Сицилиец
Шрифт:
Повозка походила на человека, татуированного с ног до головы. В оглобли был впряжен сонный белый мул. Гильяно вскочил на место возчика и оглянулся на повозку. Она была заставлена огромными бутылями с вином в бамбуковых плетеных корзинах. Их было по меньшей мере штук двадцать. Гильяно сунул свой дробовик между ними. Бросил взгляд на горы; там ничего не было видно, за исключением все еще развевавшегося флага. Он ухмыльнулся Пишотте.
— Все в порядке, — сказал он. — Теперь устрой-ка маленькое представление.
Пишотта откозырял, застегнул куртку, чтобы не видно было пистолета, и направился к воротам казарм Беллампо. Походя он бросил взгляд на дорогу, которая вела в Кастелламмаре, и удостоверился, что броневик с гор еще не возвращается.
Тури Гильяно с высоты облучка видел, как Пишотта медленно пересек открытое пространство и вступил на уложенную камнем дорожку, что вела к воротам. Тогда Тури посмотрел вдоль виа Белла. Увидел свой дом, но перед ним никого не было. Он надеялся хотя бы мимолетно увидеть мать. Перед одним из домов, в тени нависавшего балкона, сидели какие-то мужчины за столом. Внезапно Тури вспомнил про бинокль, висевший у него на шее, отцепил ремень и бросил его в глубину повозки.
У ворот на часах стоял молодой карабинер, мальчишка не старше восемнадцати лет. Розовые щеки и безволосое лицо свидетельствовало о том, что он из северных провинций Италии; черная форма с белой окантовкой, мешковатая и неухоженная, фуражка, расшитая тесьмой, делали его похожим на марионетку или клоуна. Вопреки уставу во рту у него, юном и очертаниями похожем на лук Купидона, торчала сигарета.
Часовой увидел перед собой неотесанного деревенщину, который посмел отрастить себе элегантные усики.
— Эй ты, увалень, — сказал он грубо, — куда прешь?
Винтовку он с плеча не снял. Пишотта мог запросто перерезать ему глотку.
Вместо этого он постарался придать себе подобострастный вид и не смеяться над этим высокомерным младенцем.
— Пожалуйста, — сказал он, — я хотел бы видеть фельдфебеля. У меня есть кое-какие ценные сведения.
— Можешь сообщить их мне, — сказал часовой.
Тут уж Пишотта не сдержался.
— А ты что, тоже можешь мне заплатить? — язвительно спросил он.
Часовой оцепенел от такого нахальства. Затем сказал презрительно, но уже немного осмотрительнее:
— Я не заплачу и лиры, даже — если ты сообщишь мне о пришествии Христа.
Пишотта усмехнулся:
— Кое-что получше. Я знаю, где снова появился Тури Гильяно, тот, который расквасил вам носы.
— С каких это пор сицилиец помогает правосудию в этой чертовой стране? — подозрительно спросил часовой.
Пишотта подошел поближе.
— A y меня есть мечта, — сказал он. — Подал заявление в карабинеры. В следующем месяце поеду в Палермо на экзамены. Кто знает, может, мы скоро будем носить одну и ту же форму.
Часовой посмотрел на Пишотту более дружелюбно и заинтересованно. Действительно, многие сицилийцы стали полицейскими. Спасение от бедности, маленький кусочек власти…
Популярная шутка гласила, что сицилийцы становятся либо уголовниками, либо полицейскими. Но обе стороны одинаково вредят друг другу.
— Хорошенько сначала подумай, — сказал часовой, не желая допускать всякого к лакомому куску. — Жалованье маленькое, и мы все умерли бы с голоду, если бы не брали взяток с контрабандистов. Только на этой недели этот чертов Гильяно убил двоих из наших казарм, моих приятелей. А какие наглецы ваши крестьяне — даже к парикмахеру в городе дороги не покажут.
— Мы их научим хорошим манерам с помощью bastinado, — весело сказал Пишотта.
И с самым естественным видом, словно они уже стали товарищами по оружию, спросил:
— У тебя не найдется сигареты?
К радости Пишотты, благодушное настроение часового тотчас улетучилось. Он вспылил.
— Тебе сигарету? — скептически спросил он. — С какой это стати, черт побери, я должен давать куску сицилийского дерьма сигарету? — И часовой наконец скинул с плеча винтовку.
На какое-то мгновенье Пишотта почувствовал прилив дикого желания броситься и перерезать часовому глотку.
— А с той, что я могу сказать, где найти Гильяно, — заявил он. — Твои товарищи, обыскивающие горы, чересчур глупы, им и ящерицы не найти.
Часовой несколько растерялся. Такая наглость смущала его, да и сведения предлагались такие, что лучше проконсультироваться у начальства. Он почувствовал, что этот парень слишком скользкий и может доставить ему неприятности. Солдат открыл ворота и винтовкой показал Пишотте, что он может войти. Сам он стоял спиной к улице. В этот момент Гильяно, находившийся метрах в ста оттуда, стегнул мула и двинулся в своей повозке по булыжной мостовой к воротам.
Территория казарм Беллампо занимала четыре акра. На ней стояло большое административное Г-образное здание, в крыле которого находились тюремные камеры. Позади были жилые казармы для карабинеров, достаточно большие, чтобы разместить сотню солдат, со специально отгороженной секцией — личными апартаментами фельдфебеля. Справа был гараж для машин, который раньше служил амбаром и частично так и остался им, поскольку при отделении находилось стадо мулов и ослов для передвижения по горам, где машины были бесполезны.
Сзади, в глубине, стоял сарай для боеприпасов и продовольствия из рифленой стали. Всю территорию отгораживал высокий забор из колючей проволоки с двумя вышками для часовых, но они уже много месяцев пустовали. Казармы были построены при Муссолини, а затем расширены для войны против мафии.
Войдя в ворота, Пишотта огляделся — нет ли признаков опасности. Вышки — пусты, часовых нигде не видно. Все это походило на мирную заброшенную ферму. В гараже машин не было; машин вообще нигде не было заметно, что удивило его и заставило с беспокойством подумать, не вернется ли вскоре одна из них. До чего же глуп этот фельдфебель, оставивший гарнизон без автомобиля. Надо предупредить Тури, что к ним могут прибыть неожиданные визитеры.