Схватка
Шрифт:
Юрий удивленно уставился на приятеля:
— Значит, лучше не знать?
— Ну, без этого мы, конечно, не можем. Вот в чем настоящая-то беда.
— Что же делать?
— У нее своя жизнь, какая ни есть. Не нравится, оставь ее в покое.
— И жить, и работать рядом с «приспособленкой и хищницей»?
Юра молча ждал, выжимая из дружка ответ, тот, который был ему нужен. А если нет, так лучше никакого. Никто из них ни черта не знает, не поймет. А он все-таки знает. Самую малость. То, чего нельзя выразить, объяснить. Никто не почувствует того, что было предназначено только ему: жест,
Вскоре Петр ушел. А Юрий прилег на диван, долго ворочался с боку на бок и вдруг решил: пойду к Андрею.
В мягком кресле было уютно, от зажженной плиты веяло теплом. Просторная Любина кухня с цветами по стенам напоминала гостиную, хотелось отдохнуть, не бередить себя делами. Тем более что давний визит Андрея в лабораторию так ничего и не дал. Юрий старался убедить себя, что просто пришел в гости, потому что нужна же какая-то отдушина, но Андрей закидал его вопросами: что да как? Хорошо, что Любы не было, плакаться при ней было неловко.
Он прислушивался к собственному голосу как бы со стороны, время от времени поглядывая на хозяина, колдовавшего с миксером. Машинка жужжала, выплескивая из чашки-белую массу.
— Да, дела-делишки, — повздыхал Андрей, когда Юрий умолк. — Знакомая картина. Семены бьются за уютные кресла. Схватка честолюбий…
— Так всегда будет, — пожал плечами Юрий, — Даже в самом ангельском обществе. Диалектика.
— Тогда не жалуйся.
— И не думал. Драться будем.
Андрей хмыкнул.
— Хорошо, что зашел. Редко видимся.
«Со мной-то ладно, — подумалось Юрию, — а с Любой? Что за жизнь на две квартиры?»
— Скоро будем чаще встречаться, — добавил Андрей. — Ухожу на творческие харчи. Сел за книгу, да что-то не клеится, концы с концами не сходятся. А все равно — решил… Перееду сюда — и подтянем пояс.
Он и так был тощ, как тарань. И совсем седой.
— А диалектика Семена, — напомнил Андрей, — рождена собственничеством. Суета сует, тысячелетние пережиточки плюс благоприятная почва.
— Я ему покажу почву! — И сам подивился неожиданно всплывшему сравнению: что-то общее было, незримая какая-то связь между Семеновой приспособленческой хваткой, беспечностью Шурочки и насмешливой снисходительностью Андрея — будто звенья едва прощупывающейся цепочки.
— Будет хмуриться, — сказал Андрей. — Ворчун я. Старею, наверное. А Семен твой — счастливчик, живет бездумно.
— Еще как думает! О себе только.
— Это и есть бездумно.
— Ты тоже, — подпустил шпильку Юрий, — не из особо активных. Литератор!
— Ради бога, не обольщайся.
— Уходим в сферу вечных истин?
У Андрея заострились скулы. Не отвечая, он попробовал свою болтушку, поморщился, покачав головой.
— Юра, Юра… Люди, разумеется, должны быть непременно такими, какими ты желаешь их видеть, прелестный максималист.
— Ясно. — Он все порывался возразить, собраться с мыслями.
Все-таки Андрей смущал его, цеплял некую потаенную струну, рушил душевное равновесие, вызывая на спор. В свое время перешли на «ты», но что-то оставалось от прошлого, чего он до конца перешагнуть не мог, чтобы взять верх, да и к чему он — верх? В
— Много прожито, понято, — сказал Андрей, — самый раз положить бы на бумагу, осмыслить.
— Давай-давай, клади зло на лопатки. И о добре помни.
— Ну еще бы. Забудь о нем попробуй… Вот напишу про Сему, он, бяка, прочтет и исправится.
— Я не о том…
— Ты о точной позиции, верно? Правду надо писать — и вся позиция. Она и научит, и воспитает.
— Но ведь и автор не гарантирован, — прорвался наконец Юрий, — что у него-то слух абсолютный. А реальность в перспективе, а коллективный опыт?
— К сожалению, книжки пока что пишутся в одиночку. Или ты решил внести поправку, маэстро, надавить, нажать?
— А что, — нервно рассмеялся Юрий, — так вас, путаников.
— Во-во, в таком случае, как сказал поэт, вот вам мое стило… и сами себе аплодируйте.
— Аплодировать особенно нечему. Пишете, пишете. Море книг, а стоящая — редка.
— Видимо, мало жмете. — Андрей вылил болтушку в зашипевшую сковородку. — Как думаешь, не много молока?
Это уже была уступочка, приглашение кончить едучий спор. Юрия взвинчивала и вместе с тем забавляла эта манера Андрея желчно посмеиваться над самим собой. А уступочка тронула. И спор их таил опасность обжечься. Оба они будто прыгали у костра — кто выше.
— Зря ты злобишься, — вздохнул Юрий.
— Пододвигай кресло к столу… Зря. Должно быть, ты прав. Все когда-нибудь исчезает. Но, конечно, не бесследно.
— Ага, — сказал Юрий, — хочешь все же оставить след, пессимист?
— Не отрицаю. А при чем тут «пессимист»?
«А ведь это у него чисто профессиональное, — внезапно пришло на ум Юрию. — Видно, и вправду не дается человеку работа…» Юрий впервые задумался о самой специфике чужой, незнакомой ему профессии. Одно дело — неживая природа, и то с ней мозги свихнешь, а тут объект исследования — люди, с их силой и слабостью. Тончайший механизм души, тысячи оттенков. Быт, психика, социология. Поди отличи временные величины от постоянных, улови закономерность, правду факта, что истинно, а что миф. Можно ли здесь обойтись без понятия «точная позиция», так иронично прозвучавшего в устах Андрея! Все равно что оказаться посреди бурного моря без компаса. И эта простая, незамысловатая, найденная им самим правда ободрила. И, то ли оберегая ее, то ли не желая волновать Андрея, он решил не ввязываться в спор, не такая уж и тайна этот их костер — хворост горит, только и всего. Лезть в него очертя голову не стоит. Но и уклоняться негоже.
И он сделал первый шажок:
— Я понимаю, все не так просто. Правда всегда трудна. И не потому, что я эмпирик… или человек, не обладающий, как тебе кажется, широтой взгляда. Просто к жизни надо относиться серьезно, мир сложен, идет борьба, и она требует определенности. Это закон движения, от этого никуда не денешься.
Андрей, казалось, не слушал, занятый едой. Вдруг сказал:
— Может быть, может быть… Творчество — отвага. Своеобразный талант. А если его нет? — Он поморгал растерянно, будто с разбегу стукнулся обо что-то лбом. — Или не хватает знаний… Нужен ведь огромный комплекс знаний…