Сицилиец
Шрифт:
Вдруг с гор раздались как бы легкие хлопки. Наверное, кто-то из детей принес фейерверк, подумал Ферра. И повернулся, чтобы получше разглядеть.
В то утро, только гораздо раньше — еще до того, как взошло расплавленное сицилийское солнце, — из расположения отряда Гильяно высоко в горах над Монтелепре вышли две группы, по двенадцать человек каждая, и направились к проходу Джинестры. Одной группой командовал Пассатемпо, другой — Терранова. У каждой в распоряжении было по тяжелому пулемету. Пассатемпо повел своих людей вверх по склону горы Кумета и, выбрав позицию, сам тщательно проследил за установкой пулемета. Четверых он приставил к нему, а остальным велел рассеяться по склону, чтобы в случае неприятельской атаки прикрыть пулеметчиков винтовками и лупарами.
Терранова и его люди заняли склон горы Пиццута с другой стороны прохода. Позиция была выбрана очень удачно: лежавшие внизу поселки и выжженная солнцем равнина находились прямо под прицелом. Так что если бы карабинеры решили выползти из казарм, им бы не поздоровалось.
С этих двух склонов люди Гильяно наблюдали за тем, как жители Пьяни-деи-Гречи и Сан-Джузеппе-Ято совершали свой долгий путь к гладкой, как плита, поляне. У нескольких человек в колонне шли родственники, но они не испытывали угрызений совести. Ведь Гильяно отдал четкое приказание. Пулеметчики должны стрелять поверх толпы, пока она не рассеется и люди не вернутся назад, в свои поселки. Так что никто не пострадает.
Гильяно собирался лично возглавить операцию, но за неделю до этого у Аспану Пишотты пошла горлом кровь. Он бегом поднимался в гору к лагерю, когда с ним это случилось. Он вдруг рухнул на землю и камнем покатился вниз. Гильяно, шедший сзади, решил, что его двоюродный братец вздумал дурачиться. Он выставил ногу, чтобы остановить Пишотту, и тут заметил у него на рубашке кровь. Сначала у Гильяно мелькнула мысль, что Пишотту подкосил снайпер, а он просто не слышал выстрела. Он подхватил Пишотту на руки и понес наверх. Пишотта был еще в сознании и все просил: «Спусти меня вниз, спусти меня». И Гильяно понял, что это не пуля. Он знал, как звучит голос человека, когда в него всадили кусок свинца, Аспану же говорил по-другому, как человек, измученный тяжким внутренним недугом.
Пишотту уложили на носилки, и десять членов отряда во главе с Гильяно доставили его к врачу в Монреале. Врач этот частенько лечил их от пулевых ран, и на его молчание можно было положиться. Однако же он счел нужным доложить о болезни Пишотты дону Кроче, как, впрочем, докладывал обо всем остальном, что делал для Гильяно. Доктор очень надеялся возглавить клинику в Палермо и прекрасно понимал, что без благословения дона Кроче это невозможно.
Для более тщательного обследования он поместил Пишотту в монреальскую больницу и попросил Гильяно дождаться результатов.
— Я вернусь утром, — пообещал Гильяно.
Он оставил четырех человек в больнице охранять Пишотту, а с остальными отправился к одному из своих людей, чтобы укрыться на ночь.
На другой день доктор заявил, что Пишотте необходим препарат под названием стрептомицин — достать его можно только в Соединенных Штатах. Гильяно тотчас сообразил, как быть. Он попросит отца и Стефана Андолини написать в Америку дону Корлеоне с просьбой прислать нужное лекарство. Сказав об этом доктору, он поинтересовался, можно ли забрать Пишотту из больницы. Доктор разрешил, но при условии, что несколько недель Пишотта не будет вставать с постели.
Вот почему во время событий в проходе Джинестры Гильяно находился в Монреале, подыскивая дом, где бы Пишотта мог жить до полного своего выздоровления.
Когда Сильвио Ферра обернулся на звук хлопушек, он увидел, что произошло, и сразу все понял. Он увидел мальчика, пускавшего воздушного змея и удивленно смотревшего на свою поднятую руку. На месте кисти у него был жуткий окровавленный обрубок, а змей плавно уносился ввысь над склонами горы Кумета. И Ферра мгновенно с ужасом осознал, что это не хлопушки, а пулеметные очереди. Затем он увидел большую черную лошадь без седока, которая бешено металась в толпе, оставляя за собой кровавый след. И Сильвио Ферра бросился в гущу народа разыскивать свою жену и детей.
Со склона горы Пиццута Терранова наблюдал в бинокль за происходившим. Поначалу он думал, что люди бросаются на землю от страха, но увидев неподвижно распростертые тела, он отшвырнул пулеметчика в сторону. Его пулемет замолчал, но он слышал очереди с горы Кумета. Неужели Пассатемпо не видит, что огонь направлен слишком низко, — люди ведь гибнут, подумал Терранова. Через несколько минут замолк и второй пулемет и жуткое молчание воцарилось над проходом Джинестры. А потом до самых вершин-близнецов воздух наполнился воплями живых, криками раненых и стонами умирающих. Терранова подал своим людям сигнал стянуться к огневой точке и, как только пулемет демонтировали, увел отряд по противоположному склону. Пока они шли, он раздумывал, надо ли возвращаться к Гильяно и докладывать о случившемся. Правда, Гильяно в запале может расстрелять и его самого, и его ребят. Но прежде он все равно внимательно их выслушает, а уж они не упустят случая и поклянутся, что огонь они вели высоко. Значит, надо вернуться в лагерь и обо всем сообщить. Интересно, как поступит Пассатемпо.
К тому времени, когда Сильвио Ферра нашел свою семью, пулеметы умолкли. Его жена и дети не пострадали и как раз вставали с земли. Но он прижал их к земле и заставил пролежать так еще с четверть часа. Он увидел всадника, мчавшегося в сторону Пьяни-деи-Гречи, очевидно, чтобы вызвать карабинеров, и, убедившись, что всадник продолжает скакать, понял, что все позади. Только тогда он поднялся с земли.
Тысячи людей устремились с плоской, как плита, поляны вниз, к своим поселкам у подножия горы. А на земле остались лежать раненые и убитые, вокруг которых грудились родственники… Сильвио Ферра оставил на некоторое время свою семью ради раненых. Он останавливал убегавших, просил их помочь перенести пострадавших. С ужасом увидел он, что среди мертвых есть женщины и даже дети… Нет, не изменить сицилийские порядки избирателям. Глупо было на это рассчитывать. В борьбе за свои права придется убивать.
Гектор Адонис сообщил Гильяно о происшедшем, когда тот находился у постели Пишотты. Гильяно немедленно отправился в свой штаб в горах.
Там на скале, высоко над Монтелепре, он вызвал к себе Пассатемпо и Терранову.
— Предупреждаю вас заранее, — начал Гильяно. — Виновного я все равно найду, сколько бы времени мне ни понадобилось. И чем дольше я буду искать, тем суровее будет наказание. Если же это была просто ошибка, признайтесь честно, и, обещаю, вы останетесь живы.
Никогда еще Пассатемпо и Терранова не видели Гильяно в такой ярости. Пока Гильяно допрашивал их, оба стояли как вкопанные, не смея пошевелиться. Они клялись, что стреляли поверх толпы, а как только увидели, что люди начали падать, прекратили стрельбу.
Затем Гильяно допросил участников вылазки и пулеметчиков. Теперь ему было ясно, как обстояло дело. Пулемет Террановы вел огонь около пяти минут. Пулемет Пассатемпо — около десяти минут. Пулеметчики клялись, что стреляли поверх толпы. Никто из них не допускал возможной ошибки или случайного изменения угла обстрела.
Гильяно отпустил их и некоторое время сидел один. Впервые с тех пор, как он занялся разбоем, его жег невыносимый стыд. Он всегда гордился тем, что за четыре года ни разу не причинил вреда беднякам. Теперь ему нечем было гордиться. Он перестрелял людей, как кроликов. И уже не мог считать себя героем. Что же все-таки произошло? Неужели была допущена ошибка? Его ребята прекрасно владели лупарой, но не очень хорошо умели обращаться с пулеметами. Нацеливая их вниз, они вполне могли ошибиться и установить не тот угол. Гильяно не мог поверить, чтобы Пассатемпо или Терранова вели двойную игру, но и не скидывал со счетов того, что их могли подкупить. Существовала и еще одна догадка, возникшая у него, как только он узнал о происшедшем: в засаде находился кто-то третий.