Сицилиец
Шрифт:
Последнее он произнес чуть ли не с сожалением. Гильяно слушал их и размышлял. Они правы. Он чувствовал на себя взгляд Пассатемпо и видел, что у него на сердце. Доверять Пассатемпо уже нельзя будет, если Фризелла останется жить. Придется прикончить Фризеллу, и таким образом, чтобы людям стало очень страшно.
У Гильяно появилась идея. Он повернулся к капралу Сильвестро и спросил:
— А ты что думаешь? Фельдфебель наверняка рассказывал тебе о своих доносчиках. Виноват парикмахер?
Сильвестро с бесстрастным видом пожал плечами. Он молчал. И все поняли, что он не может говорить, иначе станет предателем, — это для него вопрос чести. Ничего не ответив, он как бы сказал им, что парикмахер связан с фельдфебелем. И все же Гильяно хотел быть уверенным. Он улыбнулся капралу и сказал:
— Теперь настала пора проверить твою лояльность. Мы вместе пойдем в Монтелепре, и ты прикончишь парикмахера на площади.
Аспану Пишотта восхитился хитростью друга. Гильяно всегда удивлял его. Они уже все поняли, что капрал — правдивый и честный человек и поступает по справедливости. Каковы бы ни были последствия для него самого, он никогда не согласится казнить парикмахера, если не уверен, что тот виноват. Пишотта видел, что Гильяно слегка улыбнулся: если капрал откажется, можно будет считать парикмахера ни в чем не виноватым — пусть себе живет.
Однако капрал погладил свои пушистые усы и обвел их всех взглядом.
— Фризелла так плохо стрижет, что заслуживает смерти уже за одно это, — сказал он. — Я буду готов завтра утром.
На рассвете Гильяно, Пишотта и бывший капрал Сильвестро двинулись вниз в Монтелепре. Пассатемпо с отрядом из десяти человек вышел часом раньше, чтобы перекрыть все улицы, выходящие на площадь. Терранова остался начальником в лагере — он придет на выручку, если отряд попадет в серьезный переплет.
Было еще совсем рано, когда Гильяно и Пишотта появились на городской площади. Брусчатые мостовые и узкие тротуары были вымыты, и какие-то дети уже играли невдалеке. Гильяно приказал Сильвестро прогнать их, чтобы они не видели того, что произойдет.
Когда Гильяно и Пишотта вошли в парикмахерскую с автоматическими пистолетами наготове, Фризелла стриг одного богатого землевладельца. Парикмахер подумал, что они пришли похитить клиента, и с хитрой усмешкой, словно выдавая им награду, сдернул с него простыню. Землевладелец, старый сицилийский крестьянин, разбогатевший во время войны на продаже скота итальянской армии, встал с гордым видом. Но Пишотта отодвинул его в сторону и сказал с ухмылкой:
— У тебя не хватит денег, чтобы расплатиться с нами, чего нам с тобой связываться?
Гильяно был весь как струна и не спускал глаз с Фризеллы. Парикмахер все еще держал в руках ножницы.
— Положи их, — сказал Гильяно. — Тебе не придется стричь там, куда ты отправишься. Выходи.
Фризелла уронил ножницы и попытался улыбнуться но вместо улыбки на его широком лице появилась гримаса.
— Тури, — сказал он, — у меня нет денег, я только что открыл парикмахерскую. Я ведь бедный человек.
Пишотта схватил его за густую шевелюру и вытащил из парикмахерской на булыжную мостовую, где ждал Сильвестро. Фризелла упал на колени и стал кричать:
— Тури, Тури, я стриг тебя в детстве. Разве не помнишь? Моя жена умрет с голоду. У меня сын полоумный.
Пишотта видел, что Гильяно колеблется. Он пнул парикмахера и сказал:
— Надо было думать об этом раньше, когда ты доносил.
Фризелла зарыдал.
— Я никогда не доносил на Тури. Я сказал фельдфебелю, кто ворует овец. Клянусь женой и сыном.
Гильяно посмотрел на него сверху вниз. В этот момент он почувствовал, что сердце его сейчас разорвется, что, убив этого человека, он уничтожит себя. И тем не менее он тихо произнес:
— У тебя минута — покаяться перед богом.
Фризелла взглянул вверх на окружавших его троих людей и увидел, что пощады ждать нечего. Он склонил голову и забормотал молитву. Затем взглянул на Гильяно и сказал:
— Не дай умереть с голоду жене и сыну.
— Обещаю тебе, что хлеб у них будет, — сказал Гильяно. И повернулся к Сильвестро: — Убей его.
Капрал наблюдал за происходящим словно в оцепенении. Но при этих словах он нажал на спусковой крючок автоматического пистолета.
Какое-то время на площади царила тишина. Затем Пишотта нагнулся над телом и приколол белый листок бумаги на грудь убитого.
Когда прибыл фельдфебель, этот листок был единственным свидетельством убийства. Владельцы окрестных лавок утверждали, что ничего не видели. Все они были заняты в глубине магазина. Или любовались облаками на Монте д’Оро. Клиент Фризеллы сказал, что умывался под краном, когда услышал выстрелы, — убийц он не видел. И тем не менее было ясно, кто это совершил. Квадратная бумажка на теле Фризеллы гласила: «ТАК УМРЕТ ВСЯКИЙ, КТО ПРЕДАСТ ГИЛЬЯНО».
Глава 12
Воина окончилась, но Гильяно только начал свою войну. В течение двух лет Сальваторе Гильяно стал самым известным человеком на Сицилии. Он был полновластным хозяином северо-западной части острова. В центре его зоны находился городок Монтелепре. Он контролировал города Пьяни-деи-Гречи, Боргетто и Партинико. А также кровавый город Корлеоне, жители которого прославились своей свирепостью по всей Сицилии. Сфера его действий почти достигала Трапани, под угрозой находились город Монреале и сама столица Сицилии Палермо. Когда новое правительство демократов в Риме объявило вознаграждение в десять миллионов лир за его голову, Гильяно рассмеялся и продолжал спокойно разъезжать по городам. Иногда он даже обедал в палермских ресторанах. В конце трапезы он всегда оставлял под тарелкой записку, которая гласила: «Это свидетельство того, что Тури Гильяно может ходить куда хочет».
Неприступной крепостью Гильяно были огромные подземные галереи в горах Каммараты. Он знал там все пещеры и все тайные тропы. Там он чувствовал себя неуязвимым. Ему нравилось смотреть сверху на Монтелепре, на равнину Партинико, которая уходила вдаль, к Трапани и Средиземному морю. Когда сгущались и становились голубоватыми сумерки — под цвет далекого моря, — он видел развалины греческих храмов, апельсиновые рощи, оливковые сады и хлебные поля Западной Сицилии. В бинокль он мог видеть придорожные часовенки, запертые на висячий замок, с запыленными святыми внутри.