совершеннолетия с пламенеющим взглядом и манящими открытыми плечами, и серый бесцветный жених, шаркающий ногами и не поднимающий взгляд дальше, чем на 45. Это унылое зрелище заставляло даже закоренелых циников жалеть бедняжку. Невесту, конечно. Самым счастливым человеком на свадьбе был старый бродяга Райву, которому удалось набить брюхо треской, и теперь не думать о еде, по крайней мере, сутки, а самым несчастным – учитель физкультуры. Он вдруг понял, что лучшее в его жизни осталось в прошлом, на матах, в спортзале, и, возможно, никогда уже не повторится: Ирма держалась с ним очень холодно и делала вид, что вообще впервые видит.
Для Тимму Пюйкеннена церемония, как, впрочем, и первая пара лет совместной жизни прошла в забытьи. Он практически не принимал участия в зачатии, рождении и воспитании ребенка – славного малыша, появившегося на свет марте. Все его мечты были поруганы, все идеалы низвергнуты. Так и оставшись в полиции персоной нон грата, он уже не мог надеяться на повышение, семейная жизнь представляла собой тихий ужас, поэтому неудивительно, что он с головой ушел в религию, и со временем стал всерьез полагать, что Бог обрушивает на его голову несчастия не просто так, а с какой-то целью. Тимму ежевечерне стал посещать собрания радикальных сектантов, которые исповедовали сомнительные ценности, прикрываясь именем национального финского бога Яхве, а еще через несколько лет приобрел значительно влияние на своих единоверцев, став одним из патриархов их непризнанной Церкви.
К этому времени многое в его жизни изменилось. Если сначала жена Ирма всецело царила в доме и упивалась своим превосходством, сначала просто потому, что у нее побаливало ухо, а после потому, что муж оказался совершенно бесхребетным существом, то спустя годы они поменялись ролями.
Первый звонок прозвенел, когда Гёйсе стукнуло девять. Ярно Койвисту, бравый полицейский офицер, в очередной раз пренебрег рекомендациями врачей, и в канун рождественских праздников, окончательно совращенный зеленым змием, что называется, сгорел на работе. Для Ирмы это был настоящий шок. Несмотря на то, что папа не разделял ее увлечение коммунизмом, он все-таки оставался для нее единственной поддержкой и опорой. Лишившись ее, она замкнулась в себе и даже перестала появляться на собраниях и митингах, которые без нее протекали вяло и нерешительно, а вскоре и вовсе прекратились, навсегда отойдя в историю. Она продолжала работать секретарем в полицейском архиве, и все реже появлялась дома. Ребенок рос очень самостоятельным и практически не требовал опеки, дома ей почти было нечего делать – муж пахал за десятерых. Однако вскоре он, осознав, что больше пьяный тесть не будет с ним играть в бутылочку и заставлять бегать за пивом, стал частенько подавать голос, и постепенно взял бразды правления семьей в свои руки. К его чести нужно сказать, что мстить Ирме он не собирался. Может, над ним довлела идея всепрощения, а может, как человек мирный и тихий, он просто не любил скандалов. Одним словом, старший Пюйкенненн старался с ней общаться мало, и все свое внимание сосредоточил на сыне, справедливо полагая, что если за него возьмется жена, то мир получит второго Ильича Рамиреса. Он все чаще брал Гёйсе с собой на собрания, где сын впитывал в себя рассказы прихожан о двух подряд трефовых парах во вчерашнем преферансе или о чудесном избавлении от газов естественным путем. Все эти проявления Бога на Земле настолько поражали детское воображение, что, став постарше, он не мечтал о доле иной, кроме удивительной судьбы проповедника.
Ирма сначала яростно сопротивлялась, устраивая даже истерики с битьем посуды, однако события, потрясшие мир накануне 17-летия Гёйсе, совершенно ее подкосили. Распался Советский Союз и все надежды матери на то, что Финляндия станет шестнадцатой сестрой в дружной семье его республик, пошли прахом.
В один прекрасный вечер она зашла в комнату Гёйсе и долго с ним разговаривала, пытаясь в очередной раз заронить в его сердце любовь в дяде Карлу и дяде Фридриху. Однако Гёйсе, занятый библейской историей про человека, блестяще поправившего свои финансовые дела путем выдачи властям бродячего шамана, слушал очень невнимательно, поэтому мама грустно улыбнулась и ушла.
А на следующий день на кухонном столе Тимму и Гёйсе обнаружили записку, которую она адресовала своему мужу: «Прощай, идеологическое ничтожество!», и с тех пор ее никто не видел. Единственное, что доподлинно известно, накануне она купила туристический тур на двоих: «Пхеньян – город контрастов» и так и не вернулась обратно. К слову, в тот же день пропал учитель физкультуры. Однако два этих события не решились связывать воедино даже самые отъявленные сплетницы, посчитав это простым совпадением.
–
А Пхеньян есть Корея, – грустным тоном завершил свой рассказ Гёйсе, – Pohjois
(Северная /фин./).
Густав вдруг отчетливо представил себе крепкую светловолосую женщину в каске, униформе, с нанесенными на лицо черными разводами. В тусклом свете зеленой ракеты решительно блестят ее глаза. На 58-й параллели она с «калашниковым» в руках охраняет последний бастион коммунизма.
Еще раз пережитая история жизни возбудила в проповеднике самые печальные воспоминания. Он громко всхлипнул и попросил у стюардессы мятный леденец. Похоже, потеря матери в столь юном возрасте стала для него тяжелой утратой, сравнимой разве что только с потерей космического спутника в атмосфере Юпитера.
Обо всем, что было дальше, Сирманн мог догадаться и сам. Тимму Пюйкенненн вскоре совершенно убедился, что его так называемый сын, похож на него, как турнепс на авокадо и поэтому, как одного из самых верных своих адептов, отправил Гёйсе к черту на кулички, то бишь, пардон, во Владивосток, чтобы словом жег он заскорузлые сердца тамошних жителей. Доля молодого проповедника была нелегкой, как груз Сизифа, и даже опасной, как посещение уличного туалета зимой.
Что же касается истории, которою в ответ на откровения Гёйсе, поведал ему Густав, то она, как и всякая другая ложь, скорее напоминала отчет об исполнении госбюджета, чем реальную жизнь.
Мол, мама учитель, папа рабочий. Счастливые, но бедные. Сам учился в школе, потом – университет. После Дня Независимости русский язык стал никому не нужен. Густаву едва исполнилось 30, а папа уже сказал что-то про медаль, висящую на шее, и отправил сына на заработки в Россию. С визой проблем не было, с деньгами на билет помогли родственники. Говорят, в России всех эстонцев принимают очень дружелюбно…
Кто поверил хоть слову, поднимите руку. Вот то-то! Стало нынче в мире мало доверчивых людей. А Гёйсе поднял. Поднял и поверил всему, включая знаки препинания, и избавил, таким образом, Густава от необходимости вертеться как уж на сковородке, выдумывая все новые и новые небылицы.
Полет прошел спокойно, можно даже сказать превосходно. После того, как подали горячий ужин, и новые приятели сдобрили его остатками трех семерок, настроение Густава повысилось десятикратно. За ним не следили, его не преследовали, а если и захотели бы найти, то наверняка на прочесывание России им потребовалось лет двести. План, которого хитрый эстонец придерживался с самого начала, действовал. Случай, разумеется, внес в него кое-какие коррективы, но они были настолько благоприятными, что Сирманн тоже начал немножко верить в Провидение.