Сиасет-намэ. Книга о правлении вазира XI столетия Низам ал-Мулька
Шрифт:
Сообщение Хаджи Хальфы о позднейшей приписке неким ал-Ямани к сочинению Низам ал-мулька дополнительных 15 глав не может подойти с большим основанием ни к одной части „Сиасет-намэ“, чем к части, касающейся истории еретиков.
Сомнительно также авторство Низам ал-мулька в отношении большинства рассказов, приводимых в „Сиасет-намэ“ в виде иллюстраций тех или иных дидактических положений. Характерной чертой этого иллюстративного материала является фабула; при превалирующем значении фабулы историческое правдоподобие того или иного рассказа имело подсобное, второстепенное значение. Такие рассказы-иллюстрации должны были обладать преимущественно литературными, а не историко-хроникальными достоинствами. Как и для всякого литературного произведения, источником для таких занимательных рассказов могло быть в одинаковой степени как устное, так и письменное предание. Приведенные в разделах 61 и 115 примеры изустной передачи рассказа наглядно показывают живучесть и в это время устной традиции. Отношение такого устного литературно-исторического творчества к письменному весьма сложно; и не всегда, конечно, возможно проследить более или менее детально обращение устного рассказа в письменную форму, и превращение зафиксированного письменностью рассказа в устную легенду. Г. Рихтер в своей работе о старинных арабских зерцалах отметил на основе обследования дидактической литературы, имеющей в основе сасанидско-пехлевийскую традицию, динамику расположения тех или иных рассказов вокруг излюбленных исторических и псевдоисторических личностей (Александр Македонский, Аристотель, Ардашир, Хосров, Ануширван, Хосров Парвиз, Бузурджмихр, Тахир ибн ал-Хусейн и т. д.). Наблюдаемые Г. Рихтером явления для ранней арабской литературы могут быть отнесены к литературе Х—XIII в. на персидском языке. Произведенное Мухаммедом
Вряд ли эти сомнения можно сколько-либо аргументировано обосновать ссылками на анахронизмы или исторические неточности. Сложная история бытования рукописи, наиболее старый список которой датируется лишь концом XIII в., не позволяет более или менее строго оценивать ошибки рассказов, относя их исключительно за счет автора. Даже издание Ш. Шефера, выполненное с возможной для европейского ученого тщательностью, внесло в текст сочинения ряд недоразумений, отсутствующих в рукописях, и в некоторых случаях разъясненных тегеранским изданием. [656]
656
Например: „Сиасет-намэ“ ИШ, 27 (ТИ, 22), 183-84 (ТИ, 157), 185 (ТИ, 160-161) и т. д.
Наши сомнения базируются не на отдельных неточностях и ошибках, а, так сказать, на характере и духе самого иллюстративного материала „Сиасет-намэ“. Известный отрывок из „Чахар-макалэ“ Низами-и-Аруди Самарканди, приведенный со слов поэта Муиззи, характеризует Низам ал-мулька, как человека не только неспособного к поэтическому творчеству, но и не имевшего ни малейшей склонности к поэзии. [657] Даже самое поверхностное рассмотрение иллюстративного материала „Сиасет-намэ“ показывает, что для известного числа рассказов мы находим параллели в стихотворных образцах, частью предшествующих или современных сочинению, частью известных из последующей литературы. К таким отрывкам „Сиасет-намэ“ относятся резделы 10, 19, 136, 139; весьма близки по сюжету с соответствующими разделами „Шах-намэ“ сасанидские разделы „Сиасет-намэ“. Таким образом, мы можем констатировать наличие в рассказах „Сиасет-намэ“ тем, трактовка которых встречалась и в стихотворной форме, и в прозаической. К сожалению, слабая разработка истории памфлетов против еретиков не дает нам возможности остановиться более или менее подробно на этого рода литературе. Тем не менее, нам представляется, существуют достаточные основания предполагать наличие именно стихотворных памфлетов в Иране XI в. Неоднократно употребляемый „Сиасет-намэ“ прием перехода с косвенной речи на прямую подтверждает возможность нахождения стихотворных параллелей к соответствующим отрывкам сочинения, быть может, как раз в памфлетной литературе.
657
„Чахар-макалэ“, 45—46.
У нас не имеется ни одного доказательства, кроме умолчания о труде Низам ал-мулька в сельджукских сочинениях Раванди и Бондари, которое давало бы нам право говорить о неправдоподобии традиции, сохраняющейся в персидской литературе с начала ХШ в., согласно которой Низам ал-мульк объявлялся автором „Сиасет-намэ“. Более того, в написании Низам ал-мульком политического сочинения, трактующего об основах управления, вряд ли можно видеть что-либо оригинальное по существу дела. Основанием для подобного утверждения является описание церемониала при назначении вазира, приводимое таким великим знатоком придворных обычаев, как Абу-л-Фазл Бейхаки. Такое описание мы встречаем у Бейхаки дважды: первый раз при назначении вазиром Ахмед-и-Хасан Мейменди и второй раз — при назначении вазиром Ахмед-и-Абд-ас-Самад. [658] В обоих случаях Бейхаки упоминает об одном обычае, предшествующем назначению на вазират, что само по себе доказывает не случайность подобного упоминания. Этот обычай состоял в том, что назначаемый на пост вазира чиновник, прежде чем одеться в почетные одежды, передавал государю некий документ, именуемый у Бейхаки мувада'ат. Термин мувада'ат, как и большинство социально-политической терминологии мусульманского средневековья, — полисемантичен. Одно из его значений — контрибуция, налагаемая на завоеванную или находящуюся в вассальных отношениях страну; [659] другое его значение, сохранившееся до настоящего времени в языке, — сообщение друг другу соответствующих мнений по какому-либо вопросу, чаще согласие одного лица на предложение другого. В этом именно смысле термин и применен у Бейхаки в описании церемониала назначения на пост вазира. Описывая назначение Ахмед-и-Хасана, Бейхаки сообщает: „и Бу-Сахль, и Бу-Наср отнесли его (т. е. Ахмед-и-Хасан) мувада'ат. Эмир потребовал чернила, бумагу и написал ответ на каждый раздел, *** мувада'ата своим почерком, скрепил печатью, а ниже совершил клятву, сауканд, и то (все) принесли хадже“, при описании назначения Ахмед-и-Хасана Бейхаки сообщает: „(Ахмед-и-Хасан) написал мувада'ат и послал его к моему начальнику, а эмир своим почерком написал ответ, и все, что тот просил и условий чего касался, утвердил, сделал обязательным“. Как явствует из приведенных цитат, мувада'ат разделялся на главы — баб — и являлся как бы программой, утверждение которой должно было производиться эмиром путем ответов на каждый пункт с последующим приложением государственной печати — тауки — и принесением клятвы.
658
Бейхаки ТИ, 147 и 331. 20 Сиасет-намэ
659
„Фарс-намэ“, 94.
Неизвестно, существовал ли этот обычай при первых сельджуках. Весьма трудно думать, чтобы Тогрул-бек, завоеватель, мог заниматься подобной процедурой. Получив назначение на пост вазира Алп-Арслана в бытность последнего правителем Хорасана, Низам ал-мульк, вероятно, тоже не имел возможности получить клятву от государя, по отношению к которому по его же собственным словам он пребывал в постоянном трепете. [660]
Тем не менее газневидская традиция не могла отсутствовать при сельджукском дворе, чиновная знать которого с самого же начала сельджукской державы состояла преимущественно из хорасанцев.
660
„Сиасет-намэ“ ИШ, 88.
Хаджи Хальфа и „Сиасет-намэ“ приводят две даты, когда сочинение могло быть написано: 469 (=1076/77) и 484 (=1091/92) г. Обе даты относятся к правлению Малик-шаха, третьего по счету „великого сельджука“, при котором и завершилось устроение государства при ближайшем участии самого Низам ал-мулька. С этой точки зрения написание трактата об управлении государством именно в этот период кажется весьма естественным. Нужда в таком трактате, который фиксировал бы, по выражению „Сиасет-намэ“, „какие обязанности и как выполняли государи до нас, а мы не совершаем“, несомненно должна была особенно остро ощущаться как раз во время этой созидательной административно-государственной работы. Гораздо труднее определить, к какой именно дате относилось написание Низам ал-мульком своего мувада'ата. Единственным критерием в данном случае может быть лишь фактический материал, относящийся к биографии вазира. Этот именно материал не может не привести исследователя к необходимости проявить большее доверие к дате, указанной „Сиасет-намэ“. В то время как дата Хаджи Хальфы при современном состоянии биографических сведений о вазире вряд ли может быть объяснена по причине отсутствия в источниках каких-либо сведений о мотивах появления подобного назидательного сочинения в 469 (= 1076/79) г., дата, приводимая издателем „Сиасет-намэ“, находит, на наш взгляд, вполне правдоподобное объяснение в событиях, предшествовавших отставке и убиению Низам ал-мулька. Появление подобного трактата именно в эти критические для жизни и политической линии Низам ал-мулька 484—85 (= 1091/92) года находит свое объяснение во всей сложившейся обстановке при дворе. Не говоря уже о том, что необходимость написания такого сочинения могла исходить из субъективной потребности находившегося в опале вазира определить свое отношение к злободневным политическим вопросам с целью убедить султана в своей правоте, появление такого трактата может также быть объяснено фактами реконструкции при сельджукском дворе газневидских бюрократических традиций. Написание политического трактата являлось своеобразным, хотя и несколько запоздалым, оформлением газневидского мувада'ата. В этом отношении весьма характерны слова султана, сказанные при прочтении сочинения и приводимые издателем: „эти все главы написаны так, как хотело мое сердце; к этому нечего добавить. Я делаю эту книгу своим руководством, буду по ней действовать“. Невольно они напоминают тот „ответ“, который давал Масуд б. Махмуд на мувада'ат Ахмед-и-Хасан и Ахмед-и-Абд-ас-Самад. С этой точки зрения также вполне объясним и тот, иначе ничем необъяснимый факт, что написанный вазиром трактат, столь высоко оцененный султаном, был направлен в канцелярию, а не остался на руках государя. Как то отмечено вышеприведенными отрывками из Бейхаки, подобные документы при газневидском дворе считались совершенно естественно государственными документами, в передаче и, очевидно, хранении которых принимал непосредственное участие диван государственной переписки (лично Абу-Наср Мишкан у Бейхаки). Из приводимых издателем сочинения фактов остаются только два факта, не нашедшие пока что объяснения: 1) сообщение об устройстве своеобразного конкурса на написание трактата, в котором, кроме Низам ал-мулька, принимали участие Шараф ал-мульк, Тадж ал-мульк и Маджд ал-мульк; 2) сообщение о последующей после написания переделке Низам ал-мульком трактата с добавлением „в ясных выражениях того, что приличествует каждой главе“.
Оба эти сообщения нам представляются весьма важными, но объяснимы они могут быть только исходя из событий, последовавших за смертью Низам ал-мулька (1092).
Как явствует из всего вышесказанного, анализ фактического содержания „Сиасет-намэ“ всецело подтверждает указание издателя сочинения о первом появлении трактата после смерти Низам ал-мулька, очевидно, в правление сына Малик-шаха—Мухаммеда, которому посвящен раздел 5, касида в конце сочинения и упоминание имени которого дает основания говорить о самой поздней дате, встречающейся в сочинении.
Соответствие указания издателя с фактическим содержанием сочинения в отношении времени появления его представляется нам фактом чрезвычайно существенным; во-первых, этот факт говорит о реальности существования издателя, во-вторых, он объясняет дальнейшую судьбу трактата.
Мухаммед б. Малик-шах на западе сельджукских владений, равно как и его брат Санджар на востоке, являлся одним из наиболее энергичных представителей семейства Малик-шаха. Отвоевав после длительной борьбы с Баркиаруком владения на западе, он прославился в дальнейшем своей деятельностью, направленной против карматов-исмаилитов. Особенно ощутителен для исмаилитов был захват Мухаммедом Исфахана, находившегося в руках еретиков в течение длительного периода, ознаменованного междоусобной борьбой между Баркиаруком и Мухаммедом. Это событие, подробно изложенное Ибн ал-Асиром под 500 (= 1106/107) г., [661] нашло отражение в сельджукских летописях, в виде описания изуверств, творимых будто бы еретиками до захвата города Мухаммедом. [662] Антиисмаилитская политика Мухаммеда и является, нам кажется, основным фактом, который содействовал первому „изданию“ „Сиасет-намэ“. Косвенным, но далеко не второстепенным, доказательством этого положения служит двукраткое упоминание в „Сиасет-намэ“ необходимости для познания дел еретиков знать историю Исфахана, неоправданной, как было отмечено, содержанием самих глав по истории еретиков. Издателем явился Мухаммед Магриби, каллиграф, как то можно вывести из его прозвища „насих“, поэт-панегирист, „мадахгуй“, имеющий тридцатилетние заслуги перед сельджукской династией. О личности Мухаммеда Магриби, кроме того, что он сообщает нам сам, мы ничего не знаем; ни один из источников не сохранил имени сельджукского поэта с прозвищем Магриби.
661
Ибн ал-Асир, X, 299—301.
662
„Рахат ас-судур“, 158, прим. 2.
Но кем бы ни был первый издатель „Сиасет-намэ“, установление факта „издания“ „Сиасет-намэ“ после смерти Низам ал-мулька само по себе говорит уже о многом и многое объясняет. Ясно, что политический документ, написанный великим вазиром для султана, не мог представлять серию занимательных и исторически малоправдоподобных рассказов, каковые образуют основную массу иллюстративного материала „Снасет-намэ“, что превалирующим материалом были, как и во всех подобных документах, рассуждения, кое-где сдобренные обычными в таких случаях повествованиями о событиях, действительно имевших место и представляющих назидательное чтение. Превращение мувада'ат, пусть даже расцвеченного рассказами по канонам старинного иранского адаба, в „Сиасет-намэ“ в том виде, который в основном мы встречаем в рукописи ИШ, могло произойти лишь при условии объяснения исключительности самого явления. Заявлять испытанным в бюрократических тонкостях придворным (да и только ли придворным) кругам и современникам, что мувада'ат Низам ал-мулька и есть именно „Сиасет-намэ“, впервые опубликованный при Мухаммеде б. Малик-шахе, было бы, естественно, напрасной и пустой затеей. Версия о конкурсе, устроенном Малик-шахом для написания политического сочинения, и сообщение о последующей после написания Низам ал-мульком переделке и добавлении были созданы издателем для объяснения неожиданного появления „завещания“ вазира. Весьма характерно, что из трех упомянутых Мухаммедом Магриби участников конкурса ни одного уже не оставалось в живых ко времени взятия Исфахана Мухаммедом б. Малик-шах. Шараф ал-мульк Абу-Са'д Мухаммед б. Мансур б. Мухаммед ал-Хорезми, мустауфи и ближайший сотрудник Низам ал-мулька умер в 494 (= 1100/101) г. Тадж ал-мульк Абу-л-Ганаим ал-Марзбан б. Хусрау-Фаруз, приближенный Туркан-Хатун, назначенный вазиром после смерти Низам ал-мулька, был убит в 486 (= 1093) г. Маджд ал-мульк Абу-л-Фазль Ас'ад б. Мухаммед ал-Куми (по Раванди), ал-Баласани (по Ибн ал-Асиру), ал-Баравастаки (по Бондари) был убит в правление Баркиарука.
Описанное происхождение „Сиасет-намэ“ объясняет и многое непонятное в сочинении, как-то: наличие первой главы с посвящением Гияс ад-дуния ва-д-дин, в некоторых рукописях замененное панегирическим стихотворением в честь Низам ал-мулька, обилие выраженного прозой поэтического материала, путаницу по части титулов и исторических лиц восточно-иранских династий, вероятно, весьма мало знакомую Мухаммеду с Запада (Магриби) и т. д.
Изданный Мухаммедом Магриби (насих) трактат Низам ал-мулька представлял, таким образом, очень сложное целое. Но и это сложное целое подверглось в дальнейшем бытовании значительному изменению. Как было упомянуто, наиболее раннее указание на существование трактата, находящееся в приписках рукописей Британского музея и Берлинского собрания, датируется 564 (= 1168/69) г. К этому первому из известных нам вариантов относятся рукописи ИШ, Британского музея, [663] Берлинского собрания, [664] Государственной Публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде.
663
Ch. Rieu, Catalogue, II, 444а.
664
W. Pertsch, 319—320.