Схватка за Амур
Шрифт:
– А вон тех парней я, кажется, знаю. – Вагранов показал Элизе на двух одинаково рыжебородых богатырей, с явно растерянным видом топтавшихся впереди на обочине. – Давай задержимся подле них. Похоже, они чем-то озадачены.
Элиза согласно кивнула, и они с трудом, но плавно, переместились в общем потоке идущих, а затем и вовсе покинули его как раз возле Гриньки и Кузьмы. Те, действительно, были обескуражены тем, что генерал-губернатор прошел мимо, даже не взглянув в их сторону: был занят своей женой. Они глядели вслед и не знали, что делать дальше, потому и не заметили остановившихся рядом с ними офицера под ручку с молодой беременной бабой.
– Здорово, молодцы! – приветствовал их офицер.
Оба парня воззрились на него с недовольным видом: чего, мол, надо, господин хороший, шел бы ты своей дорогой. Правда, взгляд Гриньки тут же прояснился:
– Иван Васильич, мил-человек! Ты-то нам и нужон! Кузя, это ж первой помощник генерала, считай, его нам сам Бог послал!
Кузьма наморщил лоб, вспоминая, потом широко улыбнулся:
– Как же, спознал! Это вы, господин офицер, были с генералом на нашем заводе в позатом году?
– Я. – кивнул Вагранов. – Вот, Элиза, знакомься: это Григорий Шлык, о котором я тебе рассказывал: он за любимой девушкой пришел в Сибирь, – а это Кузьма Саяпин, плавильщик завода, из приписных крестьян, теперь казаком будет. Собственно, можно сказать, с разговора генерала с ним и началась вся эта история с приписными. А это, парни, Элиза, моя жена. – Элиза протянула руку, Гринька и Кузьма осторожно ее пожали. – Вот, ребенка ждем, – добавил Иван Васильевич с гордостью.
– Дак и мы ждем! – воскликнули парни чуть ли не хором.
– Иван Васильич, помочь твоя нужна, – заторопился Гринька. – Мы тута венчаться желаем, а то моя Танюха вот-вот разродится, и у Кузи Любаша тож чижолая. А ребятенки должны в законе рождаться, а не абы как.
– Так в чем же дело? Венчайтесь!
– Дык разрешение надобно, от генерала. Они ж каторжанки!
– Я не поньяла, – сказала Элиза. – Кто есть каторшанки?
– Бабы наши, – пояснил Кузьма. – У Гриньки – Татьяна, у меня – Любаша. Брюхатые они. Как и вы, мадам.
– Я не мадам. Я – мадемуазель.
– Мадам, мамзель, какая разница! Главное – у вас робенок будет. А я страсть как робенков люблю!
– Твоя – чё, нерусская, чё ли? – спросил Гринька Вагранова, пока его побратим вел глубокомысленную беседу с офицерской женкой. Вполголоса спросил, в самое ухо.
– Француженка, – коротко и тоже вполголоса ответил штабс-капитан. Гринька понимающе кивнул и нахмурился: вспомнил «француза» Вогула – где-то он теперь, бандит-поджигатель? – Ну, вот что, парни, – громко сказал Иван Васильевич, – я все понял. Где невесты ваши разлюбезные?
– Дык вона стоят, с каторжанами, – показал Кузьма.
– Ждите конца молебна. Я генералу доложу. – И бережно взял под руку Элизу. – Придется нам все же, дорогая, идти туда.
– Нет, Ванья. – Элиза высвободила руку. – Иди одьин. Я не люблью толпу. Мы здесь подождем.
– Ну, ладно. Вы, парни, мне за жену головой отвечаете.
– Не боись, Иван Васильич, – сказал Гринька. – Ты иди, замолви за нас словечко.
Тем временем процессия достигла церкви, а толпа, катящаяся за ней, заполнила площадь. Генералы остановились возле столика с иконой, жены и свита остались за их спиной.
Муравьев поднял руку, и шумливый гул толпы постепенно стих. Перестали звонить колокола.
– Я, генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев, – разнесся над головами звучный голос, – привез приписным крестьянам высочайшее повеление. Слушайте все! – Старший адъютант Сеславин подал Николаю Николаевичу красную кожаную папку с золотым тиснением, генерал раскрыл ее и начал читать: – «Божиею поспешествующею милостию, Мы, Николай Первый, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский, повелеваем, – генерал передохнул, коротко глянув на толпу, слушавшую в глубоком молчании, и продолжил: – всех крестьян, приписанных заводам и рудникам Нерчинского горного ведомства, перевести в казачье сословие и включить в состав вновь создаваемого Забайкальского казачьего войска». Повеление скреплено личной подписью государя нашего императора Николая Первого от двадцать первого июня сего тысяча восемьсот пятьдесят первого года. – Генерал отдал папку адъютанту, потом оглядел сосредоточенные физиономии близстоящих мужиков и баб, любопытные мордашки мальчишек и девчонок, выглядывающих из-за родителей, и крикнул: – Поздравляю вас, господа казаки! Отныне вы на службе государевой – защитники границ Отечества нашего! – Он снова передохнул и закричал уже во всю силу легких: – Слава великому государю нашему Николаю! Ура-а-а!!
Поднялся шум. Крики «Слава!», «Ура!», «Спаси тя Господи!», «Прими поклон наш, батюшка!» смешивались и перекатывались волной из конца в конец площади. Кто-то вдруг, крестясь, встал на колени, и все, словно только того и ждали, последовали этому примеру. Многие начали бить земные поклоны.Генерал, а следом за ним офицеры и чиновники из свиты попытались поднимать людей с колен, но скоро отступились и принялись ждать конца столь крайнего проявления то ли благодарности, то ли верноподданнических чувств.
Потом был молебен на открытом воздухе во здравие помазанника Божия императора всероссийского Николая. Диакон Филофей во всю мощь своего баса, в сопровождении хора послушников, пел хвалебные ирмосы [65] – о сотворении мира и Воплощении Сына Божия, о Церкви и стремлении души к свету Христову, возносил к небу молитвы об избавлении от греховной бездны и страданий и, наконец, прославлял Богоматерь.
Народ, встав с колен, усердно крестился. Протоиерей Фортунат окроплял всех святой водой и благословлял на вольное житие и служение царю и Отечеству.
65
В русском православном богослужении – первые строфы в каждой из девяти песен канона, в которых прославляются священные события или лица.
Вагранов, добравшись до генерал-губернатора, стоя за его спиной, поведал ему о просьбе Шлыка и Саяпина.
– Ну, Шлыка и его желанную я помню, а кто такой Саяпин? – нахмурился Муравьев.
– Плавильщик здешнего завода. В первый приезд сюда вы с ним разговаривали в заводском дворе.
– А-а, да-да, припоминаю… И что, обе девицы уже беременные?
– Да! Татьяна, которая вас спасла, вот-вот разродится…
– Хорошо. Пусть обе пары сюда подойдут. Сейчас молебен кончится, и я попрошу отца Фортуната обвенчать их. А ты шафером будешь, раз уж выступил просителем.