Схватка за Родос
Шрифт:
Гул радости пронесся над войсками. Янычары загудели свое неизменное: "Керим Аллах, рахим Аллах! Гу-у-у-у-у!" Полудикие конники загарцевали на конях, размахивая саблями… Все рады были бы немедленно наброситься на гяуров и покончить с этим домом неверия, предав булату и огню. Башибузуки уже полезли было, но, получив свою порцию ядер и свинца, отошли на исходные позиции.
— Завтра, все завтра, дети мои! — успокаивал свое буйное воинство Мизак, хотя и сам ликовал. А что? В конце концов, давно надо было посулить им Родос. Он-то, Мизак, все равно в накладе не останется… И Мехмед, конечно, тоже, а остальные — пусть сами о себе заботятся. Вон Али-бей прибыл практически ни с чем, а теперь сколько сундуков с добром припаковал?..
"Родос завтра падет, не может быть, чтоб не пал… Колокола
В Византии новый день начинался с заката солнца. Вполне естественно, что родосские греки начинали празднование накануне, и кому как не ренегату Мизаку-паше, греку по происхождению, было лучше это знать?
"Какой же нынче день настает? А, святого Пантелеймона… Ну, будет им праздник! Надолго запомнят, кто в живых останется…"
Мизак пошел спать рано, желая завтра же с раннего утра покончить с осадой. В тревожном сне вставали картины детства, когда мать водила его в храм — в том числе и на праздник Святого Пантелеймона Целителя. Суровые лики святых взирают на мальчика Мануила со стен церкви. Ангелы и архангелы в чешуйчатых бронях смотрят спокойно, но грозно, расправив белоснежные крылья. Архистратиг Михаил, князь ангелов, в золотых доспехах с чудовищной львиной мордой на них, с длинным обоюдоострым мечом в одной руке и весами для взвешивания исторгнутых им человеческих душ — в другой… Чудно, но не они больше всего пугают воображение мальчишки, а шестикрылые херувимы и серафимы. Вот у каждого по шесть крыл и лицо — и все. Тела нет. Непостижимо, странно и страшно.
Вот они летают-летают, устанут, отдохнуть захотят — а как им присесть, если не на что? Спросил мать, суровую деспотиссу Катерину, а она шлеп сына по макушке, чтоб глупостей не спрашивал… Разве не стыдно такое молоть, когда Христос — вон он, смотрит на шалуна с купола. Суровый византийский Христос Пантократор с раскрытой книгой… А ниже — апокалиптический ангел сворачивает небеса, словно свиток. Все говорят, что время это уже близко…
Жарко от свечей… Бородатый поп гудит, как большой шмель, дает причастие в маленькой ложечке, потом окропляет святой водой… Все молятся о защите от турок… Кажется, Бог внемлет… Разве оставит Он стадо Свое на растерзание хищным степным волкам? Поговаривают, правда, что ромеи [37] изменили своему Богу, связавшись с латинянами, но что до всего этого мальчишке, коему не исполнилось еще и десяти лет? Как может человек изменить Богу? Немыслимо!..
37
Жители Византийской империи.
Но вскоре пришли эти самые турки. Гибель дяди, василевса Константина, взятие Константинополя, реки крови, буквально текущие по его улицам, истребление, насилие — что же, Бог предал Свой народ в руки свирепых иноверцев, позволил убивать их, разорять храмы?.. Малолетний Мануил Палеолог, будущий Мизак-паша, оказывается со своим братом в турецком плену… Да, наука практичного турецкого лицемерия пошла ему впрок, да и византийский период его жизни изрядно поспособствовал, посему, когда это стало ему выгодно, бывший византийский принц не задумываясь предал своего Бога…
Беспринципное семейство, наверное, тоже сыграло свою не очень приглядную роль. Папа-униат, деспот Фома, перешел в Риме в католичество. Высокая, толстая, властная сестра Зоя, напротив, едва прибыв в какую-то там Московию, вышла замуж за тамошнего владыку Иоанна и, супротив ожидания Рима, не только не привела эту страну под благодейственную длань великого понтифика, но напротив — стала из католички православной, да еще и рьяной… Чем же он хуже них?.. Говорят, его предки перевернулись в гробах? Что ж, пусть себе перевертываются, коль не смогли спасти империю, которой — кто знает? — может, когда-нибудь мог бы управлять и он. Да и турки их из гробов повыкидали.
Что же, на это они уповали всю сознательную жизнь? Ничего общего у него отныне нет ни с ними, ни с их немощным Богом. Но неужто поверил бывший византийский принц в Аллаха, столь наглядно показавшего ему свое всемогущество? Навряд ли. Продавший одного
Грек окончательно проснулся, вскочил, тяжело дыша. Эти сны… От них никак не избавиться, как ни старайся. Может, это и есть совесть?.. Нет, просто марево, от которого даже и следа не должно оставаться. Пусть же теперь ему снится, как он въезжает на белом скакуне в поверженный Родос с головой д’Обюссона на копье. Вот сон настоящего мужчины!
Уже светает… Пора! Все давно на ногах — и полководцы, и воинство. Его бравые молодцы препоясаны цепями — вязать тех, кто уцелеет от резни. Да, алчность — великий стимул! Хорошо же… Мизак-паша свершает намаз на открытом воздухе, встает и… отменяет свой приказ, данный накануне пушечному мастеру из Ала-ийе сделать одиночный выстрел из мортиры — сигнал готовиться к штурму Родоса. К чему? Стоит мертвая тишина. Так и пусть стоит… А ну как выйдет взять город "нахрапом"? Новый приказ визиря — сжечь любого, кто осмелится крикнуть. Турки молча и организованно идут к городу, без воплей, криков и своей варварской музыки — могут, если захотят… Они повсюду, стремясь распылить и без того малочисленные силы христиан… Но главная атака, конечно, на итальянский пост и еврейский квартал…
А рыцарское воинство спит, словно одурманенное сонным зельем, ожидая обычного пробуждения от вражеской канонады. Обессилены часовые и дозорные… Много драгоценных минут потеряли христиане, прежде чем кто-то заметил текущее на них безмолвное море турок и не поднял тревогу — и тогда на нее ответил гул десяток тысяч глоток:
— Аллах акбар! [38]
Грянули выстрелы иоаннитских пушек и тяжелых ружей, пороховой дым поднялся над изуродованной двухмесячным обстрелом крепостью, и еще не встало солнце, как пролилась первая кровь. Начался штурм, решивший судьбу Родоса — на рассвете 27 июля 1480 года от Рождества Христова.
38
Аллах велик! (араб.)
Дикая орда турок, неся страшные потери под прямым огнем христиан, нахлынула на истерзанные стены Родоса и по приставным лестницам, а большей частью — по плечам друг друга, взошла на них.
Находившиеся на руинах стен итальянцы пали все, смятые этим напором. Видя это, греко-латиняне со всех сторон кинулись в контратаку, но и первейшие из этих храбрецов приняли смерть от врага, ценою своих жизней замедлив его продвижение.
К ним, изнемогающим, побежали на смену аркебузиры Монтолона, а с ними под всеобщий набат — все родосцы без различия возраста, пола и происхождения: рыцари из своих "обержей", Сардженты и орденские слуги; капелланы, державшие в одной руке крест, а в другой — меч; монахини и монахи — униаты и католики; греки, латиняне, евреи. Каждый со своим оружием или без оного. Руки — тоже оружие, они будут кидать камни, душить, перевязывать раны…
Торнвилль, очнувшись под звуки выстрелов и криков, понял сразу — штурм! Он крепко поцеловал Элен, потом прижал ее к себе; она слегка отстранилась, перекрестила его, а он — ее.
— Никуда не выходи! — сказал ей Лео на прощанье, когда она помогла ему надеть доспехи. — Бог даст, вернусь живым! Прощай, любимая!
— Конечно! Не волнуйся, и да будет рука твоя тверда! — и она печально улыбнулась.
Как только Лео удалился, она торопливо начала одеваться. Облачившись в свою болотно-зеленую рясу, Элен собрала в корзинку хлеб, вино и перевязочные материалы. Также прихватила мешок с огнеприпасами и свое легкое ружье, а затем отправилась на стену, куда звал это львиное сердце долг.