Сибирские рассказы
Шрифт:
Кроме того, в темноте нас донимали мыши. Их там были несметные полчища. Они шуршали повсюду: под полатями и в пазах бревенчатых стен, прыгали оттуда на нас, словно акробаты, пробегая не только по телу, но и по лицам, оставляя неприятное ощущение. Продукты мы прятали от них в ведро, накрывали железной крышкой, да ещё сверху клали тяжелый камень. Под потолком на длинной тонкой проволоке висело ещё одно ведро – с запасом крупы, соли, сахара и сухарей для случайного путника. Так мыши умудрялись проникнуть и в него, устраивая возню с писком среди ночи. Ведро при этом раскачивалось, как маятник настенных часов-ходиков.
На утренней зорьке мы расходились по логам в надежде на удачу. Но тщетно. Каждый раз она обходила нас стороной. Иной раз
Один раз в лютый крещенский мороз, на восходе солнца, я буквально на четвереньках выполз с сивера [3] на ряж [4] Толстый мыс между двух толстенных сосновых пней и замер от удивления. Внизу на пологом склоне, примерно в пятидесяти метрах от меня, кормилось около десятка косуль и среди них – здоровенный красавец-гуран с ветвистыми рогами. Его изящное тело и манера поведения вызывали чувство восхищения, уважения и преклонения. Воистину, сочетание грациозных животных и суровой, но великолепной сибирской природы составляет особую, неповторимую прелесть русской охоты…
2
Увал – южный склон горы, поросший травой и изредка мелким кустарником.
3
Сивер – северный склон горы, поросший непроходимым лесом.
4
Ряж – невысокий и короткий хребет, длинная гора.
Через бинокль я подсчитал отростки на рогах. Пять штук!.. Мать честн'aя! Молнией пронеслась мысль, будто эти рога уже прибиты к стене в прихожей моей квартиры.
А козы в это время спокойно ходили среди кустиков таволги и объедали вершины веток с засохшими листочками. Мне даже казалось, что я слышу как хрумкают их челюсти, перетирая пищу. Косули временами занимали такое положение, становясь одна позади другой, что одной пулей можно было поразить сразу двух, а то и трёх.
Чувствуя, что от мороза скоро сведёт пальцы, я не стал ждать, когда козы окажутся на одной линии; взял на прицел вышедшего на открытое место гурана. Мушку направил на область груди за лопаткой, чуть пониже позвоночника. С учётом того, что стрелять нужно было «под гору», когда пулю тянет вниз, и учитывая тугое сопротивление морозного воздуха, я рассчитал, что пуля должна ударить в область сердца.
Прошептал: «Господи, благослови!» Глубоко вдохнул и стал медленно выдыхать. Как только выдох кончился, я нажал на спуск.
Увы… Выстрела не последовало. В затворе застыли остатки смазки, и боёк вместо резкого удара «прошёлся пешком» и упёрся в капсюль патрона. Я чуть не взвыл от досады. Отполз и спустился в сивер. Быстро нашел берёзу с отворотами бересты. Срезал её ловтаки [5] и развёл костерок. Подержал над ним затвор карабина, вставил на место. Но без патрона в патроннике. Нажал на спуск… Чакнуло – работает!
5
Ловтаки – лоскуты бересты, отставшие от ствола и торчащие в сторону.
Мгновенно зарядил и выполз на прежнее место, потеряв всего-навсего не более двадцати минут. Кровь молоточками стучала в висках. Глянул на прежнее место кормёжки. Аля-улю! Коз и след простыл, будто их и вовсе не было.
Встал во весь рост и в бинокль оглядел всё пространство и противоположный сивер вплоть до Тонкой гривы. Пусто!
Сходил на место кормёжки и осмотрел следы. По ним понял, что козы спокойным шагом спустились в густой колок, заросший ольховником, черёмухой и красноталом. Там и залегли до вечерней кормёжки.
Поднявшись на ряж, пошел по нему в вершину Зыковой пади. И тут сверху раздалось курлюканье ворона. Словно издеваясь надо мной, он извещал лесных обитателей, что идёт человек с ружьём. Развернувшись в вершине, он снова пролетел надо мной, да так близко, что был слышен шум его крыльев. На этот раз он коротко куркнул над самой головой, будто спросил: «Ну что, выкусил?! Так тебе, недотёпе, и надо!»
Уже направляясь к зимовью, я услышал выстрел где-то в первом разлоге Захарихи. По эху, отдавшемуся как от пустой бочки, понял, что стрелок промахнулся.
Придя в зимовье, затопил печь, ножом наковырял в ключе льда и сварил чай. Попил с устатка и от досады.
Вскоре подошёл Вена. Лицо мрачнее тучи. Разрядил и положил на землю под полатями ружьё, накрыв его козлинкой, чтобы медленно отогревалось и не запотело, а потом не покрылось ржавчиной. Сел с кряхтеньем на чурку против печки, протянув к ней руки, то сжимая, то разжимая ладони.
Я подал ему кружку с горячим чаем. Подождал, пока он сделает несколько глотков и успокоит дыхание. Затем спросил:
– В кого стрелял?
– Да вот, пробубнился, паря. В первом разлоге выскочили из осинника на меня козы, штук пять, и давай обегать с обеих сторон. Развернулся махом и стрелил вдогонку. Метров с двадцати до козы во время самого ускока, но пулю быдто кто отвёл. Срубила ветку в стороне. Опосля глянул на ствол – мушка сбита. Утресь, когда шёл по наледи, то поскользнулся и упал на спину, да так халыснулся, ажно свет из глаз выкатился. Ружьё-то и ударилось стволом о лёд. А я даже и не подумал проверить мушку-то, быдто кто мне разум помутил. Досадно, конечно, когда стреляешь мимо. Худшего позору охотнику нету. Не охота, а одна маета.
– Да, дела, Вена! Охота есть охота. Никогда не предугадаешь, какой она будет… Что же теперь-то делать станем?.. Ведь ещё месяц – и лицензии пропадут: сезон закончится, а мы козьей печёнки так и не распробовали. Какие же мы после этого охотники?
– Верь не верь, а нас всё-таки кто-то сглазил, когда мы уходили на охоту. Не иначе как Петелиха, будь она неладна. Али Груня Крутолобая… Поди теперича, узнай. Вкруговую одни завистники. В глаза тебе говорят одно, а сами думают другое, ну а делают третье. Вот и пойми их. Не зря гласит пословица, что чужая душа – потёмки. В общем, Григорьич, придётся ехать к бурятке Дариме в Усть-Агу, пусть покухает, порчу снимет. Заодно и ружья окропит лаженой водой с алханайского ключа.
– Ну, не знаю, Вена. Я в эти предрассудки никогда не верил. Хотя и есть многое, необъяснимое и недоступное до нашего разумения… Иной раз поневоле поверишь в наличие потусторонних сил.
– Знай не знай, а Дарима пошаманит и подскажет: какой такой музган [6] на нас порчу навёл. Наслышком доносилось, что она многим всё точно угадывала и снимала любую напасть.
– Тогда поезжай и попробуй избавиться от порчи. А мне нельзя: положение не позволяет. Начальство узнает – опозорит. Да вдобавок ещё из партии попрут, как собаку из церкви. А там и рапорт об отставке предложат подать «по собственному желанию», как принято в нашей системе.
6
Музган – человек, чей взгляд, по суеверным представлениям, способен причинить вред.