Схватка с чудовищами
Шрифт:
Теперь все по порядку.
8 декабря 1941 года привел свое „войско“ в Сурки и передал военному командованию по списку из рук в руки. Ребят тут же определили в учебные роты и батареи 133-го полка 46-й запасной стрелковой бригады, разместившейся в землянках и ветхих бараках. Мне было жаль расставаться с каждым из них, будто чего-то лишили меня навсегда.
Со мной поступили иначе: определили в резерв командования бригады и направили на „отстой“ в поселковый клуб. Таких, как я, там собралось несколько сот человек. Кто раньше прибыл, захватили места на лавках, стоящих вдоль стен. Мне же лишь иногда удавалось посидеть. Даже спал порой, находясь в вертикальном положении, опершись о стену или уткнувшись в плечо соседа.
Все как-то непривычно, дико было. Будучи на марше, мы соблюдали хотя бы элементарную санитарию и гигиену тела. Здесь же не было даже воды, чтобы вымыть руки. Мыл снегом. Не для эпистолярного это жанра, Валюша, но с горечью признаюсь тебе: зарос я, завшивел. Все мы только и знали, что почесывались. Это была напасть, от которой, казалось, невозможно избавиться.
Питание тоже было на „высоте недосягаемой“. На сутки — кусок сахара и буханка черного хлеба на двоих. Он был настолько промерзшим, что приходилось распиливать двуручной пилой. Ночью, когда мы все находились в дреме, раздавался голос дежурного: „Пробуждайся, честной народ, тебя баланда ждет!“ И тогда „интеллектуалы“ и „стратеги“ разбредались по „столам“. На каждом стояла натуральная оцинкованная банная шайка с супом. Вокруг собиралось человек по шесть. Предприимчивые мужики изготовили себе черпаки из полена емкостью с хорошую чашку. У меня же была с собой алюминиевая столовая ложка, которой много не зачерпнешь. Да и суп, что называется, „крупинка за крупинкой гонится с дубинкой“.
Пожилой новобранец не стал есть баланду. Тогда к нему подлетел молодой лейтенант:
— Будем голодать? — спросил он резко.
— Я бы съел, да разве эта пища для человека? Свинье дай, отвернется.
— Бери свое черпало и принимайся за жратву! — приказал лейтенант.
— У меня желудок больной. Поймите, это не каприз.
— Что тебе приказано?! — разъярился тот, выхватив из кобуры пистолет и приставив к его груди. — Знаешь, что бывает за отказ от пищи? Пристрелю!
Представь, Валюша, подействовало. Только потом этому воину было худо. Едва выходили.
К счастью, лейтенанта этого куда-то перевели от нас. А меня в те же дни поместили в „шикарные“ условия. Теперь это был огромный цех кирпичного завода, где можно было поспать. Представь себе: высота цеха с двухэтажный дом. Посередине, плита неимоверных размеров, пожиравшая метровые поленья. Стены из суковатого горбыля со щелями и дырами, в которые запросто пролезала кошка, чтобы поохотиться на крыс. Сколько ни топи печь, один дым стоит, и никакого тепла. Спали на деревянных стеллажах, предназначенных для сушки кирпича. Мне выпал аж пятый „этаж“. Лежать можно было либо на животе, либо на спине. Спать на боку расстояние между полками не позволяло. Голове тепло от плиты, хотя и ест дым глаза. Ноги же стынут. И оттого ты все время находишься в состоянии озноба. Чтобы согреться, несколько раз за ночь приходилось вставать и ходить вокруг дышащей жаром и дымом плиты. Однажды удалось завладеть увесистой трехметровой кочергой. Пошуровал ею в огромной топке и, знаешь, согрелся. Теперь когда еще выпадет эта счастливая возможность… Желающих погреться немало.
И хлеб ржаной на треть с картошкой здесь такой же мерзлый, и баланда такая же противная и безкалорийная, что в клубе была. Только „обедали“ не ночью, а в вечерние часы, и тоже на морозе, под открытым небом. Но не все так черно, как пишу тебе. Случалось и любопытное. Ну вот, например, разве не интересное зрелище, когда на поверхность баланды мягко опускаются крупные пушистые снежинки? Или когда ветерок наводит на нее мелкую зыбь, застывающую на морозе… А если серьезно, главная радость — наконец погнали гитлеровские армии от Москвы на Запад! Значит, миновала опасность для столицы оказаться на дне московских рек вместе с ее историческими памятниками и материальными ценностями, с ее веками сложившейся культурой. Свершилось Чудо, Валюша! Немцы стояли у самых ворот Москвы и вдруг их обратили в паническое бегство! Даже дух захватывает от счастья!
Теперь нам с тобой будет куда возвращаться. Только бы война быстрее завершилась. И тогда мы будем вместе до конца жизни. И будут у нас с тобой дети, а там и внуки пойдут… Скажешь — мечтатель. Так ведь человек без мечты, что птица без крыльев! Боюсь только, закончится война, а я не побывал ни в одном сражении, на моем личном счету нет ни одного убитого немца.»
«Итак, началось!..
Вскоре я почувствовал слабость и головную боль. Понял, что от систематического недоедания. И тогда, чтобы поддержать себя, совершил самоволку: обманным путем опушкой леса ушел в ближайшую марийскую деревню, прихватив с собой единственное, что сохранилось из дома, — полотенце и кусок туалетного мыла.
Заскочив в первую же избу, предложил все это добро хозяйке. Обрадованная случаю, она дала мне за него большой кусок свинины. Сало я тут же засолил и уложил ломтиками в металлическую коробочку из-под монпансье. Мясо же попросил сварить, добавив лука и картофеля, и три дня прибегал пообедать. Только потом понял, что „побег“ в деревню, узнай о нем лейтенант Кракович, мог плохо кончиться для меня. Зато жив остался!
Заветную коробочку положил на свои нары в изголовье и каждый день съедал по кусочку сала. Надеялся, хватит надолго. Однажды лезу под „подушку“, а коробки нет. Видимо, кто-то подсмотрел и тоже решил поправить свое здоровье. В другое время посмеялся бы над этим, сейчас же меня охватило чувство досады и обиды.
В один из ненастных дней, когда снег валом валил, старшина построил нас и повел в Йошкар-Олу в городскую баню. Одежду с себя там отдали в жарилку. Выдали нам по крохотуленькому кусочку хозяйственного мыла, по две деревянных шайки воды на брата.
Какое же это блаженство — быть чистым и когда тебя не сосут паразиты! После бани будто на свет вновь народился. Старшина разрешил побродить по городу, познакомиться с достопримечательностями. Снег прекратился, и взору моему открылись уютные невысокие домики, обсаженные деревьями улицы. Но больше всего запомнилась закусочная в центре марийской столицы. Что-то оставалось на тарелках посетителей. Все объедки и огрызки шли в наше чрево. Это страшно, Валюша! Говорят, голод не тетка. Тут уж не до брезгливости, не до стыда. Завтрашние командиры и политработники вынужденно опускались на дно жизни.
Слышал, что на фронте и снабжение лучше, и активнее борются с нательными паразитами. И как это у нас до сих пор нет сыпного тифа?..»
«Сегодня, 25 декабря, радостный день. И не только потому, что ярко светит солнце. Меня вызвали в штаб полка, где решилась, наконец, моя судьба, и я теперь ближе к цели.
Комиссар полка, человек с сединой на висках, долго разглядывал мои „доспехи“ — изодранное в клочья, перепачканное сажей серое демисезонное пальто, основательно истоптанные лапти. Взгляд его был печальным, он стыдливо опустил глаза. Узнав, что я заканчивал исторический факультет, предложил:
— Может быть, определить вас на должность политрука в минометную батарею?
— Так ведь я — рядовой и необученный.
— Вы наверняка изучали военное дело в школе, в Осоавиахиме. Недостающие знания приобретете здесь. Меня прельщают два ваших качества: гуманитарное образование и опыт управления трудным контингентом, приобретенный во время тысячекилометрового пешего пути с уголовниками. К офицерскому званию представим, не проблема. А пока походите в звании замполита.
— Должность офицерская, а звание сержантское. Не представляю, как воспримут это в роте рядовые, да и командиры тоже.