Схватка с чудовищами
Шрифт:
— Знать, к курам моим подбирался, в курятник нос совал, — объяснила старуха. — Он же трудится, пасет и охраняет моих курочек. Ты же, ты же… — И она всплакнула, глядя на петуха, тело которого перестало биться. — Петушок мой единственный. Куры осиротели без него, а я без цыпляток осталась на старости лет. Ни козы, ни кроликов у меня нет. Откуда мясо возьму, яйца?
Командиры стояли, опустив головы, видно, стыдно им было за „бойца“. У меня же в голове стоял полный сумбур — как поступить с парнем?
—
Первым взял слово начальник штаба роты.
— Как же так, Павел, получилось? Тебя для того выпустили досрочно из тюрьмы, чтобы вновь за свое взялся? Сказано — кровью на фронте искупить вину свою перед Родиной-матушкой, а не воровством. Ты же опозорил всю нашу роту!
— Так если б я знал, что так получится… — пробурчал Павел.
— Курятинки захотелось отведать? — вступил в разговор взводный. — Так и скажи честно всем нам, как подобает вору.
— Ну, захотелось, — признался Павел. — И что здесь такого? В тюрьме — баланда селедочная. Идем на войну, а харч сами знаете какой — хлеб да вода, вот и вся еда.
— Тогда зачем петуха обвинять? Так сразу и признался бы. А насчет курятинки или крольчатинки, думаешь, нам не хочется отведать? И молочка попить, и яичек откушать? Одна надежда: войну завершим, своим трудом все заработаем, — сказал командир отделения.
— Есть желающие выступить? — спросил я.
— Все и без того ясно, командир, — сказал кто-то за всех.
Но если это суд чести, тогда и приговор необходимо вынести, подумалось мне. Но какой? Обратился к собравшимся:
— Зло должно быть наказуемо. Как поступим с Павлом? — И, не услышав ответа, добавил: — Может, погладим мальчика по головке?
— Да отпустите вы малого! — сказала бабушка Марьям. — Он больше не будет. А петуха, чтобы кур топтал, у соседки займу. Вроде бы в аренду возьму. Летом молодняком возвращу долг.
— Высечь его публично. Вывести на базарную площадь и перед всем честным народом розгами из ивняка. Как у казаков принято. Чтобы не позорил звания воина Красной Армии! — сказал один из моих заместителей, из кубанских казаков.
— А по-моему, сдать его в милицию. Пусть заведут уголовное дело. Проведут расследование. А там народный суд решит, кто виноват: человек или птица. К старому сроку пришьют новый и в штрафной батальон! — предложил главный лапотник.
Это вызвало смех остальных, развеселило публику.
— Не надо его в тюрьму, не надо! — запротестовала бабушка Марьям.
При таком раскладе мнений формулировку приговора пришлось взять на себя.
— Все эти предложения заслуживают внимания, — дипломатично сказал я. — Ты, Павел, действительно опозорил всех нас. Но скажу и другое. Павел — не сам по себе. Он — рядовой отделения, и оно, безусловно, несет за него ответственность. Там знали о неуравновешенности Павла. Не могли не знать. Он у всех на виду. Вот я и предлагаю. Первое: Павлу и всем бойцам отделения возместить бабушке Марьям ущерб, отдав ей суточное денежное содержание, которое каждому из нас выплачивает военкомат в сумме семи рублей. Это около ста рублей будет. Второе: Павлу предложить публично извиниться перед хозяйкой дома.
Те, кому вверена судьба остальных, молча обдумывали такое решение каждый про себя. И вдруг разом заговорили: „Справедливо“, „Так и надо поступить“, „И мы все просим у бабушки Марьям прощения“.
— Кто за предложения, которые здесь прозвучали? — спросил я.
Проголосовали все дружно.
Дальше произошла сцена, растрогавшая меня до слез. Павел подошел к старухе, обнял ее.
— Прости, бабуля, ради Бога! — Смахнул рукавом слезу, выкатившуюся из глаз. Поклонился всем остальным. Сказал: — Эта наука жить, которую вы и бабушка Марьям мне преподали, почище народного суда. Век буду помнить, не забуду. Спасибо вам, братки.
Когда рота готовилась к отходу, бабушка Марьям принесла Павлу десяток вареных яиц.
— Помни заповеди Господни, сынок. И в жизни, и на войне, и не забывай их никогда. И гони с нашей земли фашистского змея, не жалеючи жизни своей. Земля-то народу на века дана, и нам, и потомкам нашим жить на ней. А вылупится из яйца молодой петушок, назову его твоим именем — Павлик. Благослови тебя Аллах!
Павел передал яйца в „общий котел“ отделения.
И смех, и слезы с зеками. Но как я буду без них, если в Сурках их от меня заберут?..
Прощай гостеприимный дом, раньше времени лишившийся хозяина. Впереди — поселок Сурки. Я построил роту по четыре человека в шеренге. Впервые ощутил, как за время похода изменились люди. Стали дисциплинированными, подтянутыми. Те самые, в которых не поверил начальник Таганской тюрьмы, полагая, что они разбегутся и снова примутся за свои прежние дела. Они стояли в истоптанных лаптях, в изодранных куртках, с тощими котомками за плечами, готовые к последнему броску в неизвестность. И петь могли не только блатные песни, но и патриотические.
Но что нас всех ждет в Сурках? Будут ли марийские женщины столь же гостеприимными, как и русские, предоставлявшие нам ночлег и баню, делившиеся с нами своим скудным пропитанием?
Как сложится моя судьба?
Обо всем этом напишу тебе, Валюша, когда осмотрюсь там.»
«Милая Валюша, я в такой глуши, что по-прежнему неоткуда даже позвонить в Москву, узнать, нет ли от тебя писем. И очень волнуюсь за тебя. И за наше с тобой будущее. А вдруг твою любовь ко мне кто-либо перебьет? Но, может быть, я слишком самонадеян? Ревнив? Но что же за любовь без веры друг другу, без ревности?..