Схватка с ненавистью
Шрифт:
Буй-Тур ошеломленно молчал. Он теперь убедился окончательно, что оттуда, сверху, Малеванному видно каждое движение его недобитой сотни. Лежат они, как дохлые мухи на стекле, осталось лейтенанту только метелочкой пройтись.
– Хочу посоветовать. – Малеванный вышел из-за дерева и стал над обрывом – весь на виду, полоснуть бы очередью до последнего патрона в диске, а потом будь что будет… – Как старому приятелю хочу дать совет…
Буй-Тур скрипнул зубами. Помнит лейтенант и не простит ему той осенней ночи, когда впервые они встретились.
– А что, зажила рана? – зло спросил сотник.
– Ага! – охотно подтвердил Малеванный. – Ты меня тогда только оглушил: мое счастье, что не было у тебя под рукой ножа…
Лейтенант только начинал в те дни службу в этих краях. Пришел с фронта, после госпиталей, и, казалось ему, попал в тишину. И когда пришлось доставить в райцентр схваченного в облаве бандеровца, он совсем мирно сказал: «Поехали, хлопче», – посадил его рядом с собой на бричке. Позади них устроился солдат с трехлинейкой.
Быстро темнело. Они въехали в лесок, когда выглянул из-за тучи молодой рогатый месяц.
Буй-Тур решил бежать. Он видел, что не в пример лейтенанту солдат настороже, не дремлет, но у него трехлинейка; если повезет, с первого раза промажет, а там кустарник, темень…
– Лейтенанте, зупынысь на хвылынку, – попросил Буй-Тур.
– Тпру-у, – тронул вожжи Малеванный. И тоже слез с брички, чтобы размять затекшие от долгого сидения ноги.
Тогда и ударил его Буй-Тур. Двинул зажатым в кулак камнем по затылку, и лейтенант, не вскрикнув, начал оседать на землю. Буй-Тур прыгнул в придорожную канаву и понесся вперед огромными прыжками, рассчитав, что солдат тоже должен спрыгнуть с брички, так как стрелять по нему мешают лошади. Он точно уловил момент выстрела и упал плашмя на землю, пуля только обожгла плечо. А потом – в кусты, через низкорослый подлесок, кто найдет его в лесу ночью? Солдат расстрелял обойму и, чертыхаясь, оглядываясь с опаской на мрачный в ночной темени лес, погрузил лейтенанта на бричку, погнал во всю мочь лошадей.
О чем они говорили тогда, по дороге? Кажется, лейтенант рассказывал, как нравятся ему эти края и что хочет он остаться здесь навсегда.
Об этой «встрече» и напомнил сейчас Малеванный. Он только крикнул Буй-Туру, что с тех пор поумнел, так что пусть не рассчитывает сбежать еще раз.
Люди Буй-Тура прислушивались к их разговору и время от времени вопросительно поглядывали на своего сотника: что решит. Молодые в большинстве своем хлопцы, они не хотели умирать в разгар солнечного, тихого и ласкового дня. И Буй-Тур уловил эти их мысли, зло, с надрывом выкрикнул Малеванному:
– Где расстреливать будете? – Он потянулся к автомату, чтобы разом закончить этот странный разговор.
– Не делай глупостей, – предостерег лейтенант; ему сверху было хорошо видно, как поднимает Буй-Тур автомат, прислоненный к стволу сосны.
– Не стреляй, друже проводник, – неожиданно сказал и Щупак, – мы не хотим умирать.
– Ты… молчи! Или надеешься, что Советы помилуют? – Буй-Тур хотел было еще что-то добавить злое, но вдруг почувствовал, как уткнулся в спину ствол пистолета.
Щупак решил «ускорить» переговоры.
– Зрада! Хлопцы, быйте по зрадныку! – заорал Буй-Тур.
А те поднялись, швыряя подальше от себя автоматы.
По склону шли солдаты Малеванного, шли не торопясь: было ясно, что с бандой покончено.
– Не ожидал от тебя, Степан, – устало сказал Буй-Тур.
– А что делать? – незлобно ответил Щупак. – Жить хочется, друже сотник…
Малеванный подошел к Буй-Туру. Он сильно изменился с той осени, когда видел его бандеровец. Похудел и почернел от жгучего солнца, лесных колючих ветров. Резко выдавались острые скулы на лице, запали глаза. И были они все такими же голубыми и добрыми. Месяцы непрерывного напряжения приучили его к осторожности, к молниеносной реакции на каждое движение врага. Он подошел к Буй-Туру неторопливо и вроде бы без опаски, но проводник видел, каким цепким стал его взгляд, как вздыбились под гимнастеркой мускулы. «От такого уже не сбежать», – подумал проводник.
– Слава героям… [10] – насмешливо сказал Малеванный.
– Здравия желаю, лейтенант! – в хон ему откликнулся Буй-Тур.
– И псам, и гончим, и псарям – слава! – добавил Малеванный, и у Буй-Тура на лицо легла злобная гримаса.
Этот лейтенант причислял его, идейного борца за самостийну, к своре псов и палачей, душителей народной воли, которых «восславил» еще великий Тарас.
– Не издевайся, лейтенант. – Сотник безнадежным жестом расстегнул свой широкий кожаный ремень с гранатами, взвесил на руке и собрался швырнуть в кучу амуниции.
10
Лейтенант иронически здоровается с проводником националистическим приветствием.
– Отставить! – прикрикнул лейтенант. И – одному из своих солдат: – Кравчук, возьмите у него гранаты.
Кравчук ловко вывернул из гранат взрыватели. «Да, такого не проведешь», – опять подумал Буй-Тур, секунду назад решивший было умереть геройской и скорой смертью.
Солдаты обыскивали бандитов, и те охотно и облегченно – наконец-то кончился этот изнурительный бег от смерти – подставляли под солдатские ладони карманы, освобождались от ножей и пистолетов. Потом их построили в реденькую колонну и повели по склону к выходу из оврага.
– Пошли и мы, – махнул рукой Буй-Туру лейтенант.
Щупак, как и положено, шел на шаг позади своего сотника – привычка, выработанная двумя годами совместного хождения в лесах.
Солнце наконец покатилось к горизонту, и от сосен легли длинные тени, разлинеили землю. Шел от нее, от земли, густой дух, мешался с резким ароматом трав, красной ягоды-земляники, сосновой хвои. Буй-Тур подумал, как он измотался за эти пять дней и что хорошо бы лечь на эту землю и не встать…
Глава V
Злата Гуляйвитер подошла к небольшому серо-скучному особняку, на котором красовалась новенькая вывеска: «Зоря». Вьльна украшська газета для украiнцiв». Она поднялась по каменным ступенькам к парадному входу.
В прошлом это, очевидно, был типичный «арийский» дом. Над парадным сохранилась дощечка: «Вход только для господ». Сбоку от нее белел въевшийся в стену призыв «Покончить с трусами и паникерами». На специальной подставке был укреплен почтовый ящик, и будто для того, чтобы никто не сомневался, какие газеты получали в этом особняке, на нем виднелась полузатертая надпись: «Фелькишер беобахтер». Рядом ввинчено медное кольцо для собаки, у порожка лежал резиновый коврик.