Шут
Шрифт:
Рядом с Тодриком.
У наследника были невыразительные бледно-голубые глаза, и хотя лицом он удался, эти водянистые гляделки все портили. Сводили на нет аристократическую красоту прямого носа, черных бровей, алых губ и густых темных волос, каскадом спадающих на плечи. Женщины, безусловно, считали принца красавчиком, но Шут видел лишь эти холодные глаза с вечной обидой, затаившейся на дне.
И сейчас они смотрели прямо на него.
Он понял, что его ждут неприятности. Очень серьезные неприятности...
– А отчего это вы, господин шут не изволите развлекать моих рыцарей?
– Тодрик кривил губы в злобной усмешке.
– Все с дамами,
– он обвел рукой своих товарищей, которые все как один скалили рожи в гнусных улыбках, предвкушая... что? Охоту? Или совсем другую забаву?
– А извольте-ка вы нас сопровождать! Трас, подай скакуна его дурачеству!
Из-за спин рыцарей протиснулся хилый подросток в цветах дома Этраков, он вел в поводу осла. Старого, облезлого и запаршивевшего. Шут с удивлением понял, что аттракцион был спланирован заранее. 'Это кому же я так насолил? Графу Майре? Принцу? Ну да, у них обоих достанет подлости на такие затеи... В одиночку Тодрик не решился бы шутить подобным образом. Он пока еще боится брата...' Но Его Величество Руальд оставался далеко. А рыцари не желали больше ждать ни секунды.
– Садись, дурак!
– Барх грубо толкнул Шута в спину и тот, чтобы не упасть, был вынужден вцепиться в холку осла.
– Садись! Да держись крепче - мы быстро поскачем, и ты не должен от нас отстать!
– смех оглушил его, и, пока Шут пытался устоять на ногах, кто-то набросил ему на плечи веревку, стянув ее так сильно, что он вскрикнул от боли.
– Вперед!
– рыцари хлестанули осла и сами, пришпорив коней, рванули в погоню за оленем. Шут с ужасом понял, что второй конец веревки, намертво врезавшейся в его плечи, держит один из всадников, несущихся впереди него, а другой привязал осла к седлу своей кобылы...
'Они убьют меня! О Боги, они хотят меня убить...', - упав на осла, он стиснул коленями несчастную скотину и закрыл глаза, чтобы не видеть, как мелькают по сторонам ветви деревьев. Одна из них сорвала с него шапку с бубенцами, другая больно хлестнула по лицу... Но это длилось недолго. Захрипев, осел пал, не продержавшись и нескольких минут, а Шут вылетел вперед и еще какое-то время собирал ухабы на лесной тропе, пока его мучитель - он так и не разглядел кто - не выпустил из рук веревку.
Время замедлилось...
Он смотрел на мокрую черную землю у себя перед носом... на мелкие камешки, обломок ветки с парой листков и большого муравья, который полз по ней... на собственные грязные пальцы... Отрешенно думал, что, должно быть, ночью здесь прошел дождь... Всюду лужи, они еще не высохли, несмотря на яркое солнце... Оно все такое же яркое, и муравей спешит по своим делам... Жизнь продолжается, а значит надо как-то вставать, идти назад в лагерь. Да только нет сил поднять голову... И руки почему-то трясутся, как у припадочного, а ноги совсем не держат...
В конце концов, он отполз в кусты и там сидел, пытаясь прийти в себя и унять дрожь, пока рог не возвестил о скором и успешном возвращении охотников. Отползать надо было подальше, но Шут понял это слишком поздно... Они не преминули отыскать его и убедиться, что дурак жив, разве только немного ушиблен и очень грязен. Неподобающе грязен для общества принца. По велению Тодрика рыцари подтащили Шута к озеру и долго смеялись, глядя, как Барх многократно окунал его, держа за шиворот: поднимал и снова, раз за разом, совал головой в холодную воду.
Шут не сопротивлялся. Он был не здесь. Он снова ехал в фургоне, снова видел как рожает Дала, Виртуоз бил его по лицу и приговаривал, что настоящий мужчина должен терпеть боль молча, если уж он не смог ее избежать... и кричала публика, а он шел по канату над пропастью, чтобы опять - в тысячный раз - сорваться в бездонную темноту...
Шут смутно помнил, как его приволокли в лагерь, как один из лакеев лил ему в рот вино, как где-то на краю сознания барышни восхищенно славили принца, сразившего оленя своей рукой. Хвала богам, Шута они не видели... нет, не видели. Принц велел засунуть его в один из хозяйственных шатров, где тот и забылся среди суматошно снующих слуг.
Нужно ли говорить, что его цветной костюм превратился в лохмотья... А новый Шуту летом больше не понадобился - остаток теплых дней он провел в своих покоях, отмеряя часы между пилюлями придворного лекаря.
С охоты Шут вернулся только к утру, когда слуги разобрали шатры и повезли их обратно во дворец на телегах. Повезли вместе с ним, заботливо уложенным между мешком с овощами и свернутым в тюк тентом для походной кухни. Шут плохо помнил дорогу, минувшая ночь и вовсе выпала из его памяти, но одно он понял точно - никто не знал, что с ним случилось. Слуги полагали, будто он неудачно упал с коня во время травли, дамы и вовсе его не видели после забавной сцены с Бархом. За это Шут был благодарен принцу, если такое понятие вообще уместно. Конечно, Тодрик не по доброте душевной утаил правду о происшествии в лесу: он просто опасался навлечь на себя гнев общественности и - особенно - старшего брата. Он верно рассчитал, змей подколодный, что Шут скорее сделает вид, будто ничего не было, чем позволит другим узнать о своем унижении.
Кое-как выбравшись из телеги на хозяйственном дворе, он несколько минут просто стоял, прислонясь к столбу какого-то навеса. Мимо сновали работники и слуги, кудахтали куры, в двух шагах от Шута тявкал щенок, пытаясь вырвать тряпку из рук веселой чумазой девочки лет пяти. Жизнь здесь была совсем иная, чем обычно видел господин Патрик в богато убранных дворцовых покоях. Какая-то женщина прошла совсем рядом с ним, неся кадушку, полную парного молока. От его запаха у Шута еще больше закружилась голова, он понял, что ужасно голоден.
Поймав за рукав первого же мальчика-слугу, Шут велел хоть зарыться, но сию секунду устроить ему горячую ванну. Мальчишка попался дерзкий, однако смышленый, он хмыкнул и весело поинтересовался:
– А вы, господин Патрик, где ж так извозились?
– темные глаза лукаво сверкнули из-под давно не стриженой челки. Волосы у парня были черные как сажа, а кожа смуглая - явно выходец из южан.
– Пастушек по лесу гонял, одну тебе хотел привести.
– Должно быть, прыткие попались!
– парнишка весело рассмеялся. Шут взлохматил его шевелюру и, прихрамывая, поплелся к себе. По дороге он гадал, что за вожжа попала под хвост принцу и его дружкам. Поднять руку на шута всегда считалось дурным тоном - так же, как на калеку, ребенка или монаха. Узнай о выходке Тодрика другие обитатели дворца, скандал вышел бы нешуточный. Конечно, принц и прежде пытался подпортить жизнь любимчику своего брата, но у него это получалось не слишком удачно - всякий раз Шуту хватало везения выкрутиться из неприятных ситуаций. И когда на него пытались 'повесить' беременность одной из придворных дам, и когда обвинили в краже драгоценного перстня у посла из Герны, и даже когда служанка нашла Шутовы золотые бубенцы под королевской кроватью... Почерк принца был легко узнаваем во всех случаях - фантазия у него не отличалась оригинальностью.