Сибиряк. В разведке и штрафбате (Охотник)
Шрифт:
Пока добрались до передовой, стемнело. Расположились в траншее. Командир группы переговорил с пехотным лейтенантом.
– Немцы никаких новых огневых точек и дозоров не ставили?
– Не приметили.
– Смена часовых по-прежнему в ноль часов?
– Так.
– Немецкие саперы на левом фланге мин или колючек не ставили?
– Не замечали активности.
– Вы, товарищ лейтенант, своих часовых предупредите, что мы на «нейтралку» пойдем, а то они с перепугу стрельбу устроят.
– Уже довел до сведения.
– Вот и ладненько.
Алексей спросил у сидящего
– Чего ждем?
– Перед сменой часовых у них глаз «замыливается», внимание уже не то. В это время переходить лучше всего.
– Понял.
В каждой службе свои тонкости.
По команде командира группы Фирсова выбрались за бруствер. Неуютно, в траншее безопаснее. А на «нейтралке» шальная пуля может чью-то жизнь оборвать и сорвать задание.
Один за одним разведчики ползли к немецким траншеям.
Метров через двести их окликнули из окопа:
– Стой! Кто идет?
– Свои!
– Пароль?
– Ленинград. Отзыв?
– Мушка. Ползите.
Проползли мимо окопа часового. После него стали забирать влево. Ориентир там был хороший, сгоревший бронетранспортер. А еще левее – что-то вроде небольшой балки, мелкого оврага. Таких мест немцы не любили. Любую низину при дожде заливает, да и гранатами закидать легко. И потому они устанавливали мины, протягивали колючую проволоку, подвешивая на нее банки, ставили «ракетчика», периодически освещавшего балку. Но немецкой пехоты, траншей там не было. Через эту балку группа уже переходила в немецкий тыл.
Доползли до бронетранспортера. До немецких траншей отсюда было метров сто. Налетавший от вражеских позиций ветерок доносил иногда обрывки немецкой речи. Алексею становилось не по себе, но разведчики вели себя спокойно.
Они поползли дальше. В какой-то момент раздался хлопок, в небо взвилась осветительная ракета и повисла на парашютике. Разведчики замерли, вжались в снег. Когда ракета догорела, поползли снова. Вниз, в саму балку они не спускались, продвигаясь по небольшому склону.
Снова взвилась ракета, и группа замерла.
Продвигались медленно. Богачев, ползущий впереди, руками прощупывал перед собой снег – вдруг немцы мины поставили.
Часа через два балочка осталась позади. Разведчики поднялись и белыми призраками двинулись к видневшемуся впереди большаку.
– А чего не к лесу? – поинтересовался у Михаила Алексей – правее большака виднелся лес.
– У немцев в лесу батарея стоит и медпункт. Часовой заметить может.
– Разве на дороге безопаснее?
– Ночью немцы по дороге не ездят, а если и поедет кто, мы фары издалека увидим, можно в кювете спрятаться.
На каждом шагу Алексей узнавал что-то новое.
Шли почти до утра. Потом улеглись в чистом поле, хотя недалеко стояли скирды с сеном.
– В сене сподручнее лежать: ветра нет, теплее, – снова обратился Алексей к Михаилу.
– Немцы за сеном подъехать могут, обнаружат. А в чистом поле что им делать? Им и в голову не придет, что здесь кто-то есть. Хочешь что-то спрятать – положи на видном месте.
Чем больше узнавал Алексей, тем больше нравились ему разведчики – в чем-то их служба была сродни охотничьему ремеслу.
– Можешь
Командир группы назначил наблюдателя, остальные зарылись поглубже в снег и задремали. При малейшей возможности разведчики пытались отдохнуть. Неизвестно, когда придется поспать – ведь ночь и так выдалась бессонной.
Алексею тоже было не привыкать спать зимой на снегу. Иногда он уходил от своей заимки довольно далеко, ночевал в лесу. Но там, в Сибири, ситуация была все-таки иной. Он разводил костер, валил туда сухостоину, перерубал ствол дерева на две части, одно бревно клал на другое и поджигал. Деревья горели долго, до утра, давая ровный жар. Он ложился рядом с горящими бревнами и периодически поворачивался, грея то спину, то грудь. Даже в тридцати-сорокаградусные морозы костер позволял не обморозиться. Тут же, в чистом поле, где мела поземка, а морозец был изрядным, костра не хватало.
Через пару часов Алексей почувствовал, что начинают мерзнуть ноги. Он подвигался лежа, повернулся, приподнял голову.
Было уже светло, Фирсов бодрствовал, разглядывая в бинокль подступы к мосту.
Алексей перевернулся на живот. Метрах в трехстах впереди был мост через реку. Сейчас река была скована льдом, но берега были высокие, на машине по льду не проедешь.
Мост был однопролетный, железный, несколько конструкций его было покорежено взрывом – видимо, по осени мост пытались бомбить. Наши или немцы – непонятно, земля эта много раз переходила из рук в руки. Был бы у моста в середине опорный «бык», рвать надо было бы там. Взорвать мост в середине? Или лучше с двух сторон. Ближе к берегам? У каждого способа свои преимущества и свои недостатки.
Движение по мосту было оживленным. Из-за низкой облачности, ветра, поземки авиация не летала, и немцы не таились. Почти сплошным потоком к фронту шли груженые грузовики, прошло несколько танков. И часовые на мосту были – с каждой стороны по солдату.
Видимо, подошло время смены караула. К мосту подъехал небольшой крытый грузовичок, из кузова выпрыгнул солдат, из кабины выбрался разводящий. Старая смена, озябнув, тут же забралась под брезент.
Караул располагался в ближайшей деревне. Это хорошо, с двумя часовыми разведчики справятся, помощь быстро не появится. А взрывать мост надо ночью, когда движения по дороге нет или оно минимально. И закладывать взрывчатку надо быстро, по зимнему времени немцы могут сократить время между сменами караула. Но это уже Фирсову решать. Не зря он глаз от бинокля не отрывает, на часы поглядывает.
Алексей подвигался, пытаясь согреться, свернулся калачиком и снова уснул.
Проснулся от толчка. Рядом – Михаил, протягивает ему кусок хлеба с салом.
– Перекуси.
Сало было твердым, а хлеб на морозе и вовсе превратился в камень. Но голод – не тетка.
Алексей сунул часть бутерброда в рот, подождал, пока он согреется, и откусил. Так, не спеша, он съел и хлеб, и сало.
На морозе голодный замерзает быстрее, впрочем – как и пьяный.
После небольшого перекуса ждать стало легче.