Сибирская одиссея
Шрифт:
Виктор отказывался понимать головой неожиданную опасность. Он думал о другом: где у него спрятаны продукты? Руки вдруг сами стали искать пакет, находящийся в ногах. Да, конечно, продукты были внутри! Но от них тоже не должно быть запаха — все каши, сахар, соль и чай запечатаны в пластиковые бутылки. Хотя кто знает, насколько у медведя острый нюх! И вообще — что ему стоит полоснуть лапой по палатке и выдернуть из неё беспомощного человека!
И Виктор вдруг осознал, что он точно так же, как во время того страшного падения, абсолютно ничего не может сделать, изменить. Он опять летел по склону, и ему вновь было ужасно обидно, что так нелепо и глупо заканчивается его жизнь!..
Звуки снаружи постепенно затихли. Не слышно было ни шагов, ни грозного дыхания. Зверь либо затаился, либо ушёл. И Виктор лёг на спину и натянул на себя спальник. Жар, донимавший его несколько минут назад, куда-то исчез, и стало даже прохладно и зябко.
«Надо будет завтра все вещи снаружи убрать — и посуду, и мешок с шишками, и топор. Вот! Топор хорошо бы держать при себе, что-то я совсем перестал соображать, так нельзя!» — думал Виктор, до конца застёгивая молнию спальника.
Вскоре он уснул. Но часа через полтора очнулся оттого, что ужасно захотел справить малую нужду. И он уже собрался открыть палатку, как вдруг вспомнил о медведе. А вдруг зверь всё это время дожидался момента, когда ему прямо в лапы придёт лёгкая добыча?
И Виктор, с трудом сдерживаясь, начал искать в палатке кружку. Он помнил, что кружка должна быть тут. Потом он нашёл её, до краёв наполнил просившейся наружу жидкостью и, совсем немного расстегнув входную молнию, выплеснул содержимое. И тут же представил, что попал медведю в морду.
От сценки, возникшей в воображении, у него вдруг начался приступ смеха. Он трясся в истерике, вспоминая всю ночную историю с медведем, и особенно с кружкой, из глаз его текли слёзы, всё тело болело, но приступ никак не прекращался — сознание находило всё новые и новые моменты в этой истории, представлявшиеся ещё более смешными! Так продолжалось минут пятнадцать. В конце Виктор, обессиленно вздрагивая, уже не мог понять — плачет он или смеётся. Всё лицо было мокрым от слёз, живот от спазма превратился в камень и нестерпимо ныл, но на душе наступило какое-то облегчение, будто слетели тёмные непрозрачные очки, и теперь можно было увидеть пространство, окружающее его, увидеть себя, почувствовать, что он пока жив и может видеть, дышать, двигать руками. И это неожиданное просветление успокоило, расслабило, и, в конце концов, он уснул, забыв про медведей, болящую ногу и мокрый скользкий склон, чуть не отнявший у него жизнь.
Утреннее солнце осветило палатку очень рано, когда не было ещё и девяти часов. Виктор долго лежал, обдумывая планы на день, вылезать ему не хотелось. Но внутри становилось жарко, дышать было тяжело, и он расстегнул молнию и попытался вылезти наружу. Надо было учиться двигаться с помощью рук и одной ноги. Сразу приспособиться у Виктора не получилось, но уже через несколько минут он изобрёл свой способ: вытянув больную ногу вперёд, отталкиваясь здоровой и помогая себе руками, можно было как-то перемещаться. Конечно, любое прикосновение опухшего колена к чему-либо вызывало сильную жгучую боль, но всё же Виктор был очень рад, что уже мог доползти до «бассейна» с водой, что вчера представлялось ему почти невозможным.
Когда он стал искать следы ночного гостя, то пришёл в недоумение — посуда, мешок с кедровыми шишками, поленница дров — всё осталось на месте, ничего не было опрокинуто или разбросано. Неужели это был всего лишь сон? Впрочем, когда он посмотрел на растяжки палатки, то заметил два вырванных колышка. Никаких следов рядом с ними тоже не было, и Виктор подумал, что колышки могли выскочить сами — слой земли тут не превышал десяти сантиметров, под ним находилась всё та же каменная плита, он мог просто надавить во сне на одну из стенок палатки и таким образом вырвать растяжки. И всё-таки его не покидало ощущение, что ночное происшествие не было сновидением, слишком уж явно он слышал шаги, звон посуды, удары по палатке. Надо принять меры предосторожности, иметь под рукой топор и убрать все вещи внутрь, не оставляя непрошеным гостям повода для ночных визитов. И ещё — непременно сменить сегодня повязку на голове, бинт давно прилип и придётся, видимо, размачивать его водой.
Постепенно Виктор привыкал к новому для него состоянию. В принципе жить было можно. Конечно, непросто сразу, в один день, превратиться из здорового и энергичного путешественника в одноногого инвалида. Но инвалидом он себя и не считал, просто ему выпало некое испытание, которое он, конечно, выдержит. А пока нужно найти для себя занятия, не требующие много сил, но отвлекающие от грустных и навязчивых мыслей. Такими занятиями он решил сделать фотографирование и работу над дневниковыми записями. И если со вторым всё обстояло довольно просто, то для того, чтобы сделать хотя бы один приличный кадр, надо было потратить уйму времени и запастись терпением. Ведь не щёлкать же затвором с одной точки, сидя у палатки! Надо немного преобразовать окружающее пространство, срубить несколько кустов, загораживающих обзор, расчистить подходы к воде и начало тропы вниз, по которой наверняка придётся рано или поздно пробираться. И, таким образом наметив для себя первоочередные задачи, Виктор приступил к работе.
Первым делом он решил сделать удобный подход к воде. Этим путём он будет пользоваться чаще всего. Правда, Андрей уже почти расчистил его, но при сегодняшнем первом походе за водой Виктор несколько раз задевал больной ногой за кусты и камни. Сейчас он их уберёт, а потом уже можно будет заняться завтраком.
Когда эта несложная задача была наконец выполнена, Виктора покинули последние силы, которых с утра, казалось, хватало. Больная нога так мешала, создавала столько неудобств, что по окончании расчистки у него исчезло всякое желание разжигать костёр и кипятить воду для чая. И он, боясь перенапрячься, прилёг на освещённый солнцем камушек и через пять минут погрузился в дрёму.
Во сне он продолжал расчищать тропу, пилить мелкие деревца и катать камни. И поэтому когда он через час открыл глаза, то не почувствовал себя отдохнувшим, лишь голова начала лучше соображать и захотелось выпить, наконец, горячего сладкого чая.
Пока Виктор разжигал костёр, откуда-то с верховьев Сыни раздались далёкие раскаты грома. Судя по тому, что над склоном, насколько позволял обзор, стояло безоблачное голубое небо, Виктор не переживал по поводу приближающегося дождя. Если он и будет — то не скоро, и все дела к тому времени будут давно закончены.
После сладкого чая вновь захотелось что-либо делать. Правда, ещё сильнее стал ощущаться голод, но он гнал его от себя, заставлял не думать о пустом ноющем желудке. Каша будет только вечером, на ужин, а сейчас он мог позволить себе лишь пару кедровых шишек, да и то — в качестве вознаграждения за сделанную работу.
И Виктор занялся заготовкой дров. Того, что нарубил Андрей, должно было хватить дней на пять, но Виктор настраивал себя на длительное пребывание на склоне, не меньше двух недель, поэтому дровами всё равно придётся рано или поздно заниматься.