Шушана, Жужуна и другие родственники
Шрифт:
Нина переехала в дом к так называемой свекрови, которая торжественно выделила ей тумбочку и место в платяном шкафу. Так для Нины началась новая жизнь. Мераби, вроде бы муж, как оказалось впоследствии, занимал в этой жизни одно из последних мест. Нина жила не с Мераби, а с Мананой. И как так получилось, причем именно с ней, она не могла понять.
– Ты с ума сошла? – спросил Гоги, узнав, что Нина переезжает. – Я тебе разве плохо платил, разве я о тебе не волновался? Что мне скажет Мадлена?
– Гоги, скажи, что у меня все хорошо.
– Ты сошла с ума. Если бы я знал, что ты так хочешь замуж, я бы на тебе сам женился.
– Гоги, дорогой, мы же с тобой друзья,
– Да. Но я как друг должен был тебя спасти от Мананы и Мераби.
– Гоги, я буду работать, не волнуйся, я не уволюсь, не уйду в декрет.
– Хорошо, значит, ты не совсем сумасшедшая.
– Гоги, не говори ничего Мадлене, пожалуйста. Понимаешь, я не вышла замуж. Вернулась Карина, я ей мешаю, мне нужно где-то жить. А Манана нуждается в помощи.
– Нино, давай ты со мной будешь жить! Я тоже нуждаюсь в помощи! И ты тоже можешь не выходить за меня замуж! Нина, ты такая умная, что я не знаю, что тебе сказать! Тебе нужна квартира – я тебе найду! Тебе нужны деньги – я дам! Зачем тебе Манана? Нет, я ничего не скажу Мадлене. Потому что я хочу спокойно спать. А она не даст мне спокойно спать.
– Гоги, я решила. Мне сейчас нужна такая Манана, понимаешь?
– Не понимаю. Не понимаю, почему ты из Москвы уехала, не понимаю, почему у меня работаешь. Я уже ничего не понимаю.
– Гоги, дорогой…
Нина, переехав, ходила по квартире и осваивалась на новом месте. Она попросила у Мананы разрешения зайти в спальню – хозяйке такой интерес был приятен. Нина ожидала увидеть все, что угодно, но только не то, что увидела. Манана устроила себе комнату в фиолетовых тонах. Буквально все было фиолетовым – занавески, покрывало на кровати, обои, люстра, даже рамочка для фотографий. Нина решила больше никогда не переступать порога этой спальни, чтобы не тронуться рассудком. Нельзя сказать, что она так уж не любила фиолетовый, ее скорее тошнило от оттенков фуксии, но такая предельная концентрация цвета сводила с ума. Комната Мананы сильно отличалась от остальной обстановки. Все было чересчур – броско, аляповато, грубовато. Как в квартире у Вали, например, где на кухне висела позолоченная люстра, а в спальне стояла кровать с позолоченными шишечками. Но от Мананы Нина не ожидала местечкового представления о дизайне, такого буйства цвета и особенно тяжелых штор, больше напоминавших театральный занавес. Издалека красиво, а подойдешь ближе – дыры и пыль в складках.
Нина будто попала в другое измерение, которое вызывало одновременно трепет, восторг, недоумение. Ее новоявленная свекровь, формально таковой не являвшаяся, но все же… имела странный вкус. Если собственную спальню она превратила в пыльную шкатулку под старину, то в гостиной все было иначе. Здесь для чужих глаз выставлялось все самое ценное. На обеденном столе в самом центре красовались сахарница из позапрошлого века и трехъярусная подставка для десертов. Да такую подставку нужно под стеклом держать в дальнем шкафу, а не выставлять на каждый день! Сахарница была уже со сколами, щербатая, и у Нины сердце кровью обливалось, когда она видела, как небрежно, даже презрительно относится к ней хозяйка дома. К ужину Манана всегда выкладывала столовое серебро – ножи, давно не чищенные, остро нуждавшиеся хотя бы в зубном порошке, вилки с длинными прекрасными зубьями и тяжеленными ручками, ложки – суповые и десертные. Многочисленные вазочки, медные чайники, мельхиоровые подносы, бокалы, небрежно сложенные в раковину, нож для рыбы, похожий на изящный кинжал, – Нина замирала от восторга. Она и предположить не могла, что ее настолько заворожит кухонная утварь. За неделю пребывания в квартире Нина даже похудела – такие тарелки и приборы требовали крошечных порций, изящных кусков и идеально протертого супа.
Мир Мананы – а квартира была именно ее миром, ее пространством – был удивительно непредсказуемым, алогичным, иногда абсурдным, но привлекательным, завораживающим, какими бывают приметы давнего времени, вынужденные существовать в современном мире.
Манана испытывала нежную приязнь ко всевозможным салфеточкам, связанным крючком, жестко накрахмаленным и выбеленным неизвестным науке средством. Льняная скатерть, салфетки для чая, накидки на изголовья кресел – кто их вязал и для чего – для души или испытывая крайнюю нужду, кто терял зрение и наживал мозоли на пальцах, Нина не знала, а Манана лишь загадочно улыбалась, когда Нина спрашивала, откуда появилась такая красота.
– Я тебе все расскажу, всему свое время, – отвечала свекровь с ласковой, как казалось Нине, улыбкой.
Манана любила броские и дешевые домашние украшения – к стене намертво были приколочены голубые птички, которые летели не пойми куда. По соседству громоздились в беспорядке молитвы, написанные на глине, обереги, старые ключи от неизвестных дверей на гвозде, бросовые эстампы. На полу лежал небольшой коврик, весь изъеденный молью, в прогалинах, в потертостях, но любимый Мананой. Моль давно привыкла к апельсиновым коркам и даже не чихала. На современные пластины она тоже не реагировала, поэтому продолжала доедать ковер. Манана боролась с личинками, выбивала ковер на балконе, пшикала на моль спреями, проветривала, выдувала, но моль плодилась, размножалась и не оставляла в покое ковер. Моли было ни жарко ни холодно.
При этом хозяйку совершенно не трогала прекрасная, с точки зрения Нины, лампа, которая стояла на тумбочке. Шнур был давно изношен, перетерт до проводов, его можно было легко заменить на новый, но ни Манане, ни Мераби и дела до этого не было. И Нина спрашивала себя – если она станет официальной невесткой, позволит ли ей свекровь выбросить ковер и починить лампу? Разрешит ли почистить столовое серебро и перестирать шторы? Пока Нина делала осторожные попытки вести хозяйство – протерла пыль в стеклянной витрине и перетерла все чашки и блюдца. Манана стерпела, промолчала, но ходила со своей фирменной приклеенной улыбкой.
Нина не только похудела за эту неделю, но и приобрела дикую, непроходящую головную боль и сыпь по всему телу.
Причина была в комарах, которые целыми стаями носились по квартире. Комары были мелкие, кусачие, наглые. Укусы болели и чесались. Манана утверждала, что комаров не берут современные пластины и средства, которые надо втыкать в розетку, и на ночь зажигала спираль, предназначенную для улицы. Всю квартиру немедленно окутывало едким, вонючим до отупения запахом и дымом. Комары продолжали спокойно летать, игнорируя Манану и Мераби, а нападая только на Нину. Она просыпалась с дурной, тяжелой головой, липкая от пота, после мучительных ночных кошмаров. Нина чесалась не переставая, раздирая места укусов до крови.
– Как странно, – удивлялась Манана, – а меня не кусают. Помажь содой, от соды все проходит, – советовала она.
Нина послушно мазалась содой, но никакого толку не было.
Однажды она не выдержала и без предупреждения пришла в гости к Шушане. Та была не пойми где, ее мальчишки сидели, уткнувшись в экран телевизора.
– А где мама? – спросила Нина.
– Сказала, что скоро придет. – Дети даже головы в ее сторону не повернули.
– Вот, меня комары искусали, – пожаловалась Нина детям. Ей было все равно, кому жаловаться.