Схватка
Шрифт:
Атли отставила пустую кружку на шаткий столик.
— Завтра вечером — на берегу Оргумина! — сказала непререкаемо. Шутейник чуть слышно чирикнул.
Отчаяние порождает смелость. Я был в отчаянии — а потому смел. Я даже снова подколол Атли:
— Я велю поставить навес и принести лучшей пищи. Музыкантов и танцовщиц пригласим?
— Только попробуй пригласить танцовщиц, серый волк! Нет уж, я все сделаю сама! У нас женщины не уступают мужчинам… почти не уступают!
Мысленно я подарил ей улыбку. Женщины… всегда остаются женщинами, и рассматривают понравившегося мужчину, как свою
— Ты отправишься в Варлойн вместе с гвардейцами, Атли.
— Ар-р! Я поеду сама! Ты только дай только мне лошадь… Нет, не давай — я сама заберу ее у любого из твоих гвардейцев!
— Пока я тут архканцлер, а ты — моя гостья. Слушайся меня. Я не хочу, чтобы с тобой по дороге случилось какое-то несчастье. Ты понимаешь, к чему я клоню. Ты поедешь с Алыми, и не нужно перечить.
Удивительно, но она послушалась без скандала, хотя и фыркнула при этом. Ей нравилось меня слушаться, не всегда — но тогда, когда я проявлял отеческую заботу. Папаша Сандер был, по видимому, не слишком чутким родителем, и воспитывал свою дочь в спартанском духе, так что она инстинктивно тянулась к жестким, но заботливым мужчинам. Узнать бы, сколько у Сандера детей, и кто самый опасный, хотя я, кажется, знаю, кто…
Атли убыла, настояв на том, чтобы ехать в седле, а не в одной из трех карет, привезенных из Варлойна Алыми. На меня она оглянулась лишь раз, губы были сложены в недовольном изгибе.
Я перевел дух. В небе плыли серые комки туч. В душе бродили противоречивые чувства. Шутейник стоял рядом, бросал неодобрительные взгляды на толпу зевак у гостиницы.
Итак, спустя несколько суток после обретения мандата, я пережил четыре покушения, получил вызов на дуэль и начал достаточно плодотворно работать. Сколько еще проработаю — не важно. Важно — что я занят нужным делом.
Улыбнемся зевакам, помашем им рукой. О, прекрасная реакция: удивление, кто-то несмело кланяется… Еще улыбка: ба, да у аркханцлера все зубы на месте! И совсем он не кровожадный. Все. Конец представления. Теперь работа.
Хозяин «Кружки пива» держал перед собой «Громобой» и медленно водил пальцем по строчкам, толстые губы его шевелились. На стойке рядом с ним лежала подгоревшая буханка серого хлеба, и служка кромсал ее ножиком размером с матросский тесак, прорезая в кухонной доске рытвины.
Хозяин увидел меня, и воровато спрятал газету под стойку. Явно не ожидал, что я вернусь в гостиницу. Взгляд не отрывался от моего лица, ощупывал — искал следы парши, язв, и печати порока, затем спешно опустился.
— Господин архканцлер!..
Я отечески похлопал его по плечу. Затем, перегнувшись через стойку, выудил его руку под локоть и пожал дрожащую ладонь.
— Как здоровье ваше и домочадцев ваших?
Разрыв шаблона раз.
— А… о… — промолвил хозяин.
Я отпустил ладонь и наставил палец в грудь держателя «Кружки пива»:
— Я хочу сделать вас богатым человеком!
Разрыв шаблона номер два. Я вбивал в него информационно-эмоциональные шаблоны, не требуя ответов. Классический представитель «Канадской фирмы», только я на самом деле намеревался продать хороший товар — и недорого! Но сначала о вещи более важной. Я сказал задушевно:
— Слыхали, что я хочу снизить подушный налог вполовину? На следующей неделе ожидайте указ… Если, конечно, фракции Коронного совета не помешают… А если будут мешать — думаю, мне придется обратится к людям Норатора, к лучшим людям вроде вас.
— О… о… о… — Он оглянулся кругом, цыкнул на служку, и, когда тот сбежал, попытался выдавить что-то связное, но так и не сумел, и снова прогудел — «О… о… о…».
Мои слова проняли его до самых печенок, щеки пошли красными пятнами, он мотал головой, как тюлень. Взгляд теперь не отрывался от моего лица. И целая гамма переживаний отражалась в этом взгляде. Я приобрел союзника — верного, ярого, фанатичного. О, эти волшебные слова о снижении налогов, ласкающие слух любого бизнесмена, да что там — любого обывателя! И плевать, что Торнхелл возможный самозванец. Ну самозванец, и что? Он ведь радеет о народном благе!
Владелец «Кружки пива» стукнул в грудь кулаком, на манер здоровающегося Тарзана.
— О! П… помогу, мгу… я… Дайте… сигнал! Соберу народ со всего квартала, оружие у нас имеется!
Я рассчитывал именно на такой ответ. Теперь у меня была своя армия, готовая идти за мной в огонь и в воду за очень четкую и простую вещь — за снижение налогового бремени.
— Расскажите всем, кому можете, о будущем снижении налогов и о том, что мне могут помешать, — сказал я. — Оружие пусть будет наготове. Я позову вас, если потребуется… Ждите сигнала в газете «Моя империя». Если все пройдет удачно — я опубликую там указ о снижении подушного налога, если же мне помешают — воззвание к выступлению против фракций Коронного совета. Помните: в Санкструме высшая власть — архканцлер, а не Коронный совет, состоящий из подлецов и негодяев!
Он снова начал отвешивать кивки, истово бить себя в грудь кулаком. Снижение налогов — это вам не «Авада кедавра», это, наверное, самое мощное из всех известных политических заклятий во всех обитаемых мирах, где только существует денежное обращение.
Я выждал паузу, затем, оглянувшись, сказал тихо, но со значением:
— Пиво и вино ваше, как будто, не очень…
На этот раз хозяин нашел силы на более вразумительный ответ:
— Не о-очень, ваше сиятельство… Пиво дрянь, да и то почти все вышло — подвоза давно нет… А вина уже изрядный недостаток… Местное давно кончилось, а вино от Морской Гильдии — дорогое и скверное, пива же они не завозят…
Снова Морская Гильдия… Опять — и снова.
— Угу, — обронил я глубокомысленно. — И по всему Норатору так?
Он глянулся кругом и заговорил:
— Да, ваше сиятельство, с выпивкой плохо дело очень, только тс-с-с! И еды уже все меньше… Подвоз из-за мора совсем плохой, а то что Гильдия морем везет — так никаких денег не напасешься, цены ужасные. А что делать? Приходится брать, себя кормить да постояльцев… Свежей поросятины уже давно не видели! А хлеб? — Он сграбастал ломоть и отхватил лошадиными зубами здоровый шмат. — Мука серая, с отрубями да пылью! Черный мор, будь он неладен, да еще эта Морская Гильдия! Везут жратву морем, да затридорога! С их ценами — скоро по миру пойдем! Едят они нас поедом!