«Штурмфогель» без свастики
Шрифт:
– Я не имел чести видеть господина лейтенанта последний месяц. Все, что я видел, — так это его «фольксваген». Час назад он стоял у подъезда особняка Мессершмитта.
«Сколько же во мне злорадства! — подумал Вайдеман. — Ишь как ее корежит! А чего я от нее хочу?»
– Я думаю, что сломленный горем Пауль приехал к нашему уважаемому шефу, чтобы попроситься у него на фронт.
– Как вы страшно шутите, Альберт. Ведь вы его ДРУГ.
– Больше чем друг. Я обязан ему жизнью.
Вайдеман щелкнул каблуками.
– О, правда? Расскажите, как это было?
– Меня ждет профессор.
– Папа подождет. Пойдемте ко мне. Когда это было и где?
– Это было в Испании…
Комната свидетельствовала о неустоявшихся вкусах ее хозяйки: вышивки, сделанные по рисункам тщедушных девиц эпохи Семилетней войны, соседствовали с элегантными моделями самолетов. Рядом с дорогой копией картины Кристофа Амбергера висела мишень. Десять дырок собрались кучкой чуть левее десятки.
– Это моя лучшая серия, — сказала с гордостью Эрика. — Я тренируюсь три раза в неделю в тире Зибентишгартена.
Она зашла за голубую шелковую ширму. Горбатые аисты строго глядели на Вайдемана, как бы взывая к его добропорядочности. Он отвернулся и увидел в зеркале, как аисты благосклонно закивали тощими шеями. Голубой шелк волновался.
– Я слушаю, Альберт. Вы сказали, что Пауль спас вас в Испании. Он мог погибнуть?
– Все мы там могли погибнуть, — нехотя буркнул Вайдеман. — А спас он меня, выполняя свой воинский долг. Республиканцы нас зажали в тиски, один их самолет вцепился в мой хвост. Но Пауль отогнал его и вытащил меня из беды.
– Видите, он настоящий герой! Вы подружились с ним в Испании?
– Нет, раньше, в Швеции.
– Как интересно! А что вы делали там?
– Об этом вам лучше расскажет господин лейтенант. Он обожает рассказывать дамам о своих шведских похождениях. Вот, легок на помине. Кажется, я слышу внизу его голос.
– О Альберт, идите же к нему! Подождите! Скажите, я сейчас выйду.
Пихт, как полчаса назад Вайдеман, стоял, задрав голову перед портретом Удета, выдерживая его мертвый взгляд.
– У вас в доме еще остался черный креп? — повернулся он к Ютте.
– Да.
– Вчера, Альберт, в Бреслау разбился Вернер Мельдерс. Он летел с фронта на похороны. Его сбили свои же зенитчики.
Оба летчика и Ютта молча перевели взгляд на портрет Мельдерса. Широкоплечий, широколицый полковник Мельдерс улыбался снимавшей его Эрике.
– Мельдерс командовал всеми истребителями легиона «Кондор» в Испании, Ютта. Мы с Паулем выросли под его крылом.
– Я принесу креп, — сказала Ютта. Оставшись вдвоем, они испытующе оглядели друг друга.
– Ну и гусь, — сказал Пихт. — Прижился?
– Ты с похорон? — спросил Вэйдеман. — Как это выглядело?
– Пышно и противно. Самую проникновенную речь произнес Геринг. Его записывали на радио. Гитлер не выступал.
– Ну, а что говорят?
– Кессельринг довольно громко назвал Удета дезертиром. Генерал Штумпф утверждает, что он давно замечал симптомы сумасшествия. Но многие подавлены. Йошоннек, начальник штаба люфтваффе, сказал мне: «Теперь я его понял».
– Его убила Москва?
– Москва его доконала. Русские начали ломать нашим авиаторам хребет, и Удет не мог вырвать самолеты для Западного фронта… Поэтому он много пил. И не мог влиять на события. Со стороны все выглядит намного мрачнее. Он не увидел выхода в будущем и обвинил себя за прошлое. В конце концов, смерть эта оказалась для многих выгодной. Виновник наказан собственной рукой. Он обелил других перед фюрером.
– Что станет с тобой? Ты был у Геринга?
– Да, я передал ему бумаги Удета, последнее письмо. Он налился кровью, когда читал. Но ко мне отнесся благосклонно. Сказал: «Кажется, вы говорили, и не раз, что на почве алкоголя у генерала наблюдается помутнение разума?» Я подтвердил. Он приказал мне представить обстоятельный доклад экспертам. Вчера он подозвал меня, сказал, что понимает мою скорбь, поздравил с капитанскими кубиками на погонах и разрешил взять месячный отпуск для поправки здоровья. Кстати, Геринг распорядился, чтобы никто, кроме гробовщика, не видел лица Удета…
– И ты сразу кинулся к Мессершмитту?
– С чего ты взял?
– Ты заезжал сегодня к Вилли?
Пихт расхохотался:
– Альберт! Контрразведка по тебе плачет. Я завез его секретарше посылку из Берлина. А уж если говорить серьезно, я попросился к нему в отряд воздушного обеспечения.
В это время дверь кабинета открылась и вышел профессор Зандлер.
– Добрый вечер, профессор. У вас цветущий вид, — проговорил Пихт.
– Добрый вечер, господин Пихт. Сочувствую вашему горю. Это потеря для всех нас. Я очень ценил генерал-директора…
– Мне казалось, профессор, что генерал-директор не очень одобрял избранное вами направление работ. Не так ли?
– Его оценка менялась. Господин главный конструктор говорил мне, что генерал Удет очень внимательно прислушивался к его доводам в защиту реактивной тяги. Да и здесь, в этом доме, генерал проявил большую заинтересованность в моих исследованиях. Я не сомневаюсь…
– Конечно, вам, господин профессор, лучше меня известна точка зрения покойного генерала. Но разве для вас секрет, что после посещения Удетом Аугсбурга и Лехфельда министерство еще раз потребовало категорического исполнения приказа Гитлера о восемнадцатимесячной гарантии начала серийного производства?
– Сегодня мы можем дать такую гарантию.
– Как! Ваш «Штурмфогель» уже летает?
– Он взлетит завтра, — сухо сказал Зандлер. — Извините, господин Пихт, мне очень нужен господин капитан. Альберт, я вас жду.
«Старый козел начал взбрыкивать, — подумал Пихт. — Неужели дело идет на лад?»
Он окликнул Вайдемана:
– Альберт! Ты и вправду собрался завтра подняться на зандлеровской метле?
– Ну да!
– Пари, что завтра тебе не удастся оторваться от земли.
– Ящик коньяка!