Схватка за Родос
Шрифт:
— Следят достаточно хорошо для того, чтобы заметить что-то подозрительное хоть раз, но все тщетно, а он трудится на артиллерийском деле каждый день! Так что, полагаю, у него нет ни малейшего способа столь часто связываться с врагом, если даже допустить, что он работает на его пользу.
— Хорошо, я верю тебе…
Однако Фрапан был хитрым змием, да еще второго себе такого же подобрал. Старый еврей, нарочно облачившись в старьё, будто нищий, долго бродил туда-сюда в поисках немца, обещавшего дополнительную награду, пока наконец не попался ему при дороге и тихо проговорил:
—
— Да. Будешь еще нужен.
— С радостью. Денег ведь впрок не засолишь…
— Завтра побирайся у православной церкви Святой Екатерины — запомнил? Именно у православной. У меня инспекция позиции, вот и подам тебе на пропитание… с письмом вместе. Пока вот тебе монета для отвода глаз…
— Да благословит Всевышний твою доброту!
Немец проворчал какое-то проклятие и, не оглядываясь, прошел далее, а его нерасторопная сторожа одобрительно отметила, каков благочестивец этот немец — старому побирушке подал, да еще вроде как и еврею!..
А на следующий день его охрана, сменившаяся, кстати говоря, не придала никакого значения тому, что он подал милостыню длиннобородому старику, побирающемуся у греческой церкви неподалеку от итальянского поста. Разумеется, ни нищего не проверили, ни слежку за ним не установили, ни начальству словом не обмолвились. Будь приставленные к немцу попроницательнее, меньше бед бы причинил Родосу и его обитателям "мастер Георгий", на которого по-прежнему, хоть и реже, прилетали на стрелах предупреждения от доброжелателей из турецкого лагеря.
Осадная страда продолжалась, наступил июль. И вот в разыгравшейся трагедии появился новый персонаж.
Кто это был на самом деле — один Бог ведает. Несомненно лишь одно — что это был человек наблюдательный. И вот заметил этот человек, что, словно по заведенному распорядку, смолкают османские пушки около полудня, а ровно в полдень раздается залп из крепости, почти всегда одинокий — и вскорости враг начинает отчаянно палить как бы в ответ на этот выстрел в то самое место. Там, куда целятся турецкие орудия, рушатся башни, стены, рвутся запасы пороха, не счесть убитых и раненых… Странная закономерность! И человек пришел к д’Обюссону, поделился с ним своим сомнением.
Великий магистр тут же собрал совет из своих приближенных и, изложив им суть дела, обвинил немца во вредительстве, потребовав на следующий же день проследить, палит ли это Фрапан и будет ли шквал турецкого огня ответом именно на его выстрел.
— Вот почему огонь турок столь действенен и причиняет ущерб слабейшим узлам крепости и заодно вместе с тем постоянно лишает нас орудий, огнеприпасов и испытанных бойцов! Если обвинение справедливо, проводить немца немедленно после полудня в мой дворец. Считайте, что вы все приглашены туда же и к этому же времени. Будем допрашивать негодяя!
Все — ну или, по крайней мере, большинство — были поражены предательством немца. Открыто торжествовал великий приор Франции Бертран де Глюи, с самого начала рекомендовавший казнить перебежчика. Тяжелее всех воспринял известие старый Иоганн Доу, в сердцах шептавший:
— Вот и пора мне, старому дурню, в землю лечь.
— Утешься, Иоганн. Все мы хороши оказались, — утешил его как мог великий магистр.
Остальное было вполне предсказуемо: как только в полдень немец выпалил из пушки, его арестовали, орудия и людей быстро отвели с выданной османам позиции, так что те впустую яростно долбили только крепостную кладку.
Когда Георга повели под белы руки, его "почтальон", старый еврей, уже несколько раз оказывавший ему описанную ранее услугу, это видел, и, быстро сообразив, что к чему, предупредил зятя и затаился. Еще больше его напугали иоаннитские сардженты в еврейском квартале. По какой причине они туда явились — Бог весть, но старый черт-то подумал, что ищут его, поэтому, не дожидаясь, пока немец его выдаст, предложил своей родне этой же ночью перебраться к туркам.
Чтобы завершить о них разговор и более к ним не возвращаться, скажем, что попытка эта провалилась — еврейское семейство сильно шумело, преодолевая руины стен, по каковой причине и было обстреляно караульными постами иоаннитов. Старик и его зять были убиты, раненая женщина с детьми добралась до турок, где ее убили, а детей отвели в лагерь, чтобы после продать вместе с иными пленниками — периодически Мизак-паша отправлял суда с живым товаром в Малую Азию.
А Фрапана все еще пытали — так, что на губах выступила кровавая пена. Его растянули на деревянной "кобыле", чем-то напоминавшей современный спортивный снаряд — коня, а затем вырывали калеными щипцами куски мяса и переламывали кости особой плеткой, представлявшей из себя довольно толстую цепь на рукоятке. Голову, руки и ноги изменника сжимали в тисках — в общем, много чего было разного.
Крепок и жилист был немец, но против такого арсенала кто устоит? Он сознался во всем — только сообщников не выдал, потому что у него их фактически не было. Помянул разве что безымянного еврея, посредством коего он передавал известия туркам.
Каурсэн бесстрастно записывал все его показания. О том, что немец, состоя на службе у султана Мехмеда, проник в город с целью выяснить состояние укреплений и предать эти сведения в руки нехристей. Что, хотя за ним и следила приставленная магистром охрана, этот предатель все равно находил пути связываться с Мизаком и посылать в его лагерь полезные советы и указания. И наконец, что Родос — далеко уже не первая крепость, которую он сдал османам таким вот способом притворного раскаяния.
— Господа военный совет, — обратился к присутствовавшим великий магистр, — полагаю, иных свидетельств нам не нужно. Приговор злодею один — позорная казнь через повешение принародно, на рыночной площади. Только надо все обеспечить, чтоб не как в прошлый раз… За евреями проследить тщательно!
— А давайте мы им из требушета в сторону турок выстрелим! — предложил кто-то из "столпов", в то время как другой сказал:
— Вешать или выстрелить, без разницы — главное, на шею ему, иуде, кошель с 30 сребрениками привязать, чтоб было ясно, что за птица!