Схватка за Амур
Шрифт:
– Сейчас мы поднимемся наверх, – сказал он, не открывая глаз. – От «Байкала» идут шлюпки, будем перевозить людей и грузы. Какие сможем. Барк весь не утонет, сядет на дно, но груз оставлять здесь нельзя: судно уже начинает разваливаться. Черт знает, кто и как его строил! Руки за это оторвать – и то мало! Конечно, если бы не шторм, он еще проходил бы какое-то время, но вот где затонул бы – вопрос! Может быть, и хорошо, что здесь, а не на глубине…
Катенька молчала, глядя на мужа широко распахнутыми глазами, и он, словно почувствовав ее взгляд, потер ладонями лицо и взглянул ответно:
– Ты не бойся, солнышко мое: все будет хорошо.
– Я и не боюсь, – откликнулась она. – Пока мы вместе, мне ничего не страшно.
– Вот и прекрасно! Пойдем.
На Катеньке были маленькие, по щиколотку, сапожки на шнуровке, которая, конечно же, воду удержать не могла. Она встала, почувствовала, как холодные струйки обволакивают лодыжки и ступни, и невольно поморщилась. Геннадий Иванович мгновенно уловил гримаску:
– Что, промокла? – и, подхватив жену за спину и под колени, понес ее к трапу.
Она впервые оказалась на руках мужа и с удивлением поняла, что, несмотря на его небольшой рост, они сильны и хватки. Ей это чрезвычайно понравилось; забыв на мгновение про серьезность ситуации, она радостно улыбнулась и крепко поцеловала мужа под висячие усы. Он поскользнулся от неожиданности, но удержался и только пробормотал:
– Спасибо, родная!
Наверху Геннадий Иванович опустил ее на палубу и тут же куда-то умчался. Она не обиделась: он начальник, и дел у него – выше головы, не до сантиментов. «Шелехов» уже сел на дно, вода была рядом, сразу за планширем фальшборта, казалось, руку протяни и можно зачерпнуть серо-голубую волнистую влагу, с легким плеском бьющую снизу под руслени [63] .
63
Фальшборт – наружное ограждение верхней палубы. Планширь – деревянный брус с закругленной поверхностью, уложенный поверх фальшборта. Руслени – площадки по наружным бортам парусного судна, расположенные на уровне верхней палубы против мачт. Служат для разноса вант, которые скрепляются вант-путенсами.
Шлюпки барка были уже спущены на воду, в них садились женщины и дети. Кто-то плакал – с рыданиями, заламывая руки, кто-то угрюмо молчал. Мужчины грузили в шлюпки «Шелехова» мешки и бочонки. Ругались между собой, не стесняясь в выражениях, и их никто не одергивал.
Бошняк и Орлов подхватили Екатерину Ивановну под руки и повлекли вперед с явным намерением усадить в шлюпку.
– Стойте, господа! – возмутилась она. – Коля, Евгений Григорьевич, что вы делаете?!
– Как – что? – удивился Орлов. – Мы хотим вас отправить на «Байкал».
– Никуда не надо меня отправлять! – решительно заявила юная женщина. – Я знаю, что в случаях несчастья офицеры и командир покидают судно последними. Я – жена командира и уйду только вместе с ним! Помогайте лучше другим женщинам и детям.
Она говорила звонким голосом, его услышали все и, похоже, поразились ее мужественной уверенности. Мужчины перестали ругаться, женщины – рыдать, дети – капризничать. Все как-то сразу успокоились, стали действовать более четко и слаженно, и дело пошло гораздо быстрее.
К вечеру всё, что было возможно, доставили на борт «Байкала». Из продовольствия не удалось спасти лишь половину сахара и соли. На последней шлюпке барк покинули Невельские, Мацкевич, Бошняк и офицеры «Шелехова». Владимир Ильич со слезами на глазах смотрел, как его корабль, потеряв человеческую поддержку, оседает, переставая сопротивляться возрастающему волнению моря.
Ночь прошла в тревоге. Ветер усиливался, волны становились круче. Перегруженный «Байкал» постанывал под их ударами, но держался. Под утро начался прилив – в этом районе Охотского моря он достигал пяти-шести метров, – и вскоре транспорт ощутимо качнуло с носа на корму: это означало, что он снялся с мели. Крики «ура!» отметили это замечательное событие, а заодно и восход солнца, которого так недоставало накануне. Однако радость была омрачена картиной разваливающегося барка: он уже уронил мачты, все, что могло плавать, качалось на волнах, в том числе и мебельный гарнитур Невельских. Катенька горькими слезами провожала постепенное погружение в глубину драгоценных шкафов и комодов: она достойно перенесла катастрофу корабля, но катастрофу уюта ее душа перенести не смогла.
Тем временем на «Байкале» подняли бом-кливер и мидель-кливер [64] , и он начал медленное движение к входу в залив. Невельской в подзорную трубу обозревал мыс и кошку, отделяющую залив от моря, но зимовья видно не было. Однако он заметил нечто другое.
– «Охотск»! В заливе стоит «Охотск»! Значит, его не сожгли!
Мацкевич тоже схватился за трубу и подтвердил:
– Точно, там корабль. Хотя, может быть, не «Охотск», а кто-то другой?
– Может быть, – неохотно согласился Геннадий Иванович. – Но будем надеяться на лучшее.
64
Носовые косые паруса: бом-кливер, мидель-кливер и кливер.
И, словно в подтверждение его надежды, из-за мыса вывернулись две шлюпки, летящие, как на крыльях, на мерных взмахах весел. В первой на носу стоял Дмитрий Иванович Орлов, во второй – незнакомый Невельскому лейтенант, как выяснилось чуть позже, когда они поднялись на борт «Байкала», – командир «Охотска» Петр Федорович Гаврилов.
Оказалось, в Петровском все в порядке, никто ничего не сжигал, байдара с поисковой группой добралась до зимовья лишь накануне вечером, и с утра Орлов планировал выйти навстречу, а тут как раз все и совпало.
– Что ж вы, лейтенант, нас подвели? – укорил Невельской Гаврилова. – Мы вас так ждали в Аяне!
– Виноват, господин капитан первого ранга, – смутился загорелый тридцатилетний моряк. – Осенью льды затерли выход из залива, пришлось зимовать. Льдами же побило обшивку, до сих пор на ремонте.
– Зато команда «Охотска» помогла нам в строительстве, – сказал Дмитрий Иванович. – Теперь у нас три дома для размещения товаров и команды, а мы с вами, Геннадий Иванович, будем делить флигелек – по комнате на семью. – Он оглядел толпящихся на палубе и со вздохом добавил: – Однако теперь надо будет строить еще.
…«Байкал» вошел в залив и малым ходом направился к берегу. Екатерина Ивановна стояла на полубаке и смотрела на открывшуюся ее глазам панораму – полукругом серо-коричневая полоса галечника, омываемая накатными волнами, дальше – темно-хвойный и местами лиственный лес, за ним синели сопки, переходящие в головершинные горы, многие из которых покрывали снежные шапки. На фоне леса виднелись постройки; на берегу стояли люди – человек двадцать – двадцать пять.Здесь ей предстояло прожить четыре долгих года. Все познать и все преодолеть. Рядом и вместе с любимым мужем.