Шулер
Шрифт:
На одно мгновение я слышу лишь отдалённое капание воды по вулканическому камню.
Галейт из вежливости сдерживает улыбку.
«Не беспокойся о своём супруге, - говорит он.
– Он не осудит тебя за такую позицию. Он видел слишком много войн, чтобы с готовностью ждать ещё одной».
Место изменяется.
Я в тускло освещённой комнате.
Одна-единственная висячая лампа покачивается над грязными полами. Комната находится под землёй, пахнет разлагающимся растительным веществом
Мёртвое тело молодого азиата обмякло в кресле.
Поначалу я его не вижу, но не удивляюсь, когда он оказывается здесь. Руки Ревика сложены на более широкой, более мускулистой груди. Его черные волосы длиннее, он одет в футболку Rolling Stones и джинсы с мотоциклетными ботинками.
Териан, тот самый Териан, который знаком мне по Сан-Франциско, тоже здесь. Присев над телом мёртвого азиатского мальчика, он пытается отпилить его ухо. Выругавшись, он отбрасывает в сторону нож, который заржавел там, где не покрылся кровью.
– Черт подери, Реви'. Передай мне ту бритву, будь добр?
Высокий видящий переносит свой вес от стены.
Подняв складную бритву с близлежащего столика, он открывает её лезвие и без единого слова протягивает Териану. Ревик не отодвигается, но продолжает наблюдать за работой Териана, вытащив самокрутку hiri из кармана и прикурив после нескольких попыток разжечь серебряную зажигалку. Выдохнув сладкий дым, он не меняет выражение лица, пока Териан решительно пилит кожу и хрящи, чтобы отрезать трупу ухо.
Териан ворчит на него, не отрываясь от работы.
– Ты мог бы дать ему пожить достаточно долго, чтобы дать мне попытаться, - сказал он.
– Он что, напомнил тебе кого-то?
Ревик пожимает плечами.
– Слизняк хотел умереть.
Териан поднимает взгляд, усмехается.
– То есть, это был жест человеколюбия?
– он сосредотачивается обратно на ухе.
– Мне ненавистно говорить тебе это... но большинство людей, знакомых с тобой, со временем начинают относиться к тебе именно так.
Мгновением позже Териан выпрямляется с триумфальным выражением лица. Он показывает Ревику изуродованное ухо. Кровь уже свернулась, едва капает из остановившегося сердца.
В голосе Ревика звучит нотка отвращения.
– Зачем ты их собираешь?
– Ты шутишь? Пресса заглатывает это дерьмо как миленькая. «Во Вьетнаме появился свой Джек-Потрошитель»... или ты не слышал?
– сунув руку в карман пальто, Териан вытаскивает игральную карту, валет [14] пики. Перевернув её между пальцами, он засовывает карту в рот мёртвого человека.
14
Слово «валет» и имя Джек в английском языке звучат одинаково – Jack. Отсюда и символизм карты.
– Так это ты?
– Ревик качает головой.
– Иисусе, Терри.
При виде широкой улыбки на лице Териана Ревик издаёт полусмешок.
– Нам нужно завести тебе питомца.
– Ага, к слову об этом, - Териан вскидывает бровь.
– Помнишь того ягуара, которого ты достал мне в Бразилии?
Ревик издаёт очередной смешок.
– Я не хочу знать.
– Да в любом случае, - говорит Териан, поднося ухо к свету.
– Это не только я. Галейт хочет, чтобы я распространил это.
– Зачем?
– спрашивает Ревик.
Я слышу в его голосе лишь любопытство. Его глаза остаются пустыми, ровными. Я его едва узнаю. И все же, что странно, он обладает какой-то лёгкой мужской уверенностью, которая заставляет его выглядеть почти привлекательным, вопреки его угловатым чертам лица.
Я говорю себе, что знаю, кем он был.
До всего этого он был нацистом.
Но даже во время работы на немцев в его глазах жили эмоции – что-то, чему я могла сочувствовать, даже поставить себя на его место. Остальные - Мэйгар, Вэш, Чандрэ, видящие, тренировавшие меня в Индии - говорили мне, что под Шулерами Ревик совершал куда более ужасные поступки, чем когда он был нацистом.
И все же вид его в таком состоянии невыразимо тревожит моё сознание.
До меня также доходит, что я не могу это развидеть.
Териан пожимает плечами и отвечает ему.
– Зачем?
– повторяет он.
– Должен ли я знать, зачем? Зачем Галейт хочет, чтобы мы что-то вообще делали? Ради вербовки? Страха? По приколу?
– завернув ухо в чистый белоснежный носовой платок, Териан засовывает его в карман и хлопает Ревика по плечу.
– Пойдём, выпьем. Мне нужно потрахаться до следующего дела, и я знаю, что тебе это тоже нужно.
Тёмная, пахнущая кровью комната пропадает.
Как только это происходит, я обнаруживаю себя вновь в лондонском кабинете Ревика.
Галейт садится передо мной на потрёпанный кожаный диван, барабаня пальцами по мятому подлокотнику. Фотография моих родителей все ещё стоит на мраморной каминной полке. Рядом с ним стоит один из моих набросков - угольный рисунок Ревика, который я сделала, когда он все ещё каждый день показывался в закусочной Сан-Франциско. Ещё больше моих рисунков торчит из открытого ящика близлежащего стола, разложены по полу по кругу.
Я вижу больше рисунков Ревика, моего брата, Касс, Пирамиды.
Я узнаю их все.
«Я был добр, - говорит Галейт. – Ты должна знать, что я мог бы показать тебе вещи намного хуже».
«Ага,– сухо произношу я.
– Очень добр. Если бы ты показал мне что-то слишком из ряда вон выходящее, я бы отбросила это как чистое безумие. Вместо этого ты показал мне рациональную версию, зная, что я её никогда не забуду».