Швейцер
Шрифт:
В начале осени 1935 года Швейцер вернулся в Европу. Сентябрь и октябрь он провел в Гюнсбахе, готовя английское издание своей книги об индийских философах. В предисловии к этому изданию Швейцер с благодарностью называл глубокие работы своего друга Роллана о Рамакришне и Вивекананде и труды Шопенгауэра, которые еще в юности первые познакомили его с индийской мыслью. Однако Швейцер сразу же предупреждал и о своих разногласиях с Шопенгауэром, который воспринял индийскую философию как чистое жизнеотрицание. Швейцер считал, что особенностью индийской философии является слияние жизнеотрицания и жизнеутверждения.
Швейцера не удовлетворял анализ индийской мысли, данный европейцами, которые, на его взгляд, не попытались установить черты общности между философией Запада и индийской философией. Между тем, по мнению Швейцера, существуют основные моменты, общие для всех философий: для Швейцера это прежде всего жизнеотрицание и жизнеутверждение, проблема мира, отношение философа к этике и проблемы этики.
У Швейцера было немало точек соприкосновения с индийской философией при всех расхождениях с ее жизнеотрицающим характером. Вот что писал он об учении Будды:
«Даже если заповедь „не убий“ и „не причини боли“ начинается не с Будды, он является тем не менее зачинателем этики сострадания. Ибо это он решил поставить на почву сострадания эту заповедь, проистекавшую первоначально из идеи отказа от действия и сохранения себя чистым от мира...»
Швейцер высоко отзывается об универсальности индийской этики, которая в своем развитии пришла к признанию «того факта, что наше этическое поведение должно касаться не только нашего ближнего — человека, но и всех живых существ. Проблема безграничности сферы этики и безграничности требований, которые на нас накладывает этика, — эта проблема, которую даже сегодня европейская мысль старается обойти, — для индийской мысли существовала больше двух тысяч лет...»
Отдельному рассмотрению подвергает Швейцер ахимсу (воздержание от нанесения физического вреда живым существам), важнейший религиозный и философский принцип джайнизма, распространенный впоследствии Ганди также на нанесение вреда духовного.
«В соответствии с заповедями ахимсы, — пишет Швейцер, — джайнисты отказываются от кровавых жертв, от употребления мяса, от охоты и диких игр. Они также почитают своим долгом остерегаться, чтобы не наступить нечаянно при ходьбе на насекомых и существа, ползущие по земле. Джайнистские монахи доходят до того, что перед ртом повязывают узел, чтобы с дыханием не проглотить мошку. Джайнизм оказался вынужденным отказаться от полевых работ, потому что невозможно копать землю, не вредя мелким живым существам. Вот почему джайнисты занимаются главным образом торговлей.
Формирование заповеди «не убий» и «не причини вреда» — одно из величайших событий в истории человечества. Отталкиваясь от этого принципа, основанного на отрицании мира и жизни, древняя индийская мысль — и это в период, когда во всех других отношениях этика не продвинулась далеко, — достигла величайшего открытия о беспредельности этики! Насколько нам известно, впервые это ясно выразил джайнизм».
Швейцер приводит древнюю джайнистскую молитву, идущую еще из III века до нашей эры:
«Все святые и боги прошлого, настоящего и грядущего так говорят, возглашают, глаголют: „Да не убий, не причини насилия и зла, и муки, не преследуй живое существо, любое существо, любое творенье, любую тварь, имеющую душу, любое существо живущее“. Это чистая, вечная и навечно заповедь религии, провозглашенная мудрецами, понимавшими мир».
«Как бы серьезно человек ни решал воздерживаться от убийства и причинения вреда, — говорит далее Швейцер, — он не может избежать их совершенно. Он подчиняется закону необходимости, который вынуждает его убивать и причинять вред, зная и не зная об этом...»
Принцип «не убий» не должен быть самоцелью, а должен быть подчинен состраданию. И потому, по мнению Швейцера, он должен вступать в практический спор с действительностью. Истинное уважение к морали демонстрируется готовностью взглянуть на содержащиеся в нем трудности.
Если бы индийская мысль занималась всей этикой, а не только этикой пассивного бездействия, то она не смогла бы, по мнению Швейцера, избежать и даже не могла бы предпринять попытки избежать практического столкновения с реальностью. Но оттого, что она просто формулирует принцип «не убий» и «не причини вреда» как догму, она сумела на протяжении веков сохранять связанное с ней великое этическое мышление.
В предисловии Швейцер заранее просил извинения за чисто критический характер своего исследования, но при этом оставался тверд в своем старом убеждении:
«Величайшая честь, какую можно оказать системе мысли, — это безжалостная проверка с целью выяснения всей правды, какая в ней скрыта: наподобие того, как испытывают на крепость сталь».
Знатоки сходятся на том, что Швейцер написал очень интересную работу об индийской философии, однако многие специалисты, в том числе и индийские, говорят, что это все-таки очень западный взгляд на совершенно отличную от западной систему мышления. Независимо от меры своей критичности индийские исследователи неизменно отмечают высокое уважение и горячий интерес Швейцера к индийской философии.
Швейцер приехал в Эдинбург в начале ноября и начал второй цикл своих лекций. Во втором цикле эдинбургских лекций, прочитанных по-французски, Швейцер дальше развивает свой принцип уважения к жизни:
«Тот физиологический факт, что наша жизнь происходит от другой жизни, а другая жизнь происходит от нашей жизни, имеет в духовном смысле исключительное значение. Примитивная этика произрастает из естественной солидарности человека с предками и потомками. Но когда человек становится мыслящим существом, круг его „родственников“ расширяется...»
Уважение к жизни не позволяет нам притуплять свою непримиримость к проявлениям зла. Лишь когда наше сознание ощущает наш субъективный этический конфликт как постоянно углубляющийся, мы живем по правде. «Спокойная совесть, — говорит Швейцер, — это изобретение дьявола».
«Всякий, кто привык считать недостойной жизнь любого из живых существ, — говорил Швейцер в Эдинбурге, — рискует прийти также к идее недостойности человеческой жизни, идее, которая играет столь губительную роль в мышлении наших дней».