Сибирская одиссея
Шрифт:
Передвигаясь на руках с вытянутой вперёд больной ногой, он достиг зарослей ольшаника, находящихся на пути к подножию склона. Отпилив с десяток наиболее сухих веток, Виктор вдруг оказался перед проблемой — как их таскать. Не в зубах же? Тогда он решил вернуться в палатку, вытряхнуть содержимое рюкзака и уже с помощью него переносить дрова. На всё это ушла уйма времени, да вот только время он теперь контролировать не мог — часы после падения сломались, и приходилось ориентироваться по солнцу. Сейчас оно находилось на юге, и Виктор предположил, что перевалило за полдень.
Как только последняя партия дров была перенесена и уложена в общую кучу, с неба посыпались мелкие капли дождя. Тучи как таковой не было, но дождик постепенно усиливался, и Виктору пришлось срочно накрывать
Бинт, действительно, присох. И он обильно смочил его водой, предусмотрительно оставленной в котелке. Жаль, у Виктора не было зеркала, и он не мог понять, что же на самом деле происходит с повязкой. И поэтому, безрезультатно подождав минут пятнадцать, он резким движением сдёрнул бинт и чуть не потерял сознание от острой боли. На макушке сделалось удивительно тепло, а на лицо потекли тонкие ручейки крови.
«Поторопился я! — решил Виктор, доставая перекись водорода из пакета с медикаментами. — Надо перебинтоваться и пару дней ничего не трогать, пока рана хорошенько не подсохнет».
Когда неприятная и болезненная процедура была закончена, он достал из куртки дневник и, прислушиваясь к барабанящим по крыше палатки каплям, стал делать записи. Почерк у Виктора был мелкий, аккуратный, и оставшихся чистых листов вполне должно было хватить, даже если каждый день писать страниц по пять-шесть. Но, когда он начал излагать свои мысли на бумаге, его опять поглотили думы о произошедшем событии, перед глазами вновь возник скользкий склон, и голова закружилась, подступила дурнота, и Виктор отложил дневник, боясь нахлынувшими воспоминаниями испортить себе настроение. Нельзя бесконечно теребить свою душу этим кошмаром, надо попытаться относиться к нему спокойно, как к чему-то, произошедшему не с ним, а с посторонним человеком, иначе одолеет страх, тоска одиночества, и жизнь на склоне превратится в мучение. Лучше думать о будущих походах, предстоящих экспедициях и интересных маршрутах.
И Виктор представил карту Сибири и стал искать на ней место, куда бы ему очень хотелось попасть. Путешествие по карте его увлекло. Но вот беда, он никак не мог вспомнить точное расположение Саянских хребтов, в которые он мысленно опустился. Чётко представились очертания хребта Крыжина, Манского Белогорья, а вот Агульские Белки никак не вспоминались. Они возникали перед глазами в виде какого-то нагромождения возвышенностей, в которые не вписывались водораздельные реки и Агульское озеро. Виктор напрягал память, пытался восстановить много раз виденные карты, но от этого Агульские белки не становились понятней, а приобретали вид сплошного коричневого пятна, большой цветной кляксы между Енисеем и озером Байкал. А представить перед собой этот район очень хотелось — именно там, в загадочной и манящей своим названием Тофаларии, они с Андреем давно мечтали побывать. Огромное количество информации, собранной по этому району, только подтверждало их сильное желание. Особенно притягивали эти самые Агульские белки и одноимённое озеро. Географически это был самый центр Восточного Саяна, и там находились наиболее островерхие пики, ледники и красивые речные долины.
Наконец, Виктор вспомнил название реки, прорезающей агульское белогорье — Орзагай! Странное, непривычное название, которое Андрей вначале читал как «Оргазай», а иногда и вовсе называл «Организаем», никак не привыкая к редкому для русского языка сочетанию букв «р» и «з». Одна из ниток маршрута должна была проходить по нему. Кто знает, может, и удастся в следующем сезоне выбраться опять в Саяны, ведь в этом горном крае так много осталось не увиденного, не пройденного и интересного.
Вечером вновь выглянуло солнце. Капли дождя, будто бисеринки, заиграли на листьях и ветках, золотыми звёздочками вспыхнули на посвежевших камнях, и Виктор не удержался и, достав из кофра фотоаппарат (как хорошо, что он не послушал Андрея и взял два!), пополз к своему «домашнему бассейну», чтобы сделать несколько снимков. Но внимание его переключилось с блестящих капелек на сам склон, по которому он два дня назад совершил неудачное путешествие. Он притягивал его, как место
Ночью у него снова начался жар. Всё-таки ослабленный организм подхватил какую-то инфекцию или простуду, несмотря на стресс и травму. Это Виктора очень расстроило. Он обливался потом, стонал, ворочался, никак не находя удобного для больной ноги положения. Опять ему мерещились шорохи и шаги, хруст веток и недовольное рычание. И он уже не понимал, что происходит — то ли он постепенно сходит с ума от нервного напряжения, постоянной боли и температуры, то ли всё же у палатки кто-то ходит. И тут Виктор вспомнил, что забыл-таки сжечь старый окровавленный бинт! Целый день он думал об этом, но, когда разводил костёр для ужина, отвлёкся какими-то другими мыслями, и вот теперь только вспомнил о бинте.
«Видимо, всё же трахнуло меня по голове во время падения! — ругал он себя, прислушиваясь к звукам. — Надо собраться, надо всё время контролировать свои действия и не повторять глупостей!»
Ближе к утру жар прошёл, и Виктор уснул.
Следующий день выдался серым, с периодически моросящим дождиком и редкими голубыми просветами на небе. Стало прохладно, и Виктору пришлось надеть на себя свитер и тёплые штаны. Очень много усилий у него ушло на то, чтобы переодеть нижнюю часть — нога так сильно болела, что даже дотрагиваться до неё он боялся. Видимо, от нервного напряжения в организме произошли изменения, и болевой порог значительно понизился. Начала ныть и левая нога. Она почему-то опухла, будто её накачали жидкостью, сделалась какого-то синюшного оттенка и с трудом сгибалась в колене. В аптечке нашлись какие-то успокаивающие и болеутоляющие мази, взятые для растирания перенапряжённых в походе мышц. И он, недолго думая, намазал одной из них левую ногу в области колена. Процедура принесла некоторое облегчение, и он решил в будущем пользоваться мазью ежедневно, ведь потеря второй ноги совсем не входила в его планы.
Хотя Виктор и старался занять себя делом, но всё равно каждый день, каждую свободную минуту возвращался мыслями к чуду, спасшему его от смерти. Он прекрасно понимал, что ничего в жизни не происходит просто так, во всём есть потаённый смысл, не всегда доступный человеку. Но Виктор хотел узнать, почему он был спасён, для каких таких дел и свершений оставлен на этой земле?
Он был уверен, что кроме физических законов в мире параллельно существуют законы иного плана. Их можно назвать как угодно — совестью, духовностью, божественностью. И в его чудотворном спасении нужно благодарить только их. Что-то он должен был из этого вынести, что-то очень важное осознать. Возможно, что удерживающей силой в случившемся являлся Андрей — человек честный и открытый, не умеющий лукавить и воспринявший его беду, как свою собственную. Но как постигнуть смысл того, что произошло, как по-другому назвать, если не Промыслом Божьим?
Думая об этом, Виктор невольно приходил к выводу, что всё в конечном счёте должно закончиться хорошо. И веря в закономерность жизни, в её божественную мудрость, он успокаивался, в голове наступало просветление, и даже физическая боль постепенно отступала.
Одним тёплым вечером он решился наконец отпилить некоторые ветки с закрывающих вид кустов ольхи. Для этой цели он взял складную ножовку и пополз вниз по склону. Кусты росли на самом краю перед обрывом. За ним был второй каскад водопадного ручья, точь-в-точь повторяющий по своей конфигурации первый, и заканчивался он тоже небольшим бассейном с водой, который они с Андреем фотографировали перед началом подъёма на горку.