Штурман дальнего плавания
Шрифт:
Микешин и Карташев заняли столик в подвальчике «Печерского». Игорь заказал ужин и коньяк.
— Мне хочется поблагодарить вас, Иван Александрович, за ваше доброе отношение ко мне, — с чувством сказал Микешин, поднимая рюмку. — Большое спасибо за помощь, вообще за все.
— Знаете, Игорь Петрович, я очень жалею, что вы уезжаете, — с грустью проговорил Карташев. — Мы с вами хорошо сплавались. За ваш счастливый путь!
Игорь улыбнулся:
— Отпуск должен быть счастливым. Ведь я еду к жене и сыну…
Приятели посидели в ресторане недолго. Поезд Микешина уходил рано утром.
Микешин вышел на палубу. Завтра он покинет «Колу», Дробыша с его бесконечными придирками, команду. И все-таки жаль расставаться с судном. Здесь он многому научился. На «Коле» Игорь понял, чем завоевывается авторитет настоящего штурмана. Ни панибратство, ни заискивание перед командой, ни крепкая «соленая» ругань и «морской» вид не помогут заслужить уважение людей. Карташеву достаточно было сказать одно слово, и его распоряжения выполнялись немедленно. Дробыш иногда кричал на команду, но это не всегда помогало. Только знание своего дела, умение справедливо подойти к людям, лично научить и показать — вот что ценится… Недаром любимая пословица Карташева была: «Не учи тому, чего сам не делаешь».
Игорю сделалось грустно. На «Коле» он оставлял частичку своей жизни. Такое чувство бывает у человека, когда он расстается со старым другом. Да разве можно забыть свое первое судно, на котором ты впервые дал команду рулевому и остался на мостике полноправным хозяином?
Игорь вздохнул и пошел в каюту.
Глава вторая
Три недели отпуска пролетели как один день. Игорь и Женя ходили по театрам, навещали знакомых, принимали друзей у себя. Когда выдавались теплые, ясные дни, они брали с собой Юрку и ездили на Кировские острова. Возвращались домой усталые, счастливые. Последний вечер подошел незаметно. Отпуск кончился.
Микешин хотел попросить в отделе кадров еще несколько дней за свой счет, но ему сразу же сказали, что его назначили вторым помощником на пароход «Унжа» и нужно торопиться, так как пароход уходит сегодня в ночь или, в крайнем случае, завтра утром. Игорь не удивился этому повышению: пароходство испытывало острую нужду в кадрах. Флот рос, и людей не хватало.
Домой Игорь ехал мрачным. Погода выдалась под стать настроению: снова началась слякоть. Холодный ветер с дождем и снегом хлестал в окна трамвая, стучали и скрипели железными листами кровли. Нева, серая, с мелкой, но злой волной, сердито плескалась в гранитные стенки. Вода заливала спуски. Даже узенькая и спокойная Зимняя канавка, на которую выходили окна комнаты Игоря, вздулась, поднялась и закрыла вделанные в гранит огромные чугунные рымы. Обычно они всегда были видны.
Игорь представил себе, как неуютно сейчас в море, какие тяжелые вахты выпадают штурманам. И до чего же не хотелось расставаться с женой и сыном! Так мало были вместе…
Микешин приехал домой. Он достал запыленный чемодан и стал собирать свои вещи.
Пришла Женя с Юркой на руках, увидела открытый чемодан и сразу все поняла.
— Когда, Игорек? — спросила только.
— Сегодня. К полуночи надо быть на судне. Назначен вторым помощником на пароход «Унжа». Видишь, как быстро расту, — попробовал
В девять часов вечера Игорь попрощался с матерью. Сколько раз уже провожала она его в море! Беспокоилась. Звонила в пароходство, узнавала, где находится судно Игоря, ждала радиограмм и слушала ветер.
Женя пошла провожать Игоря до трамвая. Погода стала еще хуже; они шли через Дворцовую площадь, хлюпая по лужам. У Александровского сада остановились. Над ними голыми ветками стучали деревья. Ветер не затихал.
Холодными пальцами Женя старалась поправить выбившийся из-под воротника теплый шарф Игоря.
— Ты там потеплей одевайся. Не простудись. Пиши… — рассеянно говорила она.
Игорь притянул жену к себе. Вдруг Женя заговорила торопливым горячим шепотом:
— Слушай, Гоша, и запомни. Я всегда буду с тобой. Где бы ты ни находился. Мне будет очень тревожно за тебя. Я знаю, что такое море, но я верю во все хорошее…
Она гладила мокрую от дождя щеку Игоря. Громыхая и покачиваясь, к остановке подкатил трамвай с зелено-желтыми огоньками на вагоне.
— Мой. Надо садиться. До свидания, любимая.
Игорь поставил чемодан на площадку, вошел в вагон и сразу же высунулся из двери. Женя стояла под фонарем. Руки ее безнадежно свисали, губы шевелились. Наверное, она говорила что-нибудь ласковое. Трамвай тронулся. Игорь схватил чемодан и на ходу соскочил с подножки. Женя испуганно рванулась к нему:
— Сумасшедший! Я всегда говорила, что ты сумасшедший!
— Ничего. Сяду на следующий. Побудем еще вместе…
Глава третья
«Унжа» принимала бункер [3] в угольной гавани. «Что это за судно?» — думал Микешин. Он с трудом пробирался среди гор каменного угля, насыпанных вдоль причала. В пароходстве ему сказали, что «Унжа» идет в последний рейс перед капитальным ремонтом. «Должно быть, старье какое-нибудь!»
Ноги вязли в черной жирной каше. Дождь то прекращался, то опять начинал лить с новой силой. Наконец Микешин дошел до парохода; он стоял неподвижный, еле различимый в черноте ночи. В привязанном у трапа закопченном фонаре «летучая мышь» метался маленький огонек, почти не дававший света. По скользким доскам кранового пирса Микешин добрался до судна и поднялся на палубу. Его никто не встретил. Он негромко крикнул:
3
Т. е. принимала уголь.
— Вахтенный!
Ответа не последовало. Можно было подумать, что «Унжа» стоит на приколе. Только отдаленный, еле слышный скрежет железа, доносившийся откуда-то изнутри, говорил о том, что судно живет.
Микешин постоял минуту и направился в кают-компанию. Открыв дверь, он попал в маленький салон со стенками, обшитыми вагонкой. Когда-то белая, от грязи она теперь посерела. Голая, без абажура лампочка горела вполнакала, скупо рассеивая тусклый свет на окружающие предметы. В кают-компании царил полумрак.