Шутка

Это зимой было. Вятская зима не самая теплая, и на морозе милиционерам стало лень тренировать розыскных собак. Я-то вижу, что собаки застаиваются, форму теряют, ну и говорю начальникам, да и не один раз сказал: надо, мол, меры принимать. А те сами что-то тоже никак не могут раскачаться. Тогда захожу с другого конца.

Если кто не знает, проверка такая делается в условиях, предельно приближенных к практическим. А зимний след в промышленном городе – это не фунт изюму. Здесь не как на соревнованиях по дрессировке. Там что: на траве фоновые запахи природные, следовая дорожка одна-единственная и непрерывная – знай себе работай. Обучения способной собаке, по большому счету, почти никакого и не нужно. Ну, там, натаскать ее, чтобы нос от земли не отрывала, галопом не скакала, повороты четко проходила и оставленные вещи обозначала, – это труд небольшой, только времени много требует. И если собака позволяет себе иногда чуток расслабиться, прихватывает запах не с самых отпечатков ног, а немного в сторонке, под ветром, или принюхивается не как надо – не непрерывно, а через пару-тройку шагов, то, как правило, заметной разницы почти и не видно. А в городе асфальт, мазут, машины, люди бесчисленно снуют, помойки воняют, да еще бродящие повсюду собаки, а среди них и течные суки где надо и не надо метки свои оставляют. Тут уж, понятное дело, шаг в сторону – и нет как нет никакого следа. Ищи потом, псина, куда искомый след подевался, попробуй найди его заново среди тысяч других. А время между тем улетучивается вместе с правонарушителем и его запахом. Опять же, если собаку постоянно не тренировать и работу ее не контролировать, распускается она, и ко всяким другим интересным ароматам влечь ее начинает. И если дисциплина у ищейки крепко не поставлена, уйдет эта зараза со следа и раз, и другой, а после милиционер-кинолог может долго удивляться, с какого такого пива преследуемый преступник останавливался у каждого дерева и метил каждый угол. И непрерывным след в городе бывает только в исключительных случаях. Вот и получается, что розыскная собака должна не только тщательно вести поиск, но и включать звериную свою интуицию, думать головой, где может оказаться продолжение оборвавшегося следа. Кроме того, когда за двадцать градусов ниже нуля, редкая из овчарок способна долго работать чутьем: нюхают они слишком жадно, как пылесосы. А надо – как лайки, экономно, по чуть-чуть, тогда нос не заморозишь. Здесь как раз уже не собаке, а кинологу невредно бывает подумать. Которые думают, те носят с собой сухую шерстяную варежку и через каждые две-три минуты нос собаке растирают. Впрочем, преступники тоже мерзнут, поэтому редко требуется в такую погоду от ищеек – нюхать, а от кинологов – думать. Но всяко-разно понятно, что следовая работа в городе требует большого нервного напряжения собаки. А у собак способность выдержать длительное напряжение напрямую зависит от общего тонуса. И если организм по определению чахлый либо ослабленный от безделья, то крайне редко какая его обладательница годится к сложной поисковой работе.

Проверка закончилась швахом. И следы-то были не самыми сложными, а из восьми собак лишь две худо-бедно до конца их проработали. Остальные выдохлись и посрезались на половине. Вот когда начальники наконец встрепенулись. Мне, конечно, втык за недосмотр, а милиционеров, которые кинологи, лишили выходных и отправили в питомник заниматься собачьей физической подготовкой. А как зимой лучше всего наганивать собак? Ясное дело, буксировкой. Поставили мы всех милиционеров на лыжи, они собачек своих запрягли и – вперед.

Сидим мы в тесном административном помещении с теми кинологами, которые с утра до обеда по морозцу набегались мало не до упаду, гоняем чаи, играем в карты. И тут к нам заходит еще один, младший сержант по имени Сережа, парнишка веселый и шебутной, но просто на редкость безалаберный и вечная жертва всяких розыгрышей. А собака у него, между прочим, – очень и очень многого стоящий по статям и характеру и совсем вроде не глупый молодой кобель Гудвин, у которого, по сути, один только и есть крупный недостаток – не тому кинологу достался. А Сережа как раз на Гудвина мне и жалуется:

– Командую, – говорит, – ему «Вперед!», а он трюхает себе рысцой, а галопом бежать – так даже и не думает. Ленивый, сволочь, какой-то!

Я ему с самым серьезным видом:

– Слушай, он же у тебя пожрать любит! Там в коридоре у вожатого Леши удочки стоят. Ты возьми незаметно одну, леску оборви, а к концу удочки привяжи шмат мяса. Дай Гудвину понюхать и держи впереди него. Где нужно повернуть – в сторону веди. Понял?

– Ага!

Когда ободрившийся Сережа вышел за дверь, мы дружно над ним поржали, живо представив себе, как Гудвин отнесется к очередному чудачеству своего напарника. Но сходить посмотреть, что из этого получится, никому не захотелось. Опять сидим, режемся в дурака.

Минут через пятнадцать дверь распахивается, на пороге запыхавшийся и раскрасневшийся Сережа:

– О!.. Полтора километра в одну сторону – галопом! Полтора в другую – галопом! Еле поводок удержал!

Мы с ребятами переглянулись и, разом схватившись за животы, с реготом сползли под стол.

Может быть, конечно, собака и не всегда вылитый портрет хозяина, но хоть в чем-то сходство у них ну обязательно найдется!