Шведский стол
Шрифт:
— Займитесь этим. И нужно как-то помочь русским. Их победа в генеральном сражении нам очень нужна. Деньгами, увы, поддержать их мы не сможем. Как и лошадьми. А вот остальным. Им нужны шпаги и палаши? Отправьте им их. У нас они найдутся? Полагаю, падежа от бескормицы они сумеют избежать по пути из Архангельска в Москву…
* * *
Алексей сидел в кабинете и спокойно работал с документами. Обычное для него дело.
Вдали
— Отец, — подумал парень. — Взволнован…
Несколько секунд.
И царь натурально ворвался в его кабинет.
Глаза на выкате. Бешенные. Волосы дыбом. Особенно усы.
Не сбавляя темпа, он направился к сыну. Бойцы караула же благоразумно запахнули створки. Они тоже ясно поняли, что будет крик. И не видели смысла предавать это слишком уж большой огласке. Семейные дела…
— Ты что творишь!? — заорал Петр Алексеевич.
И, подлетев к столу, ударил сына кулаком по лицу.
Леше было полных всего двенадцать лет. Однако ростом он пошел в отца и уже мало по «вертикальным габаритам» отличался от взрослых мужчин здешней эпохи. Разве что худощав. Так что подсознательных реакций и ассоциаций с ребенком он не вызывал у окружающих. Видимо с этим была связана реакция царя, привыкшего решать спорные вопросы по-простому.
Удар кулаком.
Царь его делал широким замахом по обычаю тех лет. Которые, впрочем, жили своей жизнью аж до 20-х годов XX века. Поэтому увернуться от удара просто чуть отклонившись, не представлялось великой сложностью. Но царевич этого делать не стал. Так что отцовский кулак пришелся в скулу и отправил Алексея вместе с крепким деревянным стулом на пол.
Причем оказался таким на удивление сильным, что аж в глазах потемнело. И на несколько мгновений его действительно выключило. А потом он решил немного подыграть.
— Ты чего разлегся?! Вставай! — крикнул царь.
Но реакции не последовало.
Алексей лежал на полу с закрытыми глазами и не шевелился.
— Ты чего?! — уже более примирительно выкрикнул Петр Алексеевич.
Однако парень продолжал имитировать бессознательное состояние.
— Леша! Ты что!? Леша! — с нотками истерики крикнул царь, бросившись к нему. И схватив, начал тормошить.
— Не тряси, — очень тихо, умирающим голосом прошептал сын, продолжая свою игру. — Голова…
— Жив! Жив чертяка! — обняв сына воскликнул царь и прижал его.
Алексей открыл глаза.
Вяло так.
Отметив, что у царя на глазах аж слезы выступили. Перепугался. И вообще, его лицо выражало совсем не те эмоции, с которыми он к нему ворвался.
— Не пойму я тебя… — тихо прошептал сын. — То бьешь, то обнимаешь.
— Ты почто Гагарина сжег?! — вновь посмурнел царь. Хотя былой ярости уже не было.
— Так ты сам разрешил.
—
— Сказал же действовать на свое усмотрение для предотвращения заговора.
— И как это связано?
— Продолжая разработку этого дела я выяснил, что у заговорщиков не было явного лидера. Как и единства. Более того — большая часть их в заговоре состояла просто потому, что это модно. Вот я и решил избавить их от пустых надежд, приказав убить Шуйских.
— Да уж наслышан. Что, нельзя это было сделать как-то тише?
— Ну извини. У меня нет опытных венецианских убийц. А тут пришлось действовать на территории другого государства. Впервые. Без вдумчивой подготовки. Было только два пути. Либо отправлять военный отряд для организации «разбойного нападения», либо вот так — травить. Грубым образом. Там тонко не сработать было.
— Ладно. А Гагарин тут при чем?
— Он решил тебя наказать. И убить человека, без которого вскрыть его или обезвредить не представлялось возможным.
— Эту бабу?
— Эта баба для России сделал больше, чем весь род Гагариных. — возразил все тем же вялым голосом Алексей. — К тому же, он поднял руку на того, кто тебе верно служит. Сам вор и заговорщик. А туда же.
— Что вор не известно.
— Я смог подтвердить хищение им по меньше мере трехсот тысяч рублей. Старыми рублями. Хотя копать особо и не копал. Так — на поверхности собрал. Сколько он всего украл даже представить сложно. Кстати, надо бы поискать, где он это все хранил. И конфисковать.
Петр нахмурился, но возражать не стал.
— Он обворовывал тебя. По-крупному. Пользовал как дешевую девку. Да еще и на верных тебе людей руку посмел поднять. Так что требовалось его наказать так, чтобы все остальные все поняли.
— И ты его спалил… мда… а по-другому было нельзя?
— Можно было. По закону он подлежал четвертованию или колесованию. Хотя я бы его на кол посадил. Но мне бы Федор Юрьевич такое провернуть не дал, а ты бы его помиловал, когда вернулся бы из похода. Давая понять остальным, что можно и дальше играть в свои игры.
— Почему это помиловал? — возмутился отец.
— Сколько идет расследование его преступлений? Семь лет? Случайно это? Или тебе не хочется обострять? Я защищал тебя и твою власть. Эти твари бы ни тебя, ни меня не пощадили бы. Под нож пустили бы. Понимаешь? Они нас хотел всех извести! А ты кулаком… криком… да еще и родного сына…
Царевич махнул рукой и отвернулся, повернувшись всем телом к спинке дивана.
— Извини, — с трудом выдавив из себя, произнес Петр очень тихим голосом.