Шут и его жена
Шрифт:
В очередной раз поймав камешек, Мик поразился тому, какой он горячий, едва в руках удержал. Горячий?!
Он остановился, поймал этот камень и шагнул к жене, которая с каким-то странным видом наблюдала за ним.
— Можно? — Спросил он зачем-то, прежде чем залезть под шубу.
— Да, — кивнула она и немного подвинулась. Наверное, её было неприятно прижиматься к нему. Ну конечно, если не думать о том, что он шут — она сразу видно, птица высокого полёта, не чета ему — рабу и голодранцу.
Под шубой было тепло. А ещё теплее — от камешка, что он держал в руке. Даже больше — он почти
Он отложил яблоко и всё прочее, чем жонглировал и уложил камешек на ладонь. Ровный, серовато-синий, с гладкими краями. Такие, наверное, выносит на берег море. Он читал об этом. А ещё слышал рассказы мимоходящих странников.
Камешек действительно согревал. На открытой ладони да на таком морозе он должен был давно остыть, но не остывал. Наоборот, грел, давая ровное тепло.
— Потрогай! — Мик не смог сдержать восхищения, протягивая камень жене. Вот это чудо!
— Горячий! — Она дотронулась до него, а потом спросила недоумённо. — Что это за камень? Откуда?
— Не знаю, — Мик покачал головой. — Один странник дал мне его, в благодарность.
Он хмыкнул, покачал головой и замолчал. По правде сказать, там и благодарить то было не за что. Просто как-то пару лет назад, грязной промозглой осенью, к ним забрёл странник. Старик, с длинной белой бородой и седыми жидкими волосами. Выглядел он жалко, а рядом притулилась такая же жалкая собака. Закон в этих землях был суров — если хочешь крова и тепла, если желаешь, чтобы тебя накормили — отрабатывай как умеешь. Кто-то — играл музыку, кто-то — пел, надеясь понравиться князю, кто — жонглировал или смешил народ, кто — обучал разным всяким трюкам собаку, кто рассказывал дивные сказки или истории, да такие, что заслушаешься. Но старику было холодно и голодно, он кашлял, его глаза слезились, а голос от простуды совсем пропал.
Мик тайком приютил его в своей комнате и как мог — выхаживал — делился с ним и его собакой своей едой, да лечил, как знал и умел. Благо, вовремя подслушанные разговоры, да прочитанные книги, рассказали ему, что и какими травками лечится. Разбирался он в этом конечно мало, но учился усердно. Кто знает, какое умение пригодится в жизни.
И так бы они со стариком и разошлись, каждый своей дорогой, если бы кто-то не доложил князю. Тот тогда заставил его танцевать ночь напролёт, кривляться и прыгать. И Мик еле уполз живой, сказав старику, что надо бы побыстрей уходить из негостеприимного замка. Благо тот уже оправился. Мик даже имени его не спросил. Но, уходя, тот в благодарность, дал ему этот камень.
— Всё, чем богат, — протянул ему странник свой подарок на ладони, а его неожиданно острый взгляд заставил вздрогнуть. Сколько времени прошло, а этот его взгляд так и не стёрся из памяти. — Он тебе ещё пригодится.
— Благодарю, — кивнул Мик.
— Не затуши свой огонь, — совсем уж непонятно пробурчал он.
Что за огонь? И вот всё забылось, а эти слова нет. И сколько он не ломал голову, а так и не приблизился к разгадке.
И вот ведь действительно как вышло — камень действительно пригодился. Мик осторожно разжал руку и камень выскользнул на пол дворца. Замёрзнет или нет? Он зачарованно следил, как камень прокатился совсем чуть-чуть, а потом так и остался лежать на льду.
Мик протянул к нему руку. Тёплый. И даже греть, кажется, начал сильнее. Поднял его с пола — лёд ни капли не подтаял. Может быть камень сродни тому топливу, что горит сейчас здесь в ледяных сосудах, не давая тепла? Но камень то был тёплым!
— Можно потрогать? — Спросила Нири, которая тихо сидела рядышком, кажется, так же увлечённо наблюдая за странным камешком.
— Конечно. Придвигайся ближе.
Кажется, они в эту ночь всё-таки не замёрзнут. Нири осторожно подвинулась к камню и протянула руки. От него исходило тепло.
— Как у очага, — изумлённо проговорила она.
— Ну, как видишь, видишь, замёрзнуть нам не грозит. Теперь у нас есть свой очаг, — хмыкнул Мик. И то ли так разморило их тепло, то ли ночь тому виной, но ему даже показалось, что девушка стала бояться его чуть меньше.
— Что ты будешь делать, красавица, если выберешься отсюда живой? — Он не спросил бы этого ещё утром. Но ночь — волшебное время, оно стирает все границы. К тому же, шуту и стесняться?
— Не знаю, — она пожала плечами. — Ты думаешь, князь отпустит меня? — Она говорила спокойно, даже равнодушно, но Мик видел, что она боится поверить в то, что такое вообще возможно.
— Он обещал даровать свободу.
— Я вернусь домой, — тихо ответила Нири, когда Мик уже и не ждал ответа. — Там ждёт меня дядя, он поможет отомстить за отца. — В её голосе слышалась горечь и ненависть. Воительница. Мик невесело усмехнулся. А куда податься ему? И словно прочитав его мысли, Нири спросила:
— А куда пойдёшь ты?
— Не знаю, -хмыкнул Мик. — Мне некуда идти. Я попал к князю совсем мальчонкой и ничего не помню о своей прошлой жизни.
— Что, совсем ничего? — Нири вроде бы даже с интересом спросила.
— Совсем, — Он пожал плечами. — Наверное, раньше я тоже был таким же рабом, как и сейчас. Только сменил хозяина.
Он почти почувствовал презрение, исходившее от неё. Но он привык. Несколько минут молчания. Он даже пригрелся сидя у камня, да так, что начал уже дремать. И вдруг девушка снова заговорила.
— А ты хоть хочешь уйти отсюда? Чем ты будешь заниматься, если князь даст тебе свободу?
— Не знаю, — покачал головой Мик. Он на самом деле никогда не думал об этом. Что толку мечтать о несбыточном? Он привык жить одним единственным днём. Ведь завтрашний может и не наступить. — Наверное, пойду посмотрю, как живут люди у других князей в больших городах. Шутам везде почёт. — Он хмыкнул.
— И что, ты никогда не хотел оставить свои дурачества? — Снова презрение в голосе, даже слишком явственное. Но Мик не обижался. Да, он — дурак, и никто его никогда всерьез не принимал, даже, пожалуй, князь. Он давно привык к этому.
— Зачем? Каждый должен делать то, что умеет лучше всего. Если я умею смешить людей, что в этом плохого? Шуту никогда не быть ни учёным, ни воином, ни князем.
— Тебе нравится, что все над тобой смеются и считают тебя дурачком? — Голос его жены дрожал. Ненависть? Злость? Презрение? Мик не знал. Но она вся была как огонь — яркая, вспыльчивая и красивая.