Шут Балакирев, или Придворная комедия, Горин Григорий Израилевич

Шут Балакирев, или Придворная комедия

на обложку

Горин Григорий Израилевич

Шрифт:

Упала в бесчувствии... Да я сама чуть не померла со страху... А ну как пристрелил бы царевич?

Балакирев

Кто пристрелил? Кого?

(Анисье Кирилловне.)

Маменька, вы их не предупредили, что ль?

Анисья Кирилловна

Бурыкиных предупреждать – только дело портить. Они ж у нас честные! Врать не могут, а правдой своей дурацкой – угробят...

(Обмахивает Дуняшу веером.)

Ну очухивайся, Дуня!

Некогда тут разлеживаться!

Дуня

(открывая глаза)

Живой Ваня? Живой?

Анисья Кирилловна

А то какой? Ты что, дурочка, и правда решила, что я сына на смерть пошлю?! Я ж тебя учила – судьбу свою пытай, да умом притом шевели... Ружья гренадеры во дворце холостыми заряжают – всем известно. А яблочко – оно на ниточке... Лакосте только дернуть – так и любой не промахнется...

Балакирев

Ты, Лакоста, кстати, плохо в этот раз дергал... Принц еще только поцелился, а ты уже – дерг-дерг...

Лакоста

Я дергал правильно. Это Ушастик яблоко склеил плохо... Я еще даже и не дернул, а гляжу – оно уже рассыпается...

Ушастик

Чего?

(Приложил руку к уху.)

Лакоста

(кричит)

Яблоко клей правильно! И не на ровные половинки режь, дурак!

Ушастик

Я склеил правильно... Это Иван головой тряс...

Шапский

Точно! Тряс! Я тебя, Иван, как ентому «Вильгельм-Телю» учил? Яблочко сгрызть только на треть...

(Берет яблоко, сгрызает.)

Облизни и клади на самое темя...

(Ставит Балакиреву огрызок на голову.)

Вот! А потом зорко следи за стрелком. Когда чувствуешь – мол, пора, палец отпускает, – тут Лакосте делаешь знак глазами...

(Балакирев выразительно вращает глазами.)

Во так! Да!

(Балакирев снова завращал глазами.)

Шапский оборачивается и видит в глубине сцены принца Голштинского и Петрушу с пистолетом в руках. Они уже изрядно выпили.

Голштинский

(радостно)

Нох ейн мал? Гут!

(Вынул платок.)

Ахтунг!

Балакирев

Погоди, принц... Какой «ахтунг»? Это ж мы ж так... просто обсуждаем... Стой! Не маши рукой, дурак!.. Не маши!

Голштинский

Фойер!

Махнул платком. Раздался выстрел. Балакирев схватился за грудь, стал медленно оседать. Яблоко упало с его головы и покатилось по сцене...

Картина седьмая

Картина эта возникла как бы в затуманенном сознании Балакирева.

...Увидел

он поле на берегу реки. На краю поля сидел бородатый музыкант и печально играл на каком-то диковинном инструменте, напоминающем древний фагот. По полю кругами бродили странные люди, изредка поглядывая на толстую веревку, спускающуюся прямо с неба. Иногда кто-то из них подпрыгивал, пытаясь ухватиться за конец веревки. Но веревка была высоко, и человек падал в траву, а бродившие, равнодушно переступив через упавшего, продолжали свое тупое круговое движение. Среди этих людей Балакирев с изумлением увидел Монса, державшего свою отрубленную голову под мышкой. Рядом были шуты Карлик и Педрилло...

Балакирев

Виллим Иванович, вы, что ль? Здравствуйте.

Монс не ответил.

Здравствуйте, говорю...

(Шутам.)

Карла! Педрилло! Здорово, братцы!

Монс

(недовольно)

Что он такое говорит?

Монс, Карлик и Педрилло остановились, молча уставились на Балакирева.

Карлик

Здоровканье на другом свете осталось, Иван! Здесь говорят: упокой Бог душу!