Штурман дальнего плавания
Шрифт:
— Конечно. Прекрасно.
Мы надели защитные очки, взяли кирки и полезли в котел.
Через два дня оба котла были очищены. Погрузка еще продолжалась. Иван Павлович был в восторге и не знал, как благодарить нас. Кочегары и машинисты смотрели на нас с уважением и на наши веселые шутки, «что, мол, без палубников пропали бы», отвечали, что жизнь еще не кончилась и они нам отплатят тем же.
Соревнование все же выиграла машинная команда. Сказался навык к привычной работе. Но билеты в театр они великодушно предложили поделить поровну. А еще через сутки «Гдов», тяжело нагруженный машинами, покидал Антверпен. Мы шли в Черное море.
Позади
И спокойное синее море, и голубое с кучками белых облаков небо, и яркое, горячее солнце — все это было для нас настоящим отдыхом. На палубе работали без рубашек. А совсем недавно мы мерзли в ватниках. Ночи были бархатно-черные, звездные и теплые. Не хотелось уходить с палубы: когда после недолгих сумерек зажигались звезды, вода у бортов начинала светиться, а кругом вспыхивали маленькие серебряные фонтанчики от ныряющих в воде дельфинов.
Иногда мимо нас проплывали многопалубные пассажирские пароходы, освещенные множеством огней. До нас доносилась музыка. На застекленных, увешанных китайскими фонариками верандах кружились пары. Целая армия официантов, одетых в белое, сновала взад и вперед. Это были суда богачей. Две тысячи пассажиров обслуживала команда в тысячу двести человек. Матросы не имели права заходить в роскошные залы, слушать музыку, отдыхать. Они жили на одной из нижних палуб, имея возможность лишь изредка выходить на тесную площадку на носу, и работали где-то глубоко у ревущих топок кочегарки, в прачечных, кухнях, ресторанах. В жаре, духоте, во влажных испарениях. Это был чуждый нам мир.
На «Гдове» готовились к большому событию. Пользуясь хорошей погодой, главный режиссер и руководитель художественной самодеятельности Каракаш объявил, что в ближайшие дни будет дан «гала-концерт». Уже два дня висели красочные, написанные мной афиши о предстоящем концерте. На больших листах бумаги громадными красными буквами я написал:
1. Оркестр народных инструментов
под рук. И. Б. Белова
2. Мировой индусский факир и чревовещатель Ту-Ба-Кин
3. Матросский танец «Яблочко»
трио «Севако»
4. Знаменитое колоратурное сопрано
Надежда Яковлевна Румянцева в своем репертуаре
5. Одноактная пьеса «Жених»
в исполнении заслуженных артистов Совторгфлота Ш. Каракаша и З. Юрковой
После концерта танцы (если позволит погода) под баян виртуоза А. Ф. Рябинина
Дирекция не считается ни с какими затратами
Концерта ждали с нетерпением. И вот в один из вечеров все свободные от вахты собрались на кормовой палубе. Она была украшена гирляндами бумажных фонариков, совсем как на проходящих мимо «пассажирах».
Мы расселись, посадив на центральное место Андрея Федоровича, как самого почетного гостя. Вспыхнул свет, на трюме появился «директор-распорядитель» Каракаш, и концерт начался.
Играл оркестр, и нежные, мелодичные звуки «Вальса-фантазии» Глинки плыли над морем.
Саша Тубакин показывал фокусы.
Весело танцевали «Яблочко» трое матросов. Прекрасно пела радистка Наденька под аккомпанемент двух гитар. Была поставлена веселая одноактная пьеса.
После окончания концерта Андрей Федорович вынес баян, и начались танцы.
А
Около трех месяцев плавал «Гдов» между черноморскими портами. Он побывал в Батуме, Новороссийске, Поти, побывал и в злополучной для меня Одессе. Мне хотелось повидать знакомых, и я пошел на «Товарищ».
«Товарищ» стоял на зимовке, одинокий и скучный, с разоруженными мачтами и отшнурованными парусами. На палубе было пусто и тихо. Практиканты давно разъехались, и на нем осталась лишь кадровая команда. Я походил по палубе и зашел к Адамычу в каюту. Старик что-то шил большой парусной иглой. Он обрадовался моему приходу, хотя я и не был уверен, что он меня помнит. Ведь столько молодежи проходило через его руки каждый год! Адамыч засуетился и начал предлагать мне чай с каким-то особым вареньем, которое варил сам.
— Ну, как живешь, орел? Хорошо? Плаваешь на паровике? Это ладно. Я вот помню в тысяча восемьсот девяносто пятом году… — И он начал одну из своих длиннейших историй.
Я посидел с ним недолго и пошел на «Гдов». Там я чувствовал себя дома.
В Одессе я получил ласковое письмо от мамы и еще один маленький синий конверт — от Жени. Она писала:
«Здравствуй, Гоша! Как жаль, что я не видела тебя перед уходом в рейс. Ты не прав, когда пишешь мне, что я буду презирать тебя, узнав о твоем исключении из техникума. Нет, не буду. Конечно, это большая неприятность, но ведь это не значит, что тебе закрыта дорога в мореходное училище. Ведь ты сам писал, что начальник примет тебя обратно, если ты будешь иметь хорошие отзывы. Правда? Вот ты и постарайся доказать, что можешь их получить. Я уверена, что ты сможешь. Неужели ты будешь хуже, чем все? Нет, нет! Такой мысли я не допускаю. Мне было бы очень горько, если бы так случилось. Так и знай. Когда ты приедешь, мы обо всем поговорим. Мне очень хочется тебя видеть. Какой ты все-таки счастливый. Моряк! Борешься со стихией, видишь разные страны. Но у меня жизнь, кажется, еще интереснее. Я увлекаюсь театром и чтением. Читаю запоем. Какая прекрасная книга «Овод»! Если не читал, то обязательно прочти.
Ходила на литературный вечер, посвященный памяти Маяковского. Прекрасно читали его стихи. Очень понравилось. Жаль, что он так рано умер. Не знаю, успеет ли мое письмо в Одессу, поэтому писать больше не буду. Пиши больше обо всем и о своей жизни. Я жду с нетерпением твоих писем. Желаю всего хорошего.
Женя».
В Одессе заканчивались черноморские рейсы. Здесь мы должны были грузиться на Плимут, а потом «Гдов» отправлялся в Мурманск. А мне так хотелось в Ленинград!
На юге уже чувствовалось приближение весны. Почки набухли, снег стаял, и шаги гулко, по-весеннему звенели на асфальтовых тротуарах. Воздух был чист и прозрачен. На Приморском бульваре начали появляться гуляющие. Дни стояли теплые, напоенные запахом зелени и моря.
«Гдов» вышел в рейс. Проходим Бискайский залив. Дует свежий попутный ветер. Небо безоблачное. Море — с белоголовой зеленой зыбью. Плимут уже недалеко.
Мы с Тубакиным обедали в столовой, только что сменившись с вахты. Неожиданно бешено застучал гребной вал в машине. Затем все стихло. Мы выскочили на палубу. «Гдов» медленно разворачивался бортом к зыби, потом остановился и беспомощно закачался на волне. Из машины, на ходу застегивая китель, выскочил старший механик и побежал на мостик. Наверное, случилось что-то серьезное. Вскоре раздался свисток с мостика, и Журенок пробежал мимо нас. Через несколько минут он появился снова и объявил: