Шум бури
Шрифт:
Дебола медленно отступил назад вдоль стены, защищая себя от наседавших на него солдат. Он оказался в положении волка, застигнутого разъярёнными пастухами в овчарне и загнанным ими в угол.
Солдаты не находили возможности схватить Дебола. Наконец, один из них сообразил, и принёс длинный кол, которым начал колоть Дебола. А у того кинжал уже не доставал до врагов, и он не знал, что делать. Через какое-то время Дебола сказал про себя: "Ладно, что будет, то будет". Он схватил левой рукой конец кола, а правой замахивался кинжалом на солдат.
Солдат бросил кол и убежал назад. Дебола
Дебола намеревался бежать, глядел по сторонам, однако на этот раз стены были слишком высокими - перепрыгнуть через них ему не представлялось осуществимым.
Солдаты его окружили. Старший вновь крикнул строго:
– А теперь куда убежишь, зверь! Отдай кинжал!
– Нет, не отдам, я такого позора на свою голову не допущу, лучше смерть, - ответил Дебола, и тогда старший приказал принести длинную стальную трубу, которой стали тыкать в угол. Защищающийся отбивался от трубы кинжалом, сыпались искры, но бежать было невозможно.
Это продолжалось долго, но Дебола не сдавался. Когда ничего поделать с ним не могли, тогда старший сам взял трубу в свои руки. Он несколько раз уколол Дебола в живот, а тот всё равно окровавленной рукой хватался за трубу. К концу, старший, весь красный от злости, изо всех сил опустил трубу на голову Дебола. Кожа головы треснула, а труба повисла на шее. Лицо внезапно сморщилось, поджилки затряслись, и Дебола рухнул на колени. Какое-то время он ещё собирался защищаться, стоя на коленях, но старший ударил его во второй раз, уже по шее, и парень упал на землю, распластавшись на ней со сморщенным лицом, но всё равно крепко сжимая рукоятку своего кинжала.
Старший, увидев распростёртого на земле Дебола, достал из кармана брюк носовой платок, вытер усталой рукой со лба запылённый пот, пригладил усы, затем уже смягчившимся голосом сказал одному из солдат:
– Иди и принеси воды вон из того дома.
Солдат приложил руку к виску и ответил:
– Слушаюсь, ваше благородие.
И тотчас направился к указанному дому.
Старший опять отдал приказ:
– Найдите верёвку и свяжите ему руки за спину.
Солдаты сняли с Дебола ремень и связали ему руки, как было приказано. Меж тем солдат вернулся с водой и плеснул её в лицо Дебола. Тот начал приходить в себя и дёрнулся. Когда он понял в чём дело, то горько простонал: "Эх, несчастный я".
Поглядев по сторонам, и, увидев свой кинжал в руках старшего из солдат, Дебола сразу закрыл глаза...
Из раны шеи сочилась кровь, стекая, как тёплый родник вниз и на вороте белого бешмета оставляла след, но, добравшись до красного моря черкески, пропадала там. Дебола понемногу стал уразумевать, что с ним случилось. Он тяжело застонал, и крупные, горькие слёзы покатились по его щекам.
Старший над солдатами глядел на Дебола издевательским взглядом, покручивал усы и был так доволен собой, как будто он, подобно Наполеону, покорил Европу. Через какое-то время прошла радость победы, и он приказал солдатам:
– Ведите собаку!
Солдаты подняли Дебола на ноги и погнали впереди себя. Когда проходили мимо станции, Дебола увидел своих товарищей, которые стояли в стройных рядах. Он хотел заговорить с ними, но солдаты толкнули его, не дав раскрыть рта.
Призванные уставились на Дебола, но старший прикрикнул на них, и они отворотили свои лица.
Будзи покраснел от злости, но, не сказав ни слова, повернул голову в сторону и, словно слушая говорящего с ними, стоял спокойно. В сердце у него кипела жгучая злость, однако сделать или сказать что-либо он не мог. Возможно заговорил бы, но помнил, каким образом попал в армию и поэтому остерегался, держа язык за зубами, хотя сердце горело синим пламенем.
– Смирно!
– скомандовал начальник, и молодёжь, выпрямляясь, зашевелилась в рядах.
– Как ты стоишь? Втяни живот! Что ты его выпустил наружу? Выше грудь!
– выговаривал начальник кому-то, когда с края оглядел ряды.
Новобранцы снова зашевелились, и каждый старался втянуть живот внутрь, а грудь поднять выше.
После долгих придирок, начальник построил их по четыре и повёл за собой. Покинув железнодорожную станцию и выйдя на улицу, он остановил новобранцев и громко спросил:
– Какую песню хорошо знаете?
– Про Хазби... Про Хазби...
– Про Кудайната из Ларса... Про Кудайната...
– Про Тотраза... Тотраз...
Со всех сторон молодые голоса выкрикивали разные названия песен. К концу чаще слышалось:
– Про Хазби споём... Хазби...
– Ладно, даже если не очень хорошо знаете песню о Хазби, то всё равно спойте её.
Затем он скомандовал:
– Тихо! Вперёд марш!
Призывники зашагали, и начальник снова скомандовал:
– Запевай!
Несколько голосов тут же затянули песню о Хазби.
"Эй, э-й-ей, Хазби.
Вон у слияния двух рек
Сюда к нам движутся враги..."
По шоссейной дороге осетинские чувяки издавали такой шум, словно какие-то огромные птицы били крыльями об асфальт дороги.
Когда голоса стали стройнее, тогда песня начала лететь так далеко, что люди на улицах превратились в зрителей. Из окон, из дверей, из-за углов улиц люди слушали и смотрели с большим удивлением на поющую молодёжь. Такую красивую, сельскую песню им никогда не доводилось слышать в городе. Новобранцы сразу приободрились, видя, как много людей внимательно слушали их и поэтому не жалели своих голосов, от чего песня звучала ещё красивее.
Большинство молодёжи впервые оказалось во Владикавказе, и сельские парни сами тоже не сводили глаз с улиц, домов, дорог, людей: всё для них было удивительным, очень удивительным. Больше других удивлялись ребята из Овражного, ведь им редко приходилось отлучаться из села, да и не за чем; Дзека привозил в селение все необходимые товары.
Поднялись по улице, перешли через мост. В конце города у длинного дома их остановил начальник и сказал:
– Будете находиться в этих казармах.
Затем завёл их внутрь и там каждому показали его место. Осмотрев казарму, новобранцы из Овражного вспомнили своё село и говорили друг другу: