Шутиха
Шрифт:
— Чем обязана, господа? — риторически осведомилась хозяйка.
Людям в черном было жарко. Людям вообще не рекомендуют носить черное, особенно летом. Гости даже позволили себе чудовищную вольность: расстегнули пиджаки. Вентилятор “Подсолнух”, чудом уцелев во время профилактического обстрела, тоже не спасал. Ибо сейчас преданно обдувал щеки владычицы, а вертеться в угоду оккупантам не желал из принципа.
— Итак?
Вместо ответа в лоб уперлись два удостоверения сорок пятого калибра.
“Кто-то из доброжелателей стукнул, — думала “миссис Твистер”, без особого интереса изучая верительные
— К нам поступил оперативный сигнал...
— Разумеется. С чего начнете шмон? Секретные файлы? Черная Книга Нала? Учет Пущенных-в-Расход? Ордера товарищеского мздоимства?
Заметим из сейфа, что скоростью реакции наша героиня могла конкурировать с Клинтом Иствудом в фильме “Грязный Гарри”. Руки ее, тонкие женские руки, на вид способные лишь ласкать и всплескивать, с самого начала покоились на столе, но умная и твердая левая коленка начала действовать за миг до первого выстрела. Была такая кнопочка, махонькая, скромненькая, на нижней стороне столешницы. И давным-давно уже на дисплее компьютера в бухгалтерии четырехмерный Буратино принялся разносить подземелья нордического замка Вульфенштейн. А все хоть сколько-нибудь сомнительные сведения под прикрытием доблестного сына папы Карло удрали в резервный комп, укрытый в местных катакомбах, выкрикнули: “Ради всего святого, Монтрезор!” — и замуровались изнутри, тихо попивая амонтильядо.
На гофрированном лице старшего дознатчика проступило выражение.
— Где ваша подпольная типография?!
— Внизу, в полуподвале. При большевиках там был пыточный отдел.
В этот миг Шаповал выглядела Символом Невинности кисти великого Иеронима Босха. Лилией, значит, чистой и белой, со стальными обоюдоострыми лепестками.
— Пройдемте.
— Как вам будет угодно. — Льда в голосе вполне хватило бы для длительного хранения трех килотонн мороженого “Империя-с-Джемом”. Даже мытари вдруг ощутили, что в кабинете резко похолодало. Но облегчения испытать не успели — психофризерный эффект, описанный Г. Ф. Лав-крафтом, для них оказался кратковременным.
Спускаясь по лестнице, Галина Борисовна дробно выстукивала каблучками предупредительную морзянку. Уверенная, что чуткое ухо Первопечатника Федорова уловит сигнал тревоги сквозь шум “Доминантов” и “Ре-Майоров”. И вздрогнули незваные гости, услышав вольный отклик из-под земли:
— ...Ты добычи не дождешься, черный ворон, я не твой...
Выбравшись из дота и крадучись вслед за героями, мы хотели бы поделиться с вами конфиденциальной информацией. Однажды районная налоговая инспекция решила просветить любимых граждан. Средство наглядной агитации заказали “Фефеле КПК”. Изначально задуманный рай-мытарями плакат должен был выглядеть так:
Из возведенного в стиле “ампир” Дворца Мытарств выходит сияющий бизнесмен в костюме-тройке. У входа ждет “666-й” “Мерседес”, готовый мчать честного плательщика по кабакам и весям. Ниже, стилизованным под раннюю мефодьицу шрифтом: “Заплатил налоги — спи спокойно”. Пастораль начала XXI века. Жанр: городская фэнтези.
Разумеется, художник Ондрий Кобеляка не смог противостоять соблазну. Заказ он добросовестно выполнил, и этот шедевр в красках и прозе ушел в печать. А потом Кобеляку скрутил острый приступ творчества. Безбожно дымя сигарой, свернутой на бедре красавицы-мулатки из села Чингачгуковка Богодуховского района, и злорадно вперив смоляной взор в дисплей, он взялся ваять нетленку.
В результате вышло следующее:
Опутан колючей проволокой и изобилен решетками на окнах, дремлет пакгауз. Над бронеплитой входа криво нацарапано гвоздем: “Налоховая инфекция”. Вокруг — заросли вышек с живописными вертухаями. Из дверей стая товарищей выносит обитый кумачом гроб и грузит в катафалк-бенц, готовый мчать клиента на виднеющийся вдали погост, сплошь утыканный крестами. И эпитафия по краю: “Заплатил налоги? Спи спокойно, лопух!”
Как вы думаете, что по сошествии захватчиков в типографский полуподвал попалось им на глаза первым?
Старший из незваных гостей долго смотрел на плакат, играя кривой татарской бровью, и связь времен рушилась вокруг него. Егор Панихида, дьяк Фискального приказа, первейший из казенных мздоимцев, гроза торговых гостей и хозяев харчевых изб, скор на пытку, легок на расправу, — вот кто грянул нонеча на “Фефелу КПК”.
— Срамной лубок, значит? — сплюнул Панихида с весельем во взоре. — Шпыни смрадные! Егора объегорить вздумали? Ох, быть правежу...
Жидко хихикнул подьячий Тимоха Ребро. Громыхнули бердышами стрельцы, радуясь поживе: налогов они согласно чину не платили, внося в казну оброк со своих промыслов.
Взор дьяка гоголем прошелся по фефеловской братии. Уперся в Ивана, сына Федорова, зацепил крюком задушу:
— Беглый? У, рожа холопья, разбойная! Ты ли на Ивановой на козле кнутом был бит?
— Не из холопеи мы, — ответствовал Первопечатник, сурово вздрогнув усами. — Посадский человек, записан в тягло. Подати плачу исправно, службу несу за совесть. Батогами сроду порот не бывал. Чего поклепы возводишь, дьяче?
— А ты, млад сокол? — Глазки Панихиды наскоро ощупали Рваное Очко. — Боярин небось? Дворцового разряда? Дли князь?
— В бояре не лезу. Беломестец, от тягла свободен. По калечеству моему: в ребячестве головой об тын саданули.
— Не тебя ли за прелестные письма имали? Отпираешься, вор!
— Не отпираюсь. Имали, рожу били. Грозились в дурке сгноить. Но покаялся аз и ныне чист.
Дьяк обернулся к стрельцам, топчущимся в нетерпении:
— А ну, служивые! Ищи утайку!
И стрелецкое половодье разлилось по типографии. Хитрая машинерия сопротивлялась, как могла: резак лязгал гильотинкой, норовя отхватить края кушаков, а если повезет, то и жадные пальцы, ультрафиолетовая сушка покрывала супостатов болезненным загаром, утилизатор жевал полы кафтанов, старый вояка “Ре-Майор” лихо печатал компромат на вражью стаю, — но силы были неравны. “Боярина Хитрово шерстил! — со значением бурчал Панихида, подмигивая верному Тимохе. — Митрополита Паисия за сокрытие! Карапет-царя, армяна упрямого, за алтын под топор подвел! Носы резал за зелье табашное, безакцизное! Лбы клеймил целовальникам: не воруй сбор кабацкий! Ни-што, ништо, сыщем грех!”