Сибирь 2028. Армагеддон

Орлов Андрей Юрьевич

«Сердце города» за последние двенадцать лет немного изменилось. Монументальность и пафос куда-то исчезли. Весь конструктивизм и нетленная классика площади Ленина лежали в руинах. Сферический купол знаменитого театра оперы и балета раскололся на четыре части и походил на разделанный апельсин. Массивные колонны у входа в театр лежали вповалку – словно кегли в боулинге, поваленные шаром. Отличный удар. Впрочем, не очень – одна из колонн, крайняя справа, устояла – и все это в общей массе смотрелось круче афинского Акрополя. Скульптурные композиции вдоль проезжей части обрастали прахом. Скрылись с глаз людских рабочий и колхозница, прочие солдаты, крестьяне и матросы, только головешка вождя мирового пролетариата, отколовшаяся от упавшей скульптуры, валялась рядом с дорогой

и смотрела на мир строго и принципиально. Я бежал мимо этого былого великолепия, предпочитая не оглядываться. Площадь-то немалая, пока одолеешь эти триста или сколько там метров… Я по инерции чуть не выскочил на продолжение Красного проспекта, но эти трое уже кричали мне, махали, лаяли. Они были у входа на станцию, и я сменил направление.

– Сюда, Карнаш! – прокричала Ольга. – Здесь, кажется, есть проход!

Я оглянулся – вот уж действительно, самое время провалиться сквозь землю. «Пехотинцы» уже неслись по площади, постреливая на бегу. Но это ладно – за ними мчались машины, быстро приближались, обгоняли пехоту…

А мы уже катились по гранитным ступеням, Ольга включила фонарь.

– Откуда? – изумился я.

– От верблюда, – буркнула она. – В вещмешке нащупала.

Внизу весь пол был усеян стеклом. Поднатужившись, я приподнял искореженную дверную раму, терпел, как атлант, пока они все пролезут. Затем протиснулся сам, а прежде чем бежать дальше, сунул под обломки легкую РГД – вариант, в принципе, отработанный. Я не стал дожидаться результата – припустил за своей компанией. Мы бежали по мраморному переходу, топча отколовшуюся плитку. Я кричал, чтобы Ольга со своим фонарем приотстала – я же не кошка, чтобы видеть в темноте! Мы никого не встречали. Если и были здесь живые существа, то после учиненного переполоха они предпочли спрятаться. Разрушения в утробе метрополитена не носили тотальный характер. Деформировались стены, рухнули двери, разъехались плиты потолка. Турникет, частично сохранившийся эскалатор… А вот на перроне перед поездами творилось что-то ужасное. Человеческие кости смешались с обломками мраморной плитки, все было вздыблено, перемято. Я отобрал у Ольги фонарь и принялся протаптывать дорогу к первому пути. Неясное чувство настаивало, что лучше, как в Англии, двигаться левой полосой. Я невольно задумался: а в лондонском метро, интересно, тоже левостороннее движение? Я стаскивал их вниз – трепещущую Ольгу, пацана, у которого от переутомления закрывались глаза, рычал на Молчуна, который поджал хвост и жалобно протестовал против ужасов подземелья…

Тоннель выглядел относительно сносно. Трубы и проводка давно осыпались, щитки электроприборов заросли плесенью. Рельсы вставали дыбом, во многих местах полопались, но сам тоннель на данном участке казался целым. Я храбро вступил в него и сразу почувствовал дрожь в коленках. Куда мы сунулись? Может быть, лучше… повременить?

В ближайшем техническом ответвлении мы сделали передышку. Здесь стояли какие-то трансформаторы, силовые агрегаты, которые вряд ли уже понадобятся этой планете. Запутанные коридоры уводили в подземелье, но далеко мы не пошли – если погоня настигнет, мы услышим ее заранее. В этом закутке до нас уже кто-то жил. Пахло застарелыми фекалиями, валялась сгнившая мешковина, какие-то обертки от еды, пустая банка зеленого горошка. Молчун свернулся у входа, закрыл глаза и сразу заснул. Он почти не пострадал в ходе эпического противостояния разбушевавшемуся монстру. У пацаненка подкосились ноги, он шмякнулся носом в вонючую мешковину. Я держался из последних сил. Члены обрастали чугунной тяжестью. Организм требовал отдыха. Я пристроил фонарь, чтобы он освещал весь закуток. Рядом стонала Ольга – у нее разболелась подвернутая лодыжка.

– Отдыхаем двадцать минут, – сообщил я. – И идем дальше…

– У нас пожар? – удивилась Ольга.

– А несогласные могут остаться.

Похоже, назревал целый марш несогласных. Оба недовольно забубнили, заворчал даже спящий Молчун. Мне тоже показалось, что я немного погорячился.

– Ладно, – пробормотал я смущенно. – Может быть, не двадцать – тридцать…

В любом случае, часов не было, а считать до тысячи двухсот как-то не хотелось.

– Вот-вот, подождет твоя любовь до гроба, – усмехнулась Ольга, откидывая голову. – Сколько лет ждала –

уж потерпит еще чуток. Боже мой, – патетично пробормотала она. – У нас теперь не одна беда, а целых две – влюбленные и дороги…

– Так вы… не того? – приподнял чумазую мордашку Кузьма и заинтересованно хлопнул глазами.

– Чего не того? – разозлился я.

– Ну, ты понял, мужик.

– Ни хрена я не понял. Спи, блин.

– Нет, Кузьма, мы не того, – развеселилась Ольга. – С дядей Карнашем мы, собственно, даже не друзья. Просто погулять вышли. У него есть женщина, которая ему ночами спать не дает – в фигуральном, заметь, смысле…

– Чего? – не понял пацан.

– Ладно, спи, – отмахнулась Ольга.

– А жалко, – вздохнул пацан. – Ну, что вы… не того. Вы классная пара. – И снова зарылся носом в мешковину.

Я почувствовал, что начинают багроветь не только уши, но также все лицо и даже кончик носа. Но смело поднял глаза. Ольга смотрела на меня с иронией и грустинкой. Молчун – одним глазом. Пацан – исподтишка. Они что все, сговорились?

– Ладно, проехали, – буркнул я. – Кстати, Кузьма, пока ты не уснул, хотелось бы тебя поблагодарить. Не ожидал от тебя, честное слово.

– А чего благодарить-то? – не понял мальчишка.

– Ну, ты вроде жизнь нам спас. Весьма своеобразно, конечно, но тем не менее.

– Да ладно, будет вам меня смущать, – пробубнил в тряпку Кузьма. – Вы тоже мне немножко помогли, когда козлы Сильвиуса пытались до меня докопаться. Так что квиты.

– По правде говоря, я уже запуталась, кто кого и сколько раз спасал, – сказала Ольга. – Скоро войдет в привычку, и можно будет не благодарить.

– Давайте вспомним, – сказал я. – Вот этот заморыш, – ткнул я пальцем в насторожившегося Молчуна, – спас сначала меня, а сегодня – нас всех, когда совершил незапланированный подвиг. Нет, простите, он спас нас еще и в третий раз, когда Кузьма решил нам подкузьмить и до нитки обчистить. Потом мы спасали Кузьму, Кузьма спасал нас…

– И только я никого не спасала, – хмыкнула Ольга. – Но ничего, спасу когда-нибудь… если будете хорошо себя вести.

– Слушайте, кончайте трепаться, – проворчал Кузьма. – Мы сегодня есть будем?

– Ага, по памяти, – кивнул я. – Проси, Кузьма, что хочешь, мы это обязательно пообещаем. Извини, приятель, еду отобрали добрые богомольцы. Сам ума не приложу, как будем выкручиваться.

– А попить есть? – простонал он.

– И попить нет.

– Ну, трындец…

– Подождите, у меня ведь чей-то мешок, – вспомнила Ольга и высыпала его содержимое себе на колени. Повертела шерстяные носки сомнительной чистоты и прочности, брезгливо понюхала, отложила в сторону. Туда же – провонявший чем-то пряно-пахучим свитер. Озадаченно повертела пожелтевшую книжонку с заголовком «Ковчег», а пониже – «Церковь евангельских христиан-баптистов».

– Мы в курсе, что Господь нас любит, – проворчала она и отбросила книжку вслед за свитером. Полбуханки ржаного хлеба, завернутые в серую тряпицу, вызвали больше интереса. А также увесистый кусок вяленой грудинки, в которой мы после тщательного изучения и обнюхивания идентифицировали свинину. В рюкзаке имелись также серое мыло, веревка, фляжка с тухлой водицей, спички и старый нож с обломанным лезвием. Подполз Молчун, питая надежду, что его покормят и он будет счастлив. Мы жевали в гнетущем молчании, стараясь не вникать во вкус продукта. Кулинары в городе Обь готовят лучше. Готовят ли еще? – кольнула неприятная мысль. – Или их самих уже зараженные готовят? Вспомнив про зараженных, я вздрогнул – давненько мы что-то с ними не встречались. А ведь в метро какая только нечисть не водится…

– Слушайте, люди, – встрепенулся Кузьма, – а вот когда я того дядечку по башке камнем огрел – с ним рядом такая штука работала… как ее? Ну, он там на кнопочки давил, ржал, как придурок, словно в игру играл…

– Компьютер, что ли? – удивился я. – Он действительно играл в игру, Кузьма. Ты не поверишь, но до сих пор, если есть под боком электричество и не очень разбитый компьютер, можно увлекательно проводить время.

– Не, я видел, конечно, такие штуки, – подумав, заявил Кузьма. – У Бармалея в его палатах такая была. Он никого к ней не подпускал – даже мамку мою. Сам за ней сидел, хихикал, чего-то щелкал, иногда своим лакеям что-то показывал… Мне тоже так хотелось…