Сиасет-намэ. Книга о правлении вазира XI столетия Низам ал-Мулька

аль-Мульк Низам

Рассказ относительно этого. В городе Мерверруде был человек. Его звали Рашид Хаджи. Он пользовался почетом, обладал многими имениями, не было никого богаче его. Он служил султанам Махмуду и Масуду, был жестоким захватчиком, много творил насилий, а под конец жизни раскаялся, занялся своими делами, построил соборные |130| мечети в разных округах, отправился в хаджж, вернулся из хаджжа и остановился на несколько дней в Багдаде. Однажды, идя по базару, он увидал собаку в чесотке, сильно страдавшую от струпьев. Он сказал слуге: „Возьми эту собаку и приведи ее в дом“. Когда тот привел, он накормил своей рукой, намазал маслом, держал и лечил эту собаку, пока она не выздоровела. После того он совершил еще один хаджж, во время хаджжа сделал много добра, вернулся домой и умер в Мерверруде. Прошло некоторое время и его увидели во сне в счастливом виде. Спросили: „Что сделал бог с тобой?“ Ответил: „Смилостивился надо мной и простил меня. Те всяческие послушания, благодеяния, хаджжи не имели пользы для меня. А вот из-за собаченки, которую я обмазал своей рукой, мне возгласили: „Мы простили тебя из-за той собаки“. Из всех моих благочестивых подвигов — это единственный, который мне помог“. [259]

259

См. Введение в изуч., В, 116 (130); Г, 116 (129—136).

Это я рассказал затем, чтобы владыка мира знал: благодеяние есть добро. Вот смилостивились над овцой и собакой, получили эти степени. Следовательно, надо понять, какое достоинство и какую награду получит тот, кто проявит сострадание к мусульманину, ведь у бога значение мусульман величественнее и больше, чем неба и земли. Когда государь времени — богобоязнен, думает о будущем, он становится справедливым; таким же станет и войско, усвоит его поведение.

Глава относительно этого. У неусыпных государей был такой обычай: уважать старцев, беречь бывалых в делах и бывалых в войне. У каждого из них были свое место и чин. Когда следовало совершить |131| что-либо важное для пользы государства, с кем-либо учинить союз, узнать положение государя, исследовать дело веры и тому подобное, все эти мероприятия совершали совместно с людьми знающими, бывалыми, дабы то дело доходило до желанной цели. Если случалось сражение, на то сражение посылали тех, кто много воевал, побеждал в боях, брал крепости, чье имя было бы известно всему свету. Вместе с тем с ним посылали опытного в делах старца, дабы не впал в ошибку. В этом отношении, если и теперь позаботятся об осторожности, будет лучше и безопаснее.

Глава сорок первая.

О значении титулов.

А вот многочисленны стали титулы, и чем они стали многочисленнее, тем меньше осталось у них значения и цены. Всегда государи были сдержанны в отношении титулов, так как одним из достоинств государства является соблюдение титулов, степени и меры каждого. Когда бы один титул был у человека базара и дихкана, [260] не было бы между ними никакой разницы, и положение человека известного и неведомого будет одинаковым, а когда одинаковым будет титул человека ученого и невежды, то не останется различия между хорошим и плохим. Это не годится в государстве. Так титулами эмиров и тюрков были Хусам ад-дин [261] — „меч веры“. Сейф ад-даулэ — „меч державы“, Амин ад-даулэ — „доверенный державы“ и подобно этому; титулом хаджэ, амидов и правительственных лиц было: „Амид ад-даулэ — „опора державы“, Захир ал-мульк — „пособник царства“, Киввам ал-мульк — „поддержка царства“ и тому подобное. Теперь эти различения уничтожились; тюрки возлагают на себя титулы хаджэ, [262] а хаджэ — титулы тюрков и в том не видят греха. Всегда титул уважался.

260

ТИ, 107 дает иной вариант противопоставления: „когда титул человека базара и дихканина тот же самый, что титул амида, не станет разницы между низким и благородным“ и т. д.

261

ТИ, 107 дает иную форму титула Хусам ад-даулэ — „меч державы“.

262

Как явствует из данного контекста, под названием хаджэ в „Сиасет-намэ“ разумеется вазир; в памятниках, восходящих к газневидскому времени, звание хаджэ-и-бозорг означало исключительно вазира.

Рассказ. Когда султан Махмуд сел на султанство, он попросил титул у повелителя правоверных ал-Кадир биллаха; [263] тот прислал |132| ему титул Ямин ад-даулэ — „десница державы“. Когда Махмуд захватил страны Нимруз, Хорасан, Индию до Сумната и захватил целиком Ирак, [264] он отправил посла с многочисленными подарками и подношениями к халифу, требуя от него увеличения титулов. Тот не согласился. Говорят, Махмуд десять раз отправлял послов, и все было тщетно. А хакану Самарканда халиф дал три титула; Захир ад-даулэ — „пособник державы“, Муин халифат иллах — „помощник наместника бога“. Малик аш-шарк ва-с-син — „Царь Востока и Китая“. Махмуд стал завидовать. Еще раз он отправил посла: „Я завоевал все страны неверных, во имя бога бьюсь мечом, а ты дал три титула хакану, моему ставленнику, мне же самому за столько заслуг один титул“. Пришел ответ: „Титул является чествованием человека, через которое умножается его честь, и он становится известным; ты сам — почтенен и известен, тебе достаточно одного титула. А хакан — неуч, тюрок, невежда, — поэтому мы согласились удовлетворить его просьбу, ты же осведомлен во всяческих знаниях, близок нам; наши намерения по отношению к тебе лучше, чем ты предполагаешь“. [265] Услыхав это, Махмуд обиделся. В его доме была одна женщина, тюрчанка по рождению, [266] умевшая писать и речистая. Большую часть времени она проводила во дворце Махмуда, разговаривала с ним, шутила и забавляла; она рассказывала и читала рассказы всякого рода. Однажды она села перед Махмудом, увеселяя его. Махмуд сказал: „Сколько не стараюсь, чтобы халиф мне увеличил титул, не получается прока. Хакан, являющийся моим подданным, обладает несколькими титулами. Надо, чтобы кто-нибудь выкрал из дома хакана халифатскую грамоту и доставил бы мне. Дам такому все, что он захочет“. Женщина сказала: „Я отправлюсь и доставлю ту грамоту; а ты дашь мне, что я потребую?“ Махмуд сказал: „Дам“. Затем он дал ей средства, она взяла с собою своего сына и отправилась из Газнина в Кашгар. Накупила тюрков-гулямов и все, что привозят из Хата и владения Чин, как-то: изящные изделия, щелк, молодых рабынь, таргу, [267] многое другое, подобно этому, и отправилась вместе с торговыми гостями в Самарканд. Через три дня она пошла приветствовать хатун. Она привела к хатун одну красивую рабыню в многочисленных браслетах и сказала: „У меня был муж — купец, он меня возил с собою и имел намерение направиться в Китай |133| (Хата). Когда он прибыл в Хотан, его постигла смерть. Я вернулась и пришла в Кашгар. Я вручила хану Кашгара подношение и сказала: „Мой муж был один из слуг преславного хакана, а я — рабыня жены хакана. Они меня сделали свободной, дали ему в жены. Этого ребенка я имею от него. Теперь он умер в Хотане; то, что осталось от него, достояние, данное ему преславным хаканом и хатун. Я надеюсь, что хан прострет руку над головою своей рабыни и этим сиротою, отправит нас в хорошем обществе в сторону Юзкенда и Самарканда, чтобы я могла благодарить и восхвалять тебя пока я жива, быть за тебя молельщицей“. Он сказал много хорошего о хатун, точно так же о хакане, дал нам конвой, приказав, чтобы хан Юзкенда хорошо принял нас, и отпустил в хорошем сопровождении в сторону Самарканда. Вот я и попала в Самарканд благодаря вашему счастью. Мой муж говаривал: „если я доберусь до Самарканда, никогда не уйду оттуда“, он часто мне упоминал о вас. Если вы примете меня в рабство, возложите на мою голову руку попечения, мое сердце прикрепится здесь, я продам украшения, которыми обладаю, приобрету здесь земельное владение, останусь здесь из-за уважения к вам, воспитаю этого сыночка. Надеюсь, что по вашему благословению всевышний сделает его счастливым“. Хатун сказала: „Не беспокойся, насколько будет возможно, ничего не пожалею из благ и попечений, дам тебе дом и кусок хлеба; так сделаю, как угодно будет твоей душе; не допущу, чтобы ты отлучалась от меня хотя бы ненадолго. Я скажу хакану, он даст тебе все, что ты захочешь“. Женщина распростерлась перед хатун и сказала: „Теперь ты — моя госпожа, я не признаю никого другого. Следует, чтобы ты отвела меня к хакану, дабы я переговорила с ним“. Хатун сказала: „Приходи завтра“. Женщина пришла на другой день, хатун отвела ее к хакану. Она поклонилась ему, предложила в дар гуляма тюрка и доброго коня, сказала: „Твоя раба немного уже сказала хакану о своем положении. Говоря коротко, когда муж рабыни опочил, то его компаньон сказал относительно всего, что было приготовлено для страны Китая: „Не следует этого везти обратно“. Кое-что мы отдали хану Кашгара, остаток в дороге истратили, и вот остались я и этот сирота. Если |134| преславный хакан примет рабыню в царство, так же, как хатун приняла, рабыня проведет остаток жизни в этом услужении“. Хакан оказал ей много участия. После этого она каждый день приносила хатун подарки, рассказывала приятные рассказы. Она так повела себя в отношении хатун и хакана, что они не знали веселия без нее, приходили в смущение, но чтобы они не предлагали ей из деревень и имущества, она отказывалась принимать, а каждые несколько дней садилась на коня и отправлялась из того дома, где остановилась, на три-четыре фарсанга за город: „я, мол, покупаю земельное владение, устраиваю имение“. Там она была три-четыре дня, извинялась и снова оказывалась в их присутствии. Когда хатун и хакан посылали кого-нибудь за ней: „Почему она не идет?“ — отвечали: „имение покупает в такой-то деревне“. Хатун и хакан радовались, говорили: „Она здесь прилепляется душой“. Так прошло шесть месяцев. Много раз, извиняясь перед ней, давали ей имущество, не принимала, говоря: „Для меня в мире нет лучшего блага, как видеть господ, ибо бог, великий и преславный, обеспечил мне ежедневное пропитание; я вижу всякий день, что без господ обойтись нельзя, а когда придет необходимость, осмелюсь и попрошу“. И тем их обманывала. А все, что у нее было из золота, серебра и драгоценных камней, она отдала одному купцу, который постоянно ходил по торговым делам из Самарканда в Газнин, и отправила на дорогу в Балх пять всадников, сказав: „Хочу, чтобы на каждом привале находился всадник, пока я не прибуду“. Затем она отправилась к хатун и хакану, воздала обоим хвалу. „Сейчас случилась у меня нужда, не знаю, говорить или нет?“ Хатун сказала; „Слышу от тебя нечто удивительное. Тебе следовало еще и до этого времени обратиться с сотней просьб. Говори, в чем нужда?“ Сказала: „На всем свете я имею одного сынка, его я обучила корану и адабу в надежде на то, что он будет счастлив при державе господ. После посланий от бога и пророка нет лучшего на земле, чем послания от повелителя правоверных. Тот дабир, что пишет те писания, мудрее всех дабиров. Если бы господа благоусмотрели дать рабыне на два-три дня ту грамоту, |135| чтобы сын почитал ее с учителем“. Хатун и хакан сказали: „Вот так нужда, с которой ты обратилась! Почему ты не попросила какого-нибудь города или владения? У нас валяется пятьдесят таких посланий. Если хочешь, все отдадим тебе“. Женщина сказала: „Мне достаточно одного“. Хакан приказал слуге, чтобы тот пошел в казнохранилище и дал бы ей из посланий все, что она пожелает. Она отправилась в казнохранилище, взяла грамоту и принесла домой. На другой день она приказала, чтобы оседлали всех лошадей, которые были у нее, положили бы груз на верблюдов и распустила слух: „Я отправлюсь в такую-то деревню за покупкой земельного владения, там пробуду с неделю“. Погнала вперед и приехала в ту деревню. А еще ранее этого она получила указ, [268] чтобы ее принимали с почтением в любом месте, куда бы она ни прибыла, давали бы угощение. Затем в полночь она выехала, прошла от города три фарсанга, остановилась, и снова оттуда снялась. На пятый день она прибыла в Термез. Там, где требовалось, она предъявляла проходное свидетельство, и, пока не достигла Балха, хатун ничего не знала об ее отъезде. Из Балха она отправилась в Газнин. Привезла грамоту султану Махмуду. Махмуд переслал ту грамоту через посредство одного ученого Кадиру, написал послание, в нем сообщил: „Кто-то из моих слуг проезжал через Самарканд, зашел в какую-то школу, увидал это послание в руках читавших его неразумных малышей, взял его из рук малышей и привез. Да будет известно, что грамоты следует посылать тем, которые их могут оценить, признать их венцом своей головы“. Когда алим, который был послом, дошел до Багдада и доложил эти обстоятельства и грамоты, халиф очень удивился и приказал написать хакану письмо с порицанием.

263

Ал-Кадир биллах, халиф-аббасид (381—422 = 991—1031).

264

ТИ, 107 дополняет список подвигов Махмуда: „он вывез идола Маната. захватил Самарканд, завоевал Хорезм, пришел в Кухистан и Ирак, захватил Рей, Исфахан, Хамадан, привел в подчинение Табаристан“.

265

См. Введение в изуч., В, 120 (132).

266

Эта турчанка по рассказу ПБ, 408 была женою великого эмира, но потеряла мужа.

267

Слово таргу *** означает, следуя толкованию словаря Steingass, наряд из краснобагряного шелка; Ш. Шефер в примечании к стр. 194 фр. пер. трактует это слово, как обозначение драгоценной материи, тканной из шерсти белого верблюда; несколько неожиданное истолкование получает это слово в переводе И. Н. Березина отрывка из Рашид ад-дина о турецких и монгольских племенах (Труды ВО, V, 210), где это слово переведено как провиант.

268

***.

Посол Махмуда оставался шесть месяцев при дворце халифа, представлял прошения, но не получал ясного ответа. Наконец он однажды написал фетву: „Если появится государь и обнажит меч ради величия ислама или будет воевать с неверными и страны неверия обратит в страны ислама, а халиф от него удалится и не сможет разрешить обстоятельств, которые случаются в каждое время, следует ли посадить халифом некоего другого почитаемого аббасида и брать пример с него или нет“. Он отдал эту фетву в руки главного судьи. Судья ответил: „Следует“. [269] Посол снял копию с этой фетвы, приложил к заявлению, а в заявлении написал: „Пребывание сего раба затянулось. Махмуд за сотни тысяч заслуг просит о кое-каких титулах, а господин мира скупится на них. Если Махмуд после |136| всего этого будет действовать согласно решения этой фетвы, полученной законно, за подписью главного судьи, то будет это извинительно или нет?“ Как только халиф прочел заявление, он сейчас же послал хаджиба Ворот к вазиру: „Сейчас же позови посла Махмуда, ублаготвори его душу, приготовь все, как мы приказали, почетное платье и титул, отпусти в довольстве“. При наличии такой преданности, похвальных заслуг и стараний Махмуд добился только прибавки титула Амин ал-миллэ. И пока Махмуд был жив, у него был титул: Ямин ад-даулэ, Амин ал-миллэ — „десница державы, хранитель веры“. [270]

269

В рассказе дана форма фетвы, сохранившая свой вид до настоящего времени: подробно мотивированный вопрос и краткий ответ „следует“ или „не следует“, который по существу и является решением.

270

См. Введение в изуч., Г, 120 (131—136).

А теперь и самые-то незначительные лица гневаются и обижаются, если пишут менее, чем десять титулов!

У Саманидов, бывших столько лет государями, у каждого был один титул: у Нуха — шахин шах, у его отца — эмир-и-садид — „эмир, обладающий прямотой речей и поступков“, у деда его — эмир-и-хамид — „славный эмир“, у Исмаила сына Ахмеда — эмир-и-адил — „справедливый эмир“. [271]

Титулы казиев, имамов и ученых были таковы: Маджд ад-дин — „слава веры“, Шараф ал-ислам — „честь ислама“. Сейф ас-сунна — „меч сунны“, Зеин аш -шариэ — „украшение шариата“, Фахр ал-улама — „слава ученых“ и другие, подобные этим, поскольку они относятся к шариату. А если кто не является ученым богословом и присвоит эти титулы, то государю следует такого наказывать, не давать ему разрешения. Также сипах-саларов и мукта [272] титуловали через „даулэ“ — „держава“, как-то: Сейф ад-даулэ — „меч державы“, Захир ад-даулэ — „пособник державы“ и подобно этому. Амидам и правительственным лицам дают титулы через „мульк“ — „царство“, как-то: Шараф ал-мульк — „честь царства“, Амид ал-мульк — „опора царства“, Низам ал-мульк — „устроение царства“, Камал ал-мульк — „совершенство царства“.

271

Мукаддаси (BGA, III, 337) сообщает о традиции, существовавшей у саманидов, давать титул после смерти государя. Может быть именно этим обстоятельством объясняются те противоречия в саманидской титулатуре, что мы встречаем в разных источниках. В частности, заупокойная титулатура упомянутых в данном разделе саманидских государей, по Мукаддаси, была следующей: Исмаил б. Ахмед — Мази; Ахмед б. Исмаил — Шахид; Наср б. Ахмед — Са'ид; Нух б. Наср — Хамид.

272

ТИ 113: эмиров и чиновников.

После султана Алп-Арслана — да смилостивится над ним бог!— эти правила изменились, исчезло различение, титулы смешались; мелкое лицо просило титул — давали, пока не унизился сам титул.

... [273] именитее которых не было в Ираке, пользовались титулами Азуд ад-даулэ — „длань державы“, Рукн ад-даулэ [274] — „столп державы“, их вазиры пользовались титулами: Устад-и-джалил — „прославленный учитель“, Устад-и-хатир [275] — „достопочтенный учитель“, мудрее и величественнее всех вазиров был Сахиб-Аббад, титул его был Кафи ал-куфат — „совершенный из совершенных“. Вазир султан Махмуд Гази был Шамс ал-куфат [276] — „солнце совершенных“.

273

См. Введение в изуч., Г, 124 (136).

274

Азуд ад-даулэ Абу Шуджа Хусрау (338—372 = 949—983), Рукн ад-даулэ Абу Али Хасан (320—366 = 932—976).

275

Абу-л-Касим Исмаил б. Аббад б. Ахмед б. Идрис ат-Талигани, называемый Ибн Аббад и ас-Сахиб, вазир бовейхидов Муаид ад-даулэ и Фахр ад-даулэ с 360 по 385 (= 970/71—995) г. (Zambaur 215).

276

Ахмед б. ал-Хасан ал-Мейманди ал-Вазир — вазир султана Махмуда с 401 по 416 (= 1010/11—1025) г. В 421 (= 1030) г. был сослан султаном Махмудом в Кашгар, но в следующем году по смерти Махмуда был возвращен из ссылки и назначен вазиром Масуда. Ум. в 424 (= 1032/33) г. (Перс. Отби, 347, 356 и далее).

До сего в титулах царей не было слов „дуниа“ — вселенная и „дин“ — вера. Повелитель правоверных ал-Муктади би-амриллах ввел в титулы султана Малик-шаха, да смилостивится над ним господь! Муизз ад-дуниа в-д-дин [277] — „укрепляющий мир и веру“. |137| А после его смерти это стало обычаем: у Баркиарука-Рукн ад-дуниа ва-д-дин — „столп мира и веры“, у Махмуда — Насир ад-дуниа ва-д-дин — „защитник мира и веры“, у Исмаила — Мухьи ад-дуниа ва-д-дин — „живящий мир и веру“, у султана Махмуда — Гияс ад-дуниа ва-д-дин — „помощь миру и вере“, [278] женам царей также пишут этот титул „ад-дуниа ва-д-дин“; этакое украшение и порядок добавляют к титулам царских детей, этот титул им подобает, потому что непосредственно связывает их благо с благом „веры и мира“, как краса царства и державы слитны с продолжительностью жизни государя. Но вот удивительно, что самый ничтожный слуга тюрок или какой-нибудь гулям, плоховернее которого нет, от которого вера и царство терпит тысячи ущербов и изъянов, усвоил себе титул муин ад-дин — „помощник веры“, тадж ад-дин — „венец веры“. Первый вазир, которому титул ввели „ал-мульк“, был Низам ал-мульк, [279] титулом которого сделали Кавам ал-мульк — „поддержка царства“. Итак, мы и хотим сказать, что титулы „дин“, „ислам“, „даулэ“ подходящи к четырем разрядам людей: во-первых, — государю, во-вторых, — вазиру, в-третьих, — улемам, в-четвертых, — эмиру, который постоянно занят священной войной, способствует 'победе ислама. Всякого, кроме этих, кто вносит „дин“ и „ислам“ в свой титул, пусть накажут, чтобы это послужило примером другим. Смысл титула в том, чтобы по нему признавали человека. Например, в каком-нибудь собрании или сборище сидит сто человек, и в их числе находится десять человек с именем Мухаммед. Кто-нибудь закричит: „Эй, Мухаммед!“, вот и следует отозваться всем десяти Мухаммедам, сказав: „Я — здесь“; ведь каждый подумает, что произносят его имя. Если же одному дадут титул мухтасс — „избранник“, другому — муваффак — „помощник“, „содействующий“, третьему — камил — „превосходный“, четвертому садид — „прямой“, пятому — рашид — „идущий по правильному пути“ и подобные этому, то позовут его по титулу, он сейчас же и поймет, что зовут именно его. За исключением вазира, туграи, мустауфи, султанского ариза, амида Багдада и амиля Хорасана, [280] никого не следует звать титулом ал-мульк. Титулы без ал-мульк таковы: ходжа, рашид, мухтасс, садид, наджиб, устад-и-амин, устад-и-хатир, тегин и подобно этим, да проявится отличие между чином и степенью старшего и младшего, низкого и великого, придворного и простонародья, чтобы не нарушалось благополучие дел дивана. Если в государстве существует прямота, она и проявится. Правосудные и неусыпные |138| духом государи не совершают дела без разузнавания, они спрашивают о привычках и обычаях предков, читают книги, приказывают дела по хорошему порядку, возвращают титулы к их правилам, уничтожают вредные новшества силою мысли, влиятельным указом, острым мечом.

277

См. Введение в изуч., Г, 125 (136—138).

278

См. Введение в изуч., Г, 125 (136—138).

279

См. Введение в изуч., Г, 125 (136—138).

280

Туграи (от *** — печати, прилагавшаяся к государственным указам) — чиновник, стоявший в сельджукское время во главе государственной канцелярии (Бондари, IX). Ариз — чиновник, ведавший хозяйственно-финансовой частью войска (ср. „Тарих-и-Систан“, 218).

ТИ, 115 указывает четырех амидов — Багдада, Хорасада, Ирака, Хорезма (см. то же самое в ЭИ под словом амид).

Глава сорок вторая.

О том, чтобы не приказывать двух должностей одному человеку, а приказывать таковые не имеющим дела, не оставлять их обездоленными, о предоставлении их людям с чистой верой, достойным, а маловерам и плоховерам должностей не давать, от себя удалять.

Государи бдительные и вазиры осмотрительные никогда не приказывали двух занятий одному лицу, чтобы дело у них было в порядке и преуспеянии; когда поручают две Должности одному лицу, всегда нарушался от этого порядок; одно из тех двух дел потерпит изъян, произойдет какой-нибудь проступок. Хорошенько вот присмотришься, все равно тот, кто обладает двумя службами, окажется с изъяном, его постигнут упреки, он станет сокрушенным и виноватым. Всякий раз как приказывают два занятия одному человеку, он — ни туда ни сюда; поневоле, дело остается несделанным. И поговорка по этому случаю: „дом не устраивается двумя хозяйками, хозяйство разрушается“. Когда случается, что вазир неспособен, а государь нерадив, верный признак этого, что одному амилю поручают из дивана две должности. Сейчас существуют лица, совершенно неспособные, а занимают десять должностей, если появится еще какое-нибудь другое дело, они и его просят и добиваются. Не задумаются, имеет ли этот человек пригодность к сему или нет, способен ли он или нет, имеет ли знания, потребные для секретаря, правителя, устроителя казны, или нет, справится ли он со столькими делами, сколько взял на себя, или нет. Сколько людей предприимчивых, способных, достойных, пользующихся доверием |139| и известных остаются обойденными, сидят бездеятельно в домах и ни у кого нет достаточного понимания, зачем нужно, чтобы какой-нибудь неспособный захватил несколько должностей, а известный, пользующийся доверием, не имел бы одной должности, оставался обойденным, особенно же те, кто имеет заслуги при этой державе, чьи достоинства, мужество, верность — известны. Удивительнее же всего то, что во все времена приказывали обязанности тому, кто был чист верою, благородного происхождения, воздержан в жизни, если же он не подчинялся, не слушался и не соглашался, то возлагали на его шею вынуждением и силой. Поневоле доходы не тратились по пустому, государь проводил время в душевном и телесном спокойствии. Теперь это распознавание ушло: если даже иудей живет исполнением должности и хозяйничанием у тюрков, то и это ладно, если христианин или гябр, или кармат — тоже ладно. У них полное равнодушие, нет у них ни ревности к вере, ни бережливости к доходам, ни милосердия к народу. Держава пришла к завершению и сей раб боится плохого глаза, он не знает, куда поведут эти дела. Во времена Махмуда, Масуда, [281] Тогрула и Алп-Арслана ни один гябр, иудей, христианин или рафизит не осмеливался показаться в поле или пойти к какому-либо вельможе, и все кадхуда тюрков были знающими мутасаррифами [282] и честными дабирами, а худоверных слуг иракских они к себе не подпускали, никогда не приказывали им службы, заявляя: „Они — единоверцы с дейлемцами и их сторонниками. Как только они укрепятся, они принесут тюркам ущерб, а мусульманам горести. Врагов лучше в своей среде не иметь. Поэтому-то прежние государи жили без бедствий. Теперь же дело дошло до того, что двор и диван полон ими, у любого тюрка десять — двадцать бегающих перед ним и принимающих все меры к тому, чтобы не позволить хотя бы немногим хорасанцам пройти в эти двери и двор, заработать кусок хлеба. А султан Тогрул и Алп-Арслан, — да озарит бог их могилу! — когда слышали, что какой-нибудь тюрок или эмир допускал к себе рафизита, делали ему выговор.

281

Абу-Сайд Масуд б. Махмуд (421— 432 = 1030—1041).

282

В тексте ИШ фраза начинается словами ***, где, конечно, сочетание *** не может не вызвать сомнения; следовало бы: ***.

Рассказ относительно этого. Однажды довели до слуха султана, умершего в вере, Алп-Арслана — боже, освяти его дух! — этакое: |140| „Ардум [283] хочет сделать своим дабиром дих-худа [284] Яхья“. Султан почувствовал отвращение, ведь говорили, что дих-худа — еретик. Он сказал Ардуму во время приема: „Ты — мой враг и противник царства“. Услыхав это, Ардум упал на землю, спросил: „О, господин! что это за слова? Я — нижайший раб. Какой проступок я совершил против господина в служении и приверженности?“ Султан сказал: „Если ты не враг мне, зачем тебе брать на службу моего врага?“ Ардум спросил: „Кого это?“ Султан ответил: „Дих-худа из Абэ, [285] дабира“. Сказал: „Кто бы он ни был, пойдите и приведите этого человека“. Привели сейчас же. Султан спросил: „Эй, человечишко! Ты утверждаешь, что багдадский халиф не законен, ты — рафизит?“ [286] Человечишко сказал: „Я — шиит“. Султан сказал: „Эй ты! муж блудницы, шиитская вера хороша для того, чтобы прикрыть веру батинитов. Эта — плоха, а та — еще хуже“. Приказал чаушам, [287] чтобы они побили его и полумертвым выбросили из дворца; [288] затем обратился к тюркам, сказал: „У этого человечишка нет греха; грех на Ардуме за то, что он взял на свою службу неверного. А я несколько раз говорил, что мы — противники этого. Свое владение мы добыли силой, мы все — чистые мусульмане, эти же иракцы — плоховеры, приверженцы Дейлема. В настоящее время всевышний возлюбил тюрок, потому что они чистые мусульмане, не знают блажи и вредных новшеств“. Затем приказал, чтобы принесли конского волоса, дал один волосок Ардуму, сказав: „Разорви“. Ардум взял и разорвал. Потом дал десять волосков, он разорвал, затем ссучил много волос и сказал: „Разорви“. Не смог разорвать. Тогда султан сказал: „Враги — таковы же, их можно разбить по одному, по двое, но когда они во множестве, их нельзя разбить. Это — ответ тебе на слова: „Какое значение имеет этот человечишко и что он может сделать державе?“ Когда ты заодно с врагом, происходит измена, которую ты готовишься совершить по отношению самого себя, и по отношению к государю. Если для тебя допустимо делать с собой все, что ты хочешь, то государю нельзя не принимать мер бдительности и предосторожности, предоставлять жизнь изменникам. Я должен хранить вас, вы — меня, так как бог, преславный и превеликий, поставил меня |141| саларом над вами, не вас надо мною. Знайте, кто дружит с врагом государя, тем самым враг государя. Всякого, ведь, кто якшается с ворами и смутьянами, также считают за такового“. В то время когда эти слова произносились султаном, присутствовали хаджэ Мушаттаб и кази-имам Абу-Бекр. [289] Султан обратился к ним и спросил: „Что вы скажете относительно моих слов?“ Они сказали: „Ты говоришь то, что говорят бог и пророки“.

283

См. Введение в изуч., Г, 127 (139—143).

284

Дих-худа — дехканин.

285

Абэ или Авэ — селение Кумской области к югу от города Савэ. Ср. слова Абдаллах б. Меймун; на стр. 184, ИШ говорится о том, что все жители Абэ — рафизиты.

286

Рафизиты — секта шиитов, признававших своим главою Зейда б. Али б. ал-Хусеин (Hughes. Diction of Islam, 532).

287

Чауш — гвардеец-тюрок, находящийся при государе и несущий судебно-полицейские функции. В основе этого термина, невидимому, лежит греч. kakakaka (См. Ш. Шефер. „Китаб ал-байан“, прим. к стр. 143).

288

ТИ, 117 указывает на смерти Яхья.

289

Ш. Шефер в примечании к стр. 208 фр. пер. замечает, что существовало два ученых богослова, носивших имя Мушаттаб (читаемое Ш. Шефер как Machtab; наше чтение исходит из чтения, принятого в издании Бондари): Мушаттаб Мухаммед б. Ахмед б. Абд ал-Джаббар и Мушаттаб б. Мухаммед, последний происходил из Ферганы и принадлежал к ханифитскому толку Абу-Бекр б. Ахмед б. Али б. Сабит, традиционалист-богослов, ум. в 460 (= 1067) г.