Сицилиец
Шрифт:
Гильяно видел, что они испуганы.
— Не бойтесь, — сказал он. — Я не убиваю людей, которые зарабатывают хлеб своим потом. Вы поедите со мной, пока мои люди тут потрудятся, а потом отправитесь к своим женам и детям и расскажете им о том, как вам повезло. Когда вас будет допрашивать полиция, говорите им как можно меньше и тем заслужите мою благодарность.
Гильяно помолчал. Ему было важно, чтобы у этих людей не возникло стыда или ненависти. Важно, чтобы они рассказали о добром к ним отношении. Потому что за ними последуют другие.
Они покорно отошли в тень
Уже одним этим Гильяно завоевывал поддержку сельского населения. Какой еще разбойник раздавал свою добычу беднякам? На другой день газеты по всей Сицилии поведали о новом Робин Гуде. Лишь Пассатемпо роптал, что целый день вкалывал неизвестно ради чего. Пишотта же и Терранова понимали, что их отряд приобрел тысячу помощников в борьбе против Рима.
Не знали они лишь того, что товары переправлялись на склад дона Кроче.
Уже через месяц у Гильяно повсюду были соглядатаи — они сообщали, кто из богатых торговцев разъезжает с деньгами, приобретенными через черный рынок, что поделывают знать и мерзавцы, наушничающие высокопоставленным полицейским чинам.
Так Гильяно узнал о бриллиантах, в которых иной раз появляется герцогиня Алькамо. Говорили, что большую часть года они хранятся в сейфе в одном из банков Палермо, но герцогиня забирает их оттуда, чтобы надеть на какой-нибудь прием. И вот уже Гильяно решает отправить Аспану Пишотту к Алькамо, чтобы поразнюхать — не удастся ли поживиться.
Владения герцога находились в двадцати километрах к юго-западу от Монтелепре, они были огорожены каменной стеной, у ворот стояла вооруженная стража. А кроме того, герцог платил ренту «Друзьям друзей», а те гарантировали, что у него не угонят скот, не ограбят дом и никого из семьи не похитят. Пожалуй, он мог бы чувствовать себя в большей безопасности, чем папа в Ватикане.
В начале ноября в больших сицилийских поместьях убирают виноград и с этой целью туда нанимают рабочих из близлежащих деревень. Пишотта явился на площадь и записался на работу во владения герцога Алькамо. Первый день он трудился до седьмого пота, наполняя корзины гроздьями черно-пурпурных ягод. На винограднике находилось более сотни человек — мужчины, женщины и маленькие дети, и все они за работой пели. В середине дня им прямо там, под открытым небом, давали обильный обед.
Пишотта сидел в отдалении от остальных и наблюдал. Он обратил внимание на девушку, которая принесла из замка поднос с хлебом. Она была хорошенькая, но бледная — явно редко бывала на солнце. Да и одета она была лучше других женщин. Но главное, что запомнилось Пишотте, — это пренебрежительное выражение ее лица и то,
Пишотта тут же решил, что она-то ему и нужна. Гильяно, знавший о нравах Пишотты, строго наказал ему при сборе сведений не позорить местных девиц, но Пишотта считал Тури чересчур уж романтиком, не очень сведущим в нравах мира сего. Слишком большая их ждала добыча, да и девушка была слишком хорошенькой.
Когда она появилась с новым подносом хлеба, Пишотта взял его у нее из рук. Она опешила и не ответила, когда он спросил, как ее зовут.
Пишотта опустил поднос на землю и схватил ее за руку. Свирепо осклабясь, он сказал:
— Когда я спрашиваю, отвечай мне. Если же не ответишь, я закопаю тебя в виноград.
И рассмеялся, показывая, что шутит. Затем, с самой своей обольстительной улыбкой, нежнейшим голосом продолжал:
— Ты самая красивая девушка, какую я встречал на Сицилии. Я не мог не заговорить с тобой.
Горничная была напугана и одновременно очарована. Она заметила острый охотничий нож, свисавший у него с пояса, и то, как он держится, — прямо настоящий герцог. Словом, он заинтересовал ее. Она сказала, что зовут ее Грациеллой.
Когда трудовой день кончился, Пишотта смело постучался в дверь кухни замка и спросил Грациеллу. Пожилая женщина, открывшая дверь, выслушала его, затем отрывисто произнесла:
— Слугам не разрешено принимать гостей.
И захлопнула дверь у него перед носом.
На другой день Пишотта, как и накануне, взял у Грациеллы поднос и шепнул, что хочет увидеть ее после работы. Поглаживая ей руку, он защелкнул на ее запястье тоненький золотой браслет. Она пообещала, что выйдет после наступления темноты и встретится с ним в винограднике.
В тот вечер Пишотта надел шелковую рубашку, сшитую по заказу в Палермо. Он ждал девушку в проходе между двумя горами срезанного винограда. Когда Грациелла пришла, он обнял ее и потянул на одеяло, которое разостлал на земле. Они легли рядом. Она принялась страстно его целовать…
Они лежали, завернувшись в одеяло, обнявшись. Он сказал, что хочет заработать денег, чтобы поступить в Палермский университет, что семья его мечтает, чтобы он стал юристом. Ему хотелось дать ей понять, что он — неплохая добыча. Затем он стал расспрашивать ее, как ей живется, нравится ли здесь служить, что за люди другие слуги. Постепенно он перевел разговор на ее хозяйку — герцогиню.
Грациелла рассказала, какая герцогиня бывает красивая, когда нарядится, наденет драгоценности; она, Грациелла, — ее любимая горничная, и герцогиня отдает ей платья, которые уже не носит, когда они выходят из моды.
— Хотел бы я посмотреть на тебя в одежках твоей хозяйки. А она позволяет тебе примерять и драгоценности?
— Ну, накануне Рождества она всегда дает мне на вечер ожерелье.
Значит, решил Пишотта, на праздники драгоценности будут в доме.
— Свежий воздух — это, конечно, прекрасно, — сказал Аспану, — но когда же я смогу прийти в дом и пошалить с тобой по-настоящему?