Схватка
Шрифт:
Бекайдар молча последовал за ним.
— Так вот, свет души моей, — как выражаются поэты, — продолжал Еламан, — усаживаясь сам и усаживая юношу рядом. — Не дает мне покою тот проклятый случай. Ведь организовал-то твою свадьбу я, значит, и моей вины тут доля есть.
Бекайдар пожал плечами:
— Вины? Вашей? Не знаю, не вижу. В чем же? У меня к вам никаких претензий нет.
— Правда? Ну раз так, то очень хорошо. — Еламан потрепал Бекайдара по плечу. — Очень-очень хорошо! Нынешняя молодежь всюду ищет виновных. Все виноваты в их бедах, только не
— Вас что, отец ко мне прислал? — мягко перебил его Бекайдар. — Нет? Ну так не соболезнование же мне выразить вы приехали, случилось что-то?
— Так-так! — вздохнул Еламан. — Горячий, нетерпеливый. Я и сам был когда-то таким. Ну хорошо, не в этом дело! Я, Бекайдар, твоего отца вот с таких лет знаю. Вместе же выросли. Он со мной всем делится. Так вот, мучается Нурке не меньше тебя. Похудел за эти десять дней, осунулся, и все молчит, молчит, никто с ним заговорить не смеет.
Бекайдар молчал.
— Как ты думаешь, что такое произошло на свадьбе? Кто виноват?
— Но вы же видели, что произошло, — ответил Бекайдар досадливо. — Дамели ушла с отцом и больше не вернулась. Вот и все!
— Так, — кивнул головой Еламан. — Правильно, ушла и не вернулась! А что за человек ее отец, ты знаешь?
— Знаком не был, а так знаю, — охотник какой-то. Говорят, что она его очень любит.
— А что он — того? — Еламан покрутил пальцем около лба. — Что он чокнутый, ты это знаешь? Что он вечно всех обвиняет в каких-то смертных грехах? Что у него все подлецы и негодяи! Ты это знаешь?
— Нет, я этого не знал, — ответил Бекайдар. — Но это и не важно. В конце концов дело не в нем, а в дочери. В том, что она послушалась ненормального человека.
— Ну, не суди ее чрезмерно строго, — ответил Еламан, — он ведь такой! — Возьмет и излупит при всех. Его на все станет. Она просто побоялась сумасшедшего!
— Нет, — усмехнулся Бекайдар, — она не такая. А потом видели, как они обрадовались друг другу? Вы говорите — изобьет, но к чему ему мешать счастью дочери. Ведь он меня даже не знает. Почему же не захотел познакомиться? Почему допустил до свадьбы? Почему ушел молча? Что он ей такое сказал? Нет, тут все непонятно.
— А ревность ты предположить никак не хочешь? — прищурился Еламан.
— Бог знает, что вы говорите, — Бекайдар даже привстал с камня. — Но хорошо, — продолжал он, садясь вновь. — Вот вы мне говорите: Хасен такой, сякой, значит, вы знаете эту семью? Почему же Дамели-то вас не знает?
— Ох-ох, — засмеялся и закачал головой Еламан. — А что вы вообще знаете и понимаете с вашей Дамели? Сложи ваши годы вместе — и то вы меня не догоните. Скажу тебе только одно: этот сумасшедший ненавидит твоего отца. Вот тут и вся закавыка.
— За что ненавидит-то?
— За то, что твой отец — уважаемый и достойный человек, а он-то сам никто! Просто дурак и посмешище. Вот дурак и преследует умного. И давно преследует — лет десять. И еще уж скажу, — продолжал он помолчав, — твоя мать Билайше и этот Хасен из одного аула и даже из одного рода.
— Ну и что? — спросил Бекайдар, который был совершенно равнодушен к этим тонкостям.
— То! Слушай и молчи, — голос Еламана звучал очень внушительно. — Когда тебе было два года, твоя мать ушла от твоего отца. Ушла и отравилась. И виноват тут был тоже Хасен. Что он ей сказал или показал — никто не знает, но так было: ушла и отравилась иссыккульским корешком.
— Слушайте! — крикнул Бекайдар. — Да вы... Да вы что, в своем уме? Что вы такое плетете, а? — Он ни в одном слове не поверил завхозу.
— Садись, садись! — усмехнулся Еламан. — Нет, я, к сожалению, в своем уме. К сожалению! Потому что иногда и вправду хочется сойти с ума, когда увидишь что-нибудь эдакое! Да! Отца погубил, мать убил! До сына добрался. Вот и сыну жизнь уже испортил. Что ж? В суд на него не подашь! Он это знает и пакостит! Нурке страдает молча. Эх, если бы Хасен не был родным братом Даурена Ержанова! Тому отец твой всем обязан. Ведь это он его отдал учиться. Такого не забудешь.
— Как все это непонятно, — взволнованно сказал Бекайдар. Даурен Дауреном! Хасен Хасеном! Даурен погиб во время войны, но почему же отец обязан терпеть?.. Тут что-то не то. Скажите, может, отец в чем-то виноват перед Хасеном, потому и молчит, а?
— Нет, — коротко и категорически ответил Еламан. — Ничем он этого дурака не обидел и не прогневил. Твой отец вообще ни перед кем и ни в чем не виноват. Он человек кристальной чистоты! И существуют для него только две вещи в мире: ты и наука. Он и не женился вторично из-за тебя. «Чтоб у моего сына была мачеха?! Да никогда», — вот как он отвечал всем своим друзьям. Ведь он знает, как тебя любила покойница! Эх, да что говорить! — и Еламан махнул рукой.
Наступила короткая пауза. Бекайдар сидел и глядел на свои руки.
— Непонятно, — сказал он наконец задумчиво. — Все, все непонятно. Если так, как вы говорите, то почему отец мне ничего не сказал?
— А что он тебе должен был, по-твоему, сказать?
— Ну вот то, что вы сейчас сказали. Сказал бы: жениться — женись, но помни, что отец твоей невесты убил твою мать — вот и все. Ну, ладно, тогда почему-то он не захотел мне этого открыть, но сейчас-то почему он молчит? Почему я должен выслушать все это от вас? Разве он сам не мог приехать и сказать мне то же самое?!
— А ты думаешь, так легко касаться старых ран? Они хоть и старые и затянувшиеся, а болят! Ох, как болят еще!
— Нет, непонятно, — произнес наконец Бекайдар, — очень, очень непонятно.
— Поживешь — поймешь, — пообещал Еламан. — И не только это поймешь! Ладно, теперь о цели моего приезда. Я уже тебе сказал, что еду в Алма-Ату. Хочешь, я наконец начистоту поговорю с этим шайтаном Хасеном. Какой он ни дурак, но если я ему скажу ясно и твердо, что вы жить друг без друга не можете, что он губит не только тебя, но и свою дочь, — надо полагать, он долго артачиться не будет. Он поди и сейчас уже раскаивается в том, что сотворил. Кто теперь его дочку возьмет? Кому она нужна после такого скандала?