Штурман дальнего плавания
Шрифт:
Вдруг раздается ясный звук воздушного свистка теплохода. Неужели идет? Стой! Или хочешь врезаться кому-нибудь в борт, погубить судно и, может быть, людей? Но теплоход продолжает медленно продвигаться вперед. Все ближе и ближе слышен его свисток… Неистово звонят суда. Очередь уже не соблюдают. Теперь теплоход совсем рядом… Черт возьми, он сейчас ударит «Гдов»! Бью в рынду не переставая. Вдруг в тумане я замечаю ползущее темное пятно. Вот он! Отчетливо слышу отрывистую команду на каком-то иностранном языке и вслед за ней грохот якорного каната. Наконец-то! Отдал якорь. На минуту наступает тишина. Затем совсем рядом бьет колокол подошедшего
Проходит час, другой. Туман начинает рассеиваться. Наверху в небе уже проглядывает голубизна и видно тусклое пятно солнца. Вот уже стали заметными силуэты стоящих рядом судов. Андрей Федорович и лоцман поднимаются на мостик. Туман разорвался, ослепительно засияло солнце, сгоняя мокроту с палубы. Кругом начинается суматоха. Все стараются как можно скорее сняться с якоря и первыми занять шлюзы, чтобы зайти в порт.
Мы пришли в Антверпен после полудня. Маленький, сильно дымящий буксирчик протащил нас через узкий шлюз и поставил в одну из многочисленных гаваней порта. Выгрузка должна была начаться на следующий день с утра.
Антверпен! С каким волнением я вступил на берег, когда мы с Филиппенко, который обещал мне показать город, спустились по трапу! Все прочитанное ранее в книгах об экзотических портах вспомнилось мне. Правда, экзотического пока я ничего не видел, но все же это была чужая земля. Мы шли по нескончаемым причалам порта. Около причальных стенок грузились и выгружались суда. У складов сновали тележки-электровозы. На железнодорожных путях старинный паровозик звонил в колокол и передвигал тяжелые составы вагонов. Какие-то грузы лежали на земле, покрытые брезентами. Пароходов было очень много. Под разными флагами. Меньше всего под бельгийскими.
Я с интересом разглядывал марки на трубах судов. Чего только не было изображено на них. Петушиные головы, подковы, звезды, замки, различные сочетания букв, земной шар, цвета национальных флагов, золотые ключи, шпоры… У одного парохода я остановился. Меня привлекла необычная и мрачная марка: на широкой черной трубе была изображена отрубленная кисть руки с раздвинутыми пальцами. Из нее падала капля крови.
— Посмотри, — показал я Филиппенко, — что это?
— Это? Это марка английской компании «Рэд Хэнд Лайн», которая имеет свою историю. Хочешь расскажу?
— Давай.
— Было это давно. Один английский судовладелец почувствовал приближение смерти. У него было два сына. Он призвал к себе сыновей и сказал: «Я ничего не могу оставить вам в наследство, кроме одного парохода, — и старик показал в окно на стоявшее на рейде судно. — Если вы будете владеть им вдвоем, то перессоритесь. Пусть пароходом владеет один из вас. Я люблю обоих одинаково. Поэтому решил сделать так: вы одновременно прыгнете в воду и поплывете к судну. Кто первый из вас дотронется до парохода рукой, тот и будет хозяином. Пойдемте…» Они вышли на набережную. Братья прыгнули в воду и поплыли. Плыли сначала они ровно. Судно было уже близко, но старший брат начал отставать. Когда до парохода оставалось несколько метров и младший брат уже торжествовал победу, старший выхватил из-за пояса острый, как бритва, нож, отсек кисть левой руки и бросил ее на палубу. Его, истекающего кровью, подняли на борт, но зато он стал хозяином судна, а младшему брату даже не позволили вылезти отдохнуть на пароходе. Тот повернул обратно, но не доплыл и утонул. С тех пор эта компания разрослась, имеет много судов, а марку, придуманную старшим братом, не меняет.
Мы вышли из порта. Автобус привез нас в центр. Филиппенко повел меня по главным улицам города. Все удивляло и восхищало меня. Красивые зеленые бульвары, высокие здания, старинные готические церкви, сады, многоэтажные универмаги, громадное количество всевозможных переполненных товарами магазинов с зеркальными окнами. Огромные зазывающие афиши у дверей кино с изображенными на них ковбоями, красавицами, револьверами, лицами в масках. По улицам двигалась хорошо одетая толпа и сплошным потоком катились легковые автомобили.
Возвращались мы на пароход вечером, когда зажглись огни. Город стал еще красивее. Закрутились разноцветные неоновые рекламы, запрыгали огненные буквы на карнизах домов, вспыхнули оранжевые фонари на бульварах, придавая им какой-то фантастический вид.
Мы с Филиппенко ужинали, когда в столовую вошел Павел Васильевич.
— Вернулись? Ну как, Игорь, понравился город?
— Очень. Замечательный город. Красивый и богатый. А товаров, товаров сколько! Хорошо, видно, живут.
Чернышев внимательно посмотрел на меня:
— Ты так думаешь? Может быть, это только внешнее благополучие?
— Ну почему же внешнее, Павел Васильевич? Мы заходили в магазины, видели народ. Не знаю…
— Филиппенко, где вы были?
— Мы с центра начали, с площади Оранжевого бульвара.
— Вот оно что. Понятно. Так, значит, понравилось? Ладно, завтра я с тобой пойду погулять. Хочешь?
— С удовольствием, Павел Васильевич.
На следующий день утром пришли грузчики и начали выгрузку. Целый день я простоял на лебедке. После ужина мы с боцманом отправились на берег.
— Я покажу тебе другой Антверпен, не тот, что ты видел вчера, — сказал боцман, когда мы вышли из порта.
Мы не сели на автобус, а свернули направо и скоро очутились на маленькой грязной площади. От нее лучами расходились узенькие улочки.
— Теперь куда хочешь? Можно по любой идти. Пойдем вот по этой, по Шкиперской, — проговорил Чернышев, и мы вошли в одну из улиц.
Она совсем не походила на те, которые я видел вчера. Узенькая, темная, мрачная. Облупленные, старые дома. Мусор на панели и мостовой. Апельсиновые и банановые корки, окурки, пустые коробки из-под сигарет. Зловонные ручейки нечистот, выливаемых прямо на улицу. Маленькие, жалкие и убогие лавчонки. У дверей их стояли хозяева. Как они были непохожи на вылощенных владельцев центральных магазинов! У этих хозяев злобные глаза голодных собак. Как только мы появились на Шкиперской, они стали затаскивать нас в свои лавочки. Хватали за рукава и на всех языках мира предлагали свои товары, отталкивали конкурентов, ругались между собой. Хозяин одной такой лавчонки сносно говорил по-русски. Он тоже умолял купить хоть что-нибудь в его магазинчике и, когда мы отказались, чуть было не заплакал:
— Если бы вы знали!.. Я за целую неделю не продал ни одной вещи. Никто ничего не покупает. Ни у кого нет денег. Скоро придется сдохнуть с голоду! Ну купите хоть что-нибудь!
И чем дальше, тем мрачнее делалась картина. Мы петляли, пересекая множество улиц. Оборванные, грязные ребятишки, изможденные женщины, неподвижно сидевшие у домов мужчины с трубками, из которых не шел дым. Не было здесь нарядной толпы, не было блестящих автомобилей. Пустые бедные ресторанчики с сонными скучными официантами в грязноватых манишках, с черными галстуками бабочкой.