Схватка не на жизнь
Шрифт:
— Швидченко, Опперман, Эрлих.
— Эрлих не в счет. Он еще нужен здесь. Швидченко… Больше всего боится вновь оказаться среди русских. А трусливый агент — плохой агент. Опперман…
— Он жил в Энгельсе, под Саратовом. В совершенстве владеет языком. За десять лет членства в «Народном союзе немцев, проживающих за границей рейха», досконально изучил обычаи своей бывшей родины.
— Предположим, мы выбрали Оппермана. Находчив, смел, оперативен, чего нельзя сказать о Швидченко. Но времени все равно слишком мало! Если даже Опперман будет благополучно сброшен сегодня ночью, успеет ли он к воскресенью добраться до Сталинграда и явиться на встречу с Хорьком?
— Вы хотите…
— Да, я хочу опередить русскую контрразведку. Иного пути для сохранения нашего резидента в Сталинграде не вижу. Такого шага с нашей стороны русские не ожидают. Опперман предупредит Хорька о затеянной с ним игре. Через двадцать пять минут Опперман должен быть у меня! Только бы он не опоздал и успел добраться до Сталинграда!
Последнюю фразу полковник Гросскурт произнес уже после того, как Гюнтер Зейдлиц покинул его кабинет, и Эрлих выключил подслушивающее устройство.
12
На большак Вилли Опперман вышел в воскресенье рано утром. Позади остался затяжной прыжок беззвездной ночью, приземление на изрытую пашню, долгий путь по бездорожью.
До города было меньше двадцати километров, и Опперман успокоил себя, что времени, оставшегося до встречи Хорька с ложным связником, ему вполне хватит.
Он стоял на обочине дороги и прислушивался, надеясь в верещании сверчков и гуле телефонных проводов под ветром уловить звук автомобильного мотора.
На светлеющем небе меркли звезды, когда из-за бугра появился грузовик с расшатанными бортами.
Лишь оказавшись в кабине рядом с водителем, Опперман успокоился: впереди дорога, несколько часов соседства с малоразговорчивым молодым водителем «полуторки» и Сталинград, где легко затеряться среди эвакуированных.
«Отчего он меня ни о чем не спрашивает? — размышлял Опперман, косясь на водителя. — Вот уже час как словно воды в рот набрал. Другой бы порасспросил, откуда я, куда путь держу, а он ни слова…»
Парень за рулем сосредоточенно смотрел вперед и изредка сплевывал в открытое окно кабины.
«Повезло с попутным транспортом, и с водителем тоже…» — решил Опперман и приказал себе задремать. Расслабился, положил голову на липкую и скользкую спинку кожаного сиденья и закрыл глаза. Вызов к Гросскурту, его короткая инструкция, полет за линию фронта — все было неожиданным, хотя Вилли знал, что в штабе «Валли» курсантов могут отправить на задание каждую минуту.
— Отчего в семнадцать лет не берут в армию?
Опперман вздрогнул:
— А тебе это к чему?
— Надо, — буркнул водитель. — Что восемнадцать призывной возраст, это понятно. Но должны ведь поправку сделать на тяжелый момент и войти в положение. Пошел записываться, а они полный отказ. Дескать, год не подошел к призыву, обожди чуток и подрасти…
— Я могу замолвить словечко в райкомиссариате. Есть у меня там знакомые, — пообещал Опперман. — Ждать, выходит, не желаешь?
Водитель покачал головой.
— И то верно. Пока дождешься, когда начнут призывать твой год, — войне конец придет. И не успеешь героем стать и потом орденами перед девчатами хвалиться.
— Я не об орденах пекусь, — отрезал парень. — В армию мне надо заместо бати.
И он снова нахмурил выцветшие брови.
Когда до города оставались считанные километры и впереди в пыльном мареве показались трубы заводов, Опперман попросил остановить машину. Парень послушно затормозил, и Опперман спрыгнул на дорогу.
— Закуривай! — предложил Вилли, протягивая портсигар.
— Да я… — помялся водитель и несмело взял папироску.
— Некурящий? — засмеялся Опперман. — Начни дымить — сразу повзрослеешь! — Он чиркнул зажигалкой и, дождавшись, когда водитель неумело сделает несколько затяжек, прислонился к борту грузовика. — От табака голос густеет. Не хриплым становится, а именно густеет. Заговоришь с комиссаром и за восемнадцатилетнего сойдешь…
Опперман говорил, не спуская внимательного взгляда с парня. Когда же молодой водитель пошатнулся, выронив папиросу, и начал хватать ртом воздух, подхватил его и оттащил в кювет.
«Так будет лучше, — подумал Вилли, опуская парня в ржавую лужу. — Никому не проговорится, что кого-то довез до города».
Он вернулся к машине, поднял с земли и спрятал в карман недокуренную папиросу. Затем сел за руль и включил газ.
13
Антон не сразу подошел к человеку с саквояжем в привокзальном сквере. Вначале Селезень покружил вокруг и, лишь удостоверившись, что все спокойно, опасаться нечего и некого, присел рядом на краешек скамейки.
Прошла минута, другая, но Антон не спрашивал о табаке.
Хозяин саквояжа никуда не спешил и вел себя так, словно на лавку у вокзала присел исключительно ради чтения газеты. И тогда Антон проговорил нужную фразу. А услышав правильный ответ, повел гостя на Дар-гору.
«На уголовника не смахивает, — размышлял на ходу Антон, косясь на хозяина саквояжа. — Хотя — как знать? — может, рядится в овечью шкуру, а сам наипервейший медвежатник… Видно, заметная и немалая фигура, коль встречу с ним так таинственно обставили…»