Штурман дальнего плавания
Шрифт:
Я невольно взглянул наверх. «А что, если прыгнуть? — подумал я. И тут же решил: — Прыгну». Знакомое волнение охватило меня, и я сказал:
— Я, пожалуй, прыгну как-нибудь…
На меня уставились с нескрываемым любопытством и с явным недоверием.
— Так давай сейчас и ныряй, чего же откладывать такое дело? — насмешливо сказал кто-то из практикантов.
Это меня рассердило:
— Не приказывайте! Когда захочу, тогда и нырну. На соревнованиях прыгну.
Когда мы остались с Романом вдвоем, он неодобрительно посмотрел
— Ну чего ты фасонишь? Ведь высоко. Ты с такой высоты и не прыгал.
— Не прыгал, а теперь прыгну. Вот увидишь.
— Напрасно. Никому не нужна показная лихость.
— Это по-твоему, а по-моему не показная, а просто лихость. Морская лихость. Пусть знают наших ленинградцев.
Наступило время ужина. Мы еще сидели в столовой, когда пришел старпом и прочитал список вахт. За исключением четверых, все мы попали в одну вахту вместе с нашими новыми знакомыми — одесситами.
Завтра начинался первый трудовой день. Подъем в шесть. Надо было пораньше лечь спать. Мы спустились на нижнюю палубу, где для нас были устроены большие кубрики. Я забрался на верхнюю койку. Роман разместился внизу.
Свесившись к самому его уху, я шепотом спросил:
— Ну как, нравится «Товарищ»?
— Хороший корабль. Говорят, что раньше он был грузовым судном, а наши кубрики — бывшие трюмы.
— А мачты какие! Ведь завтра парусные учения. Придется на самый верх лезть.
— Как-нибудь заберемся. Ничего. Главное, здесь, кажется, неплохие ребята собираются. А вот Сахотин твой сегодня многих удивил: с борта прыгнуть не мог; да и хиляк он, оказывается, в чем только душа держится.
— Я и сам не знаю, почему он такой. Когда я приходил к нему, на окне всегда лежали гантели. Он говорил, что гимнастикой занимается.
— Знаю я, чем твой Сахотин занимается. Корчит из себя морского волка, а…
— Довольно тебе: «твой, твой»! Совсем он не мой. Тут один парень есть. Он Германа хорошо знает. Спросим его…
— И спрашивать не надо. Все и так ясно.
— Ну, давай спать.
— Давай.
После разговора с Романом осталось какое-то чувство досады — не то за себя, не то за Сахотина.
«Хорошо, завтра парусные учения, там увидим…» — подумал я, засыпая.
Вахтенные разбудили нас в шесть часов.
Началась уборка судна. Выскочив из кубрика в одних трусах, мы начали мыть палубу, поливая ее из шлангов и ведер. Весело стучала ручная помпа. Матросы из команды «Товарища» учили нас важному делу — наведению чистоты. Боцманом нашей вахты оказался молодой красивый парень, которого все звали просто Ваней. Он работал с нами и поторапливал. Драили палубу с песком жесткими щетками и специальными резиновыми скребками. Хорошо было работать ранним утром под ласковыми, еще не очень горячими лучами солнца с освежающей прохладной водой, то и дело попадающей из шланга на лица и обнаженные тела.
«Товарищ»
Десятки практикантов чистили мелом и без того сияющую медяшку и мыли с содой белую кормовую надстройку. Боцман Ваня летал по палубе, заглядывая в каждый уголок, заставлял убирать то там, то здесь.
Все должно быть готово к восьми часам — к подъему флага. Все должно блестеть чистотой на учебном судне «Товарищ». Позор ляжет на всех, если капитан сделает какое-либо замечание.
Работы подходили к концу. На судне наводили последний лоск. Пробило семь склянок. Раздалась команда боцманов:
— Шабаш! Быстро одеваться и завтракать!
Все побежали вниз. Без пяти восемь засвистела боцманская дудка: «На флаг построиться!»
Длинные шеренги практикантов выстроились по всей палубе и замерли. Наступал торжественный момент — подъем флага.
Вахтенный застыл у фала. Восемь часов. С последним ударом склянок на палубу вышел капитан, и флаг медленно пошел к ноку гафеля. Все стояли по стойке «смирно».
Высоко над нами на фоне голубого неба гордо развевался красный флаг нашей великой Родины. Этот флаг мы, будущие моряки, должны пронести через все моря и океаны как символ свободы, счастья, могущества и мира.
— Разойдись! — скомандовал старпом.
— Вторая вахта, ко мне! — закричал боцман Ваня. — Собраться у второй грот-мачты! Остальные две вахты сгруппировались у других мачт. Начинались парусные учения.
— Вот что, — сказал боцман. — Нужно научиться быстро подниматься на мачту и спускаться с нее. Кто бегает быстрее, тот пойдет работать на самый верхний рей — бом-брам-рей. Там должны работать лихие ребята. Предупреждаю: не мешайте друг другу, не толкайтесь. Пускаю по четыре человека с каждого борта. Время подъема и спуска засеку по секундомеру. Первая восьмерка, выходи!
Кому не хотелось показать себя лихим парнем, да еще в глазах такого моряка, как Ваня, ходившего с Барминым в Аргентину!
Вперед вышли Роман, Коробов, Пантелеев, Сахотин, я и еще три практиканта. Разошлись по бортам по четыре человека. Чувство такое, как на беговой дорожке. Приготовились. Боцман смотрит на секундомер.
— Давай!
Мы прыгнули на ванты и побежали наверх. Здесь мне тоже пригодились знания и навыки, полученные в яхт-клубе. Мачта «Товарища» была в несколько раз больше мачты «Ориона», но все-таки я чувствовал себя гораздо лучше, чем те, кто видел настоящую мачту в первый раз.
Крепко цепляясь за тросы, я лез все выше и выше. Вторая, третья, четвертая реи остались позади. Еще несколько метров оставалось до салинговой площадки, когда я посмотрел вниз.