Сиамская овчарка
Шрифт:
— Чтоб тебе, проклятый! — сказала я, подняла голову и вздрогнула: в дверях стояла тётя Маруся.
— Тут грязи полно, — сказала я небрежно и почувствовала, что краснею, — кошки гадят — вонища… — Знаю, что говорю совсем не то, но уже не остановиться…
— Помой кормушки, — сказала тётя Маруся. — Птицы голодные.
Я посмотрела на страусиху: до чего дурацкий вид — глаза вытаращила и степенно переставляет ноги.
— Пусти, Цыганок, — перегнала
— Курице больше женское имя подходит, — сказала я.
Тётя Маруся промолчала, мельком взглянула на меня. Кормушки я старалась мыть быстро и тщательно, скрывая брезгливость.
— Вот «Лушка» ей, например, больше подходит.
— У страусов самцы высиживают яйца и маленьких воспитывают, — сказала тётя Маруся. — Пойдём плоты вымоем, кормить пора.
Мы пошли через парк к реке. Посетителей всё ещё не было. Я чувствовала себя чужой, и было странно, что я, которую ещё вчера в это раннее время не пустили бы в парк, хожу здесь. Рыкнул, словно дразнясь, тигр. Мне так хотелось работать у хищников… Лебеди, завидя нас, затрубили. Вытягивая шеи, заглядывали в пустые вёдра. Но, видимо разочаровавшись, поплыли прочь. Сначала медленно, потом всё быстрей, пока не приподнялось из воды тело. Размахивая раскрытыми крыльями, они побежали, едва касаясь лапами воды. Казалось, сейчас они улетят.
Тётя Маруся зачерпывала ведром воду из речки и и силой выливала на плоты. А я жалась к деревянным бортам, скользя и поджимая ноги. Белые от перьев и помёта брызги прилипали к одежде.
— Ну, чего ты жмёшься, бери ведро, мой другой плот.
Я перешла по скользкому трапу на соседний плот.
«Уйду, сегодня же уйду», — думала я, с трудом сохраняя равновесие над мутно-зелёной водой.
На берегу, за оградой, стояли уже первые посетители зоопарка. Я видела их нарядные ноги. Боялась посмотреть в лица. Поднимала ведро за ведром и с высоты плеч выплёскивала воду.
«Как я пройду мимо них?» — билось в голове. Грязное мокрое платье облепило ноги, цветастые трусики горели сквозь него яркими пятнами. Я отдирала платье от тела, но оно сразу же пришлёпывалось снова.
И вдруг почему-то захлестнула обида на всех: на людей, которые тащатся рано утром в зоопарк, и на начальство, которое в наше время заставляет таким способом мыть плоты, и на ловкую, в чистом халате, тётю Марусю.
— Не реви, корми птиц. Рыбу бросай лебедям, а уткам зерна насыпь. Следи, чтоб не дрались. Я халат тебе на складе возьму. Я бы свой дала, да под ним у меня одна рубашка, жарко. Подожди, я сейчас.
Прижавшись к перилам, я ждала тётю Марусю. Отвернув голову от решётки со зрителями, я время от времени скашивала в их сторону глаза, ловя момент, когда надо мной будут смеяться.
Вдруг меня кто-то тронул. Это был лебедь. Он ел рыбу прямо из ведра, касаясь шеей моих ног. Он был такой мягкий и тёплый. Крыло полувисит. Короткое. Вот почему они не взлетают!
Я высыпала зерно в кормушки, залила его водой. Утки, толкаясь и крякая, заполоскались клювами. Я выбрала самую крупную рыбу «моему» лебедю, а потом стала кормить и остальных. Лебеди, приподняв крылья, замерли поодаль, изредка в нетерпении пригибая голову к воде. Рыбу ловили на лету, вытягивая шеи.
Тётя Маруся помогла мне
Мы вернулись к страусам. Насыпали им в кормушки рубленых овощей с зерном. Цыганок, недоверчиво косясь на меня, вывел покормить своих полосатых детей. Стоял над ними, зорко следя, чтобы они не разбрелись. Он недоглядел, как один страусёнок подобрался ко мне. Развязал шнурок на туфлях, потом задрал голову вверх и, часто-часто моргая, стал смотреть мне в лицо. И тут почему-то, глядя в глаза этому большому цыплёнку, я поняла, что приду сюда завтра и никуда я отсюда не смогу уйти.
Из любви к сколопендре
Для змей и крокодилов строили новое здание — террариум. А пока бедняги жили в помещении и без них тесного птичника. Специального человека для присмотра за ними тоже не было.
Тёте Марусе предложили: «Хоть по часику в день змеям уделите».
— Непривычная для меня скотина, — ответила она, — ни погладить, ни подлакомить.
Рита бы пошла, да к змеям только опытных работников пускают.
Попросили и Тамару у змей поработать.
— Что я, сумасшедшая? — ответила Тамара.
— Зарплату прибавим, — уговаривала начальница.
Тамара оживилась, а потом и говорит:
— Нет, боюсь!
Начальница ушла, Тамара у тёти Маруси спрашивает:
— А если змеям щипцами кормушки подавать, может, ничего, обойдется? — Помолчала и опять спрашивает: — Ты, Марья Ильинична, того, с крокодилами работала?
— Нет, — ответила тётя Маруся, — не приходилось.
Согласилась Тамара на трудовую нагрузку — змей поить и кормить.
Убрала Тамара у птиц, накормила, расселась, как барыня, на табуретке, Рите с тётей Марусей разговорами мешает.
— Марья Ильинична, — спрашивает Тамара, — вот ты что бы сперва купила — туфли или сумку?
Тётя Маруся не отвечает, мягчит кипятком овёс для лебедей. Её в клубах пара и не видно.
— Ритка! Да перестань ты капусту рубить — стучишь как бешеная. А кримпленовые платья в моде?
— Шла бы ты змей кормить, — откликнулась наконец тётя Маруся. — На платье ещё заработать надо.
Ушла Тамара, нет её и нет.
Тётя Маруся и говорит Рите:
— Я уже своих птиц обиходила, тебе подсоблю. Иди, Рита, Томку проведай, может, надо что.
Видит Рита, возле Тамары люди собрались. Сразу поняла — укусили! Подошла ближе, а Томка улыбается, как экскурсовод Ида Дмитриевна, только вместо указки пальцем в стекло террариума тычет.
— Это удав, и покормить его, граждане, гиблое дело. Поросёнка сожрать ему нипочём. Оленя — тоже.
— А рога? — спросил мужчина, записывающий Томкину речь в блокнот.