Шумерский лугаль
Шрифт:
Поскольку большая часть вражеской фаланги оказываются вне зоны поражения моих лучников, отдаю приказ Нумушде:
— В атаку!
Командир копейщиков дублирует мой приказ своим подчиненным — и фаланга, выставив вперед копья, идет навстречу врагу. Строй держит хорошо, что радует глаз. Она длиннее вражеской, сильно поредевшей, особенно на флангах, что радует еще больше.
Я машу лучникам, чтобы наступали, отгоняли коллег из вражеского войска и обтекали с флангов вражескую фалангу, били ей в тыл. Впочем, обтекать уже некого. Вражеская фаланга остановилась. Передние шеренги попятились, надавили на задние, и те начали как бы крошиться. Из строя выпадали отдельные солдаты и небольшие группы и, роняя щиты и копья, устремлялись к своему лагерю, сперва трусцой, а потом, по мере усиления топота за их
— Разойтись! — отдал я копейщикам последний приказ в этом сражении.
Они заорали во всю глотку. Это вырывался страх, накопленный за время томительного ожидания и превратившийся в яростную радость. Они целы и невредимы, а враг удрал, оставив на поле боя сотни трупов и много трофеев.
47
Летом во время жары трупы здесь мумифицируются за несколько часов, что резко снижает распространение заразных заболеваний. На всякий случай я все-таки отвел свое войско километра на три от места сражения, предоставив шакалам и прочим падальщикам зачистить территорию. Первым делом мы наелись от пуза. После чего начали подсчитывать трофеи, собираясь разделить их. Я послал в Лагаш гонца, чтобы рассказал о нашей великой победе и передал мой приказ прислать в наш лагерь повозки и вьючный транспорт с продуктами питания и отвезти обратной ходкой добычу. Я собирался довести дело с горцами до конца. Тащиться в горы с трофеями было глупо, а бросить захваченное — еще глупее. Для меня доля в добыче — ерунда, а для воинов — чуть ли не смысл жизни.
Повозки прибыли на пятый день до полудня. После полудня, когда мы грузили трофеи, в лагерь приехали на ослах парламентеры от горцев, всё те же три старика.
— Нас прислали сказать, что мы принимаем твои условия, — объявил старик с изуродованным плечом.
— Вы отказались от тех условий, — напомнил я. — С тех пор много чего изменилось. Теперь никто вам не поможет, когда я вернусь в горы и уничтожу все ваши поселения.
— Нас сбил с толку Кутик, правитель Шушана. Пригрозил походом, если подчинимся тебе, и пообещал защиту, — признался старик.
— Теперь я буду вашей защитой, а вы — моими подданными, платящими ежегодную дань камнями и бревнами дуба, тиса и сосны. Это кроме камней, которые будете возить бесплатно, пока не построю новые городские стены. И заплатите по три барана или козы каждому воину, шесть — десятнику, девять — старшему командиру и три сотни мне, — перечислил я новые условия.
— Это будет непосильная ноша для нас, — возразил парламентер.
— Так надо был соглашаться на первые условия, — сказал я и предупредил: — Больше переговоров не будет. Или принимаете мои условия, или на ваших землях будут жить другие, более сговорчивые.
— У нас осталось слишком мало скота. Если отдать тебе, что требуешь, мы умрем от голода, — объяснил старик. — Нельзя ли отложить выплату на следующий год?
— Можно, — согласился я, потому что мне пришла в голову интересная мысль. — И еще можно присоединиться к моей армии в походе на Шушан всем, кто преследовал нас в горах. Если будут служить верно и смело, то вам не придется отдавать баранов вообще. Они станут как бы вашей долей добычи.
До этого разговора я не собирался в поход на Шушан. Как мне сказали, по размеру он не уступает Лагашу, так что с моей малочисленной армией там нечего было делать. За родные дома и под защитой крепостных стен шушанцы будут сражаться до последнего. Если же я приду с горцами, шансов на захват города будет не намного больше, но зато разорим окрестности, нанесем ущерб вражеской экономике, чтобы им больше в голову не приходило воевать с нами. И самое важное — рассорим горожан с горцами. После нашего совместного нападения жители Шушана еще много лет будут считать их кровными врагами. Мало того, что горцы не поддержали, как обещали, во время сражения, так еще и объединились с лагашцами и напали на своих союзников. Такое не прощают и помнят очень долго.
— Если наши воины пойдут с тобой на Шушан, нам не придется отдавать тебе баранов и коз? — переспросил парламентер.
— Да, — подтвердил я. — Мы там захватим добычу, поделим ее на всех. Потом вычтем из доли ваших воинов цену баранов и коз, которые вы нам должны. Тогда вам придется отдавать меньше, или, если ваших воинов будет много, вовсе ничего, или даже что-нибудь домой принесут. Всё будет зависеть от того, насколько удачно повоюем и как много добычи возьмем.
— Я уверен, что это твое условие понравится нам, — произнес старик и лизнул ненавязчиво: — Наши воины присоединятся к армии такого великого полководца.
— Сколько времени им потребуется, чтобы прибыть сюда? — спросил я.
— Три дня, — быстро ответил он.
Значит, свое войско горцы не распускали, ждали нас где-то в горах неподалеку отсюда, примерно в дне пути. Если бы переговоры не удались, выбор у них был бы невелик — погибнуть в бою или умереть от голода после нашего опустошительного похода. Наверное, выбрали бы первое, что не могло не вызвать уважения к ним.
48
Город Шушан, как мне показалось, был немного больше Лагаша. Отличался снаружи только тем, что крепостные стены высотой метров пять с прямоугольными башнями были сложены из плохо отесанного камня, а не сырцового кирпича. Внутри вместо зиккурата высилась цитадель, в которой проживал эламский энси Кутик, добавлявший к своему имени второе, бога Иншушинака, покровителя города, и по совместительству правителя подземного мира, вершителя правосудия и хранителя клятв. Совмещение правосудия с царством мертвых наводило на грустные мысли, а хранение клятв со смертью — на веселые. При нашем приближении жители города и сбежавшие в Шушан крестьяне вышли на крепостные стены, чтобы, наверное, визуально оценить опасность. Уверен, что их очень порадовали горцы-эламиты в моем войске. Я доверил жителям гор самую важную часть похода — грабеж окрестностей. Их добрые дела постучали во все дома в радиусе пары даннов от города. В некоторые стучали так настойчиво, что дома сгорели дотла. Я не мешал им. Разделяй и властвуй.
Шушан мы обложили по всем правилам осадного искусства, в котором я поднаторел в Средние века. На берегу реки выше и ниже города стояли караулы из лучников, которые не давали проплывать лодкам. Река Керхе в этом месте неширокая и с быстрым течением. Горожане переправлялись на другой берег, но вверх или вниз по течению не совались. То есть, подвоз продуктов и другого снабжения был, но в малом количестве. Дерева здесь было много, поэтому мои саперы с помощью копейщиков начали изготовлять два тарана, мостки для пересечения рва и лестницы. Мостки и лестницы предназначались для введения в заблуждение шушанцев. Посылать своих воинов на стены я не собирался.
На шестой день осады, когда жителям Шушана стало ясно, что это не грабительский налет, что уходить без добычи мы не собираемся, ко мне прибыли парламентеры. На этот раз ими были жрецы, которые хоть и молились другим богам, однако так же брили головы и носили такие же фетровые шапочки и синие льняные рубахи, как их шумерские коллеги. Их пришло пятеро. Все разного возраста: от лет тридцати до шестидесяти. Самый старый, наверное, верховный жрец храма Иншушинака, при ходьбе опирался на плечо самого молодого. Видимо, салага исполнял роль посоха или костыля и заодно поводыря, судя по катарактам на глазах старика. Я предложил руководителю посольства сесть напротив меня. Остальным пришлось стоять. В ногах правды нет, а дипломатам она ни к чему.
— Мне сказали, что ты — земное воплощение богини Нанше, — тихим скрипучим голосом начал переговоры на прекрасном шумерском языке старый верховный жрец, глаза с катарактами которого смотрели как бы сквозь меня.
Наверняка получил образование в Шумере, скорее всего, в Ниппуре. Было бы странно, если бы он начал с чего-то другого, а не с богов. Наша профессия — наши разговоры и наоборот.
— Может быть, она использует мое тело, но я об этом не знаю, — улыбнувшись, ответил я уклончиво. — Главное, что она помогает мне.