Сибирский эндшпиль

Хоган Джеймс Патрик

– А ты бы не был озабоченным?
– ответил Керн - Так все закрутилось.

– Спустя миллион лет об этом никто и не вспомнит.
– успокоил его Фоледа.

– Кто еще сейчас будет?

– Пирс и еще кто-то из Госдепа. Золанский из отдела операций. Ты его знаешь?

– Видел пару раз.

– Ага. И дядя Фил, он явится около одиннадцати, посмотреть до чего мы дойдем.
– Филип Борден был директором РУМО. Фоледа вопросительно взглянул на Барбару.

– Заместитель Золанского, вероятно, тоже придет.
– ответила она из-за дальнего конца стола.

– Но придержи свои застольные шуточки, Джерри.
– предупредил Фоледа.
– Они будут не в настроении.

Керн поковырялся с замком своего дипломата и вытащил наружу записную книжку, ручной коммуникатор и несколько папок. "Так что мы имеем?" поинтересовался он - "Есть что-то новенькое?".

– Ничего.
– Фоледа покачал головой.

– А прикрытие Службы Новостей Пасифик?

– Забудь о них. Они тут ни при чем. СНП согласилась предоставить нам прикрытие для этой операции. Если наши агенты не вернулись, это наша проблема. Советы не заявили никаких протестов СНП, и СНП не собирается наживать себе с ними неприятности.

– Советы знают, что это наши люди, и хотят, чтобы мы попотели. добавила Барбара. Это означало, что реакция Советов придет через официальные каналы.

– Пока через Госдеп ничего не было?

– Как говорит Барб, они хотят, чтобы мы попотели.
– ответил Фоледа. И я не буду удивлен, если они потомят нас еще немного дольше, ничего не предпринимая.

– Пока мы не сунемся первыми?

– Конечно. Мы должны покопаться, как же так, два наших гражданина пропали без вести, последний раз их видели летящими на советскую пересадочную станцию. Возможно, их взяли с поличным и заподозрили в шпионаже. Почему русские должны торопиться бежать к нам?

– А как дела с ВВС?

– Пока никаких проблем. Брайс переведена к нам на долгий срок. Насколько я знаю, они еще не догадываются об этом.

Несколько секунд Керн бесцельно шелестел бумагами и ерзал в кресле. "А что, мм... что с нашими двумя там, наверху?" - спросил он.
– "Мы знаем, чего ожидать?".

– Я думаю, они все еще там, и будут там еще некоторое время.

– А о многом ли они могут рассказать?

– Тебя это волнует?

– Меня это волнует.

– Ну что ж, Лью Мак-Кейн - старый кадр. О нем беспокоиться не стоит. Он работает на меня уже многие годы. Даже если что-то очевидно и неотразимо, он никогда не признается в этом. Их так учат.
– Брови Фоледы сдвинулись, выражение лица стало более серьезным.
– А вот про девчонку этого не скажешь. Такие вещи - не ее специальность. Она из другого мира, и я не знаю, чего от нее ожидать.

– Мы попытаемся выяснить это у полковника Рэймонда в Хэнскоме, когда придумаем, как им об этом сообщить.
– сказала Барбара.

Керн кивнул, но выглядел неуютно, его одолевала новая мысль. Наконец он спросил: "А каковы шансы на то, что при допросах Советы используют... скажем так, 'крайние меры'?"

– Я не вижу такой возможности.
– твердо ответил Фоледа.
– Вся эта история имеет огромный пропагандистский потенциал, если Советы апеллируют к общественному мнению, и они знают об этом. Они захотят разыграть эту карту перед всем миром целой и невредимой и не станут ставить под угрозу свое преимущество невыгодной для них рекламой.

– Угрозы, может быть?
– спросила Барбара.

– Может быть, - согласился Фоледа.
– Угрозы, обвинения во всяких гадостях... Мак-Кейн разберется в ситуации и не поддастся на это. Но опять, девчонка... Не знаю.

– Мы не должны были ее использовать.
– сказал Керн.
– Должен был быть кто-то еще, кто разбирался бы не только в техническом вопросе, но и был бы как следует подготовлен. С самого начала мы приняли ошибочное решение.

– Может быть, - со вздохом признался Фоледа.
– Я думаю, сегодня нам еще не раз скажут об этом.

Дисплей на столе негромко прогудел и появилось лицо Розы.

– Они собираются, - объявила она.
– Золанский и его заместитель уже поднимаются, Пирс только что вошел в здание.

Фоледа взглянул на остальных и поднял брови.

– О'кей, Роза.
– ответил он.
– Раздавай бумажные колпаки и свистульки.

6

Приглушенное жужжание, то чуть тише, то чуть громче. Льюис Мак-Кейн прислушивался, не открывая глаз, пусть окружающие думают, что он еще не пришел в себя. Он понимал, что только что проснулся. Шум, который он слышал, был ему незнаком, и вероятнее всего. он находится в незнакомом месте.

Он открыл глаза и увидел белый потолок с вентиляционной решеткой в углу. Повернул голову, чтобы лучше рассмотреть его; голова кружилась, перед глазами все плыло. Попытался подняться, но между висков и в шее прострелила боль и он опустил голову на подушку, собираясь с силами. Потом он повернулся на бок и снова открыл глаза.

Койка, на которой он лежал, стояла в маленькой комнатке без окон. Мебели почти не было, кроме простого стола и одного стула, на котором висела его одежда. Над столом висела книжная полка, на ней несколько книг. Стены были двухцветными, до середины стены темно-синими, а потом черная полоса и белый цвет до самого потолка. В голове понемногу прояснялось, и он вспомнил, что находится в камере - три, может быть четыре дня, точно он не помнил, - в штаб-квартире внутренней безопасности КГБ в Тургеневе. Дверь камеры, выходившая в коридор, была прочной, с маленькой решеткой, закрывающейся скользящей дверцей. В углу за перегородкой стояла крошечная раковина и туалет.

Мак-Кейн приподнялся на локте, двигаясь медленно и осторожно. В голову опять ударила боль, он замер, не двигаясь, и через несколько секунд боль прошла. Он сел, отбросил одеяло без пододеяльника в сторону и свесил ноги с койки. Опять подступило головокружение, потом тошнота. Он попытался собраться с силами, чтобы добраться до унитаза, но все прошло. Натянул мешковатые штаны, мягкие тряпичные туфли, которые выдали ему вместо отобранной одежды. Встал, покачиваясь, как пьяный и подошел к столу. Среди прочих книг на полке стоял роман о путешествии в Якутию в девятнадцатом веке. Мак-Кейн снял его с полки, открыл; на задней странице обложки, в дюйме от верхнего края были выдавлены три маленьких метки. Он сделал ногтем четвертую, поставил книгу на место и отошел к умывальнику сполоснуть лицо. В теле чувствовалась странная тяжесть.