Сицилия – верное лекарство от хандры

Лазовская Валерия

Втроем дружно уселись на лавочке и вытянули ноги, наслаждаясь покоем, легким ветерком. Можно подольше побродить по аллеям, зайти в пару церквей, расположенных на территории парка, но, дзинь-дзинь, это сиеста приближается, а значит надо успеть где-то перекусить. Обедать повел Марк узкими улочками, в нашем понимании это проходной двор, в итальянском – проулок. Пока мы идем по виду очень опасными и, простите за подробность, описанными проулками с капающим на нас бельем, развешенным из окон одного дома до стены другого, немного поумничаю: в Италии не существует проходных дворов. Двор - это внутреннее дело каждого, от посторонних его надо закрывать стеной или, как минимум, оградой. Дома строились квадратом, во внутреннюю небольшую часть дома выходят, как правило, кухни, коридоры, иногда по

всему периметру идет общий балкон. Раньше попадали в общий двор через арку и уже потом в свой подъезд, но сейчас открытую арку увидеть уже не получится. В лучшем случае, для любопытного туриста это ворота с калиткой без замка, в худшем - общая дворовая дверь, оборудованная домофоном.

Я, жаждущая местного колорита, еще в Катании пыталась прорваться на частную территорию несколько раз. Иногда мне это удавалось. Внутреннее пространство такого дворика полностью зависит от его хозяек, каждая норовит обставить цветами в оригинальной подаче не только свой участок балкона или окна, но и общее пространство. Солнцу туда пробиваться не всегда получается, поэтому высаживают тенелюбивые деревья и, конечно, цветы в горшках, и уж тут есть где развернуться фантазии и усердию. Может стоять пара лавочек, может быть отведено небольшое место под парковку велосипедов, мопедов, мотоциклов. В богатых домах возможен фонтанчик, в домах победнее маленький поильник. В старых домах очень часто посреди такого дворика есть прикрытый колодец, оставшийся от прежних времен.

Кстати о стирке, сушке, белье, раз уж на нас тут им покапало немного… Еще в Катании мы с Васькой с открытыми ртами от восторга смотрели на живописные картинки местной жизни, когда между домами в полный размер сушится постельное белье, трепыхаясь всеми возможными цветами на радость туристам с фотоаппаратами. Еще более непривычно для нашего взгляда, когда на тех же улицах сушатся не только рубашки, джинсы, но и исподнее. У меня есть пара фотографий, где на трехметровой веревке висят только трусы (мужские и женские) и бюстгальтеры. А прям напротив нашего балкона в Катании, ну тот, который как бы «с видом на море», дедок, напевая мелодичную песенку, развешивал после стирки, я насчитала, шестнадцать женских панталонов. Через пару дней к этому быстро привыкаешь, и обшарпанные узкие проулочки с капающим бельем уже не вызывают желание запечатлеть эту аутентичность. По большому счету, если нет машины-сушки, то сушить белье негде: в квартире или в доме оно не сохнет, проверено на собственном опыте: наше белье не желало высыхать двое суток в комнате, после чего мы осторожненько, словно совершая что-то неприлично-незаконное, выставили стул максимально на балкон, и там оно высохло за полчаса. В домах или квартирах, как правило, каменные стены и каменные полы, отделанные плиткой. Это даже «не свежо», а неуютно. Мои конечности, привыкшие дома босолапить по теплому паркету, поначалу в шоке от подобного обращения примерзали к полу. Потом я их с заботой обула в теплые тапочки, и уже не обращала внимание на это.

Марк вывел нас на приличную улицу, не центральную, но тут хотя бы без туалетных запахов и даже вон, небольшой фонтанчик и пара лавочек под деревом на маленьком зеленом кусочке. Зелень составляли фикус в горшке – две штуки, еще какое-то дерево в кадке – одна штука, герань в горшке – штук пять. Это было гармонично вписано в маленький пятачок пять на пять метров. Горшечные, судя по их домашнему виду, вынесли местные жители либо для украшательства, либо, чтобы цветы подышали уличным воздухом. Они их не забросили, видно, что заботятся: все в цвету, если бы фикус Бенджамина умел это делать, то зацвел бы и он.

«Сусанин» подвел нас к стеклянной двери без вывески, с неизменными белыми с вышивкой занавесками, и позвонил в звонок. Мы с Васькой переглянулись, став по обе стороны от него.

– Марик, мы же обедать? – напомнила о насущном подруга через несколько секунд после звонка.

Тот только загадочно усмехнулся. Та-а-а-а-к! Это что еще за…

– Ты еще спроси, какое он отношение к мафии имеет, - попыталась я прощупать почву.

Марк, скосил на меня хитрые глаза, губы слегка расползлись в улыбке.

– Ну все, тут закрыто, - струхнула вдруг Васька, - пойдем в другое место.

Молчаливый спутник, а до этого он три часа вещал соловьем о местных достопримечательностях, не обратил внимания на наши слова. Куда мы денемся? Сумки-то все на нем висят.

– А ты еще сомневалась про трансплантолога, - подлила я маслица.

– Ты же знаешь, меня главное разозлить, потом я кому угодно, что угодно без анестезии выну, - поддержала наш диалог подруга, - к тому же моя печень без вина уже не может, так что Марику придется подождать, пока она у меня сядет на сухой паек.

А этот пижон хранил загадочное молчание. Дверь, наконец, отворилась, мы с Васькой онемели – перед нами стоял Мастрояни, тот который Марчелло, только без грима и помоложе, и стрижка другая, и может вовсе не Мастрони, но точно Марчелло. В общем, итальянец божественной сицилийской красоты: с темными, как ночь, глазами, вьющимися блестящими волосами до плеч, атлетического сложения и белоснежной улыбкой на смуглом лице. Мы с Васькой синхронно едва не упали в обморок от такого видения. Василина загадочно начала косить голубыми глазами и поправлять прическу, одновременно пытаясь обворожительно улыбнуться и втянуть живот. Мне же захотелось потрогать эту картинку – все ли так натурально или просто обман голодного рассудка?

Марк тем временем что-то говорил белоснежной улыбке по-итальянски. Парень на секунду задумался и решил-таки нас пропустить внутрь. Мы, как зомби, шагнули, повинуясь его жесту. И попали в большую прихожую, нет, подождите, как это называется у нас? Нет у нас такого аналога – тут была именно прихожая-гостиная: большая, с несколькими диванами, небольшими столиками, баром с барменом, дорогими коврами, большой хрустальной люстрой. За панелью скрывался непосредственно сам гардероб, где на плечиках висела верхняя одежда посетителей без номерков, а на нижней полке стояли сумки этих же посетителей: была пара хозяйственных, несколько больших пакетов с покупками, дипломаты офисных работников. Это куда же мы попали? Марк сгрузил туда и наш багаж, мы даже пискнуть не посмели, находясь под впечатлением от доверчивости хозяев сумок и одежды.

Нас провели через коридор во внутренний двор дома. Мы, не сговариваясь с Василиной, одновременно, встали, как вкопанные. Васька – дитя тонкой душевной организации - и у нее все сейчас можно было прочитать по лицу: неверие в увиденное, медленное осознание, что такое тоже бывает, и детский восторг, что она причастна к этому.

Я была тоже ошарашена - большой внутренний двор: здание, через которое мы вошли, было четырехэтажным, по бокам внутреннего дворика дома по два этажа, что позволяло солнцу заглядывать сюда на большую часть дня. На свободном пространстве дворика на высоте трех метров приделаны деревянные брусья, удерживавшие шикарные гроздья глицинии, которая картинным пологом накрывала большую часть столиков, полуденное солнце пробивалось через сиреневые, белые цветы, раскрашивая внутренний интерьер в теплые тона. В одном из помещений на первом этаже открыты двери, почти вплотную стоит рояль, дополняя общую картину не только своим шикарным видом, но и тихой музыкой. Столиков около десяти, и все они заняты очень интересной публикой. Мои ручонки невольно потянулись к фотоаппарату. Перевела взгляд на Марка, тот стоял в метре от нас и с удовольствием наблюдал за нашей реакцией – вот же ж, шкет!

– Фотографировать можно?
– одними губами спросила нго.

– Нам можно, но только быстро.

Васька была в прострации, я же быстро поменяла режимы в фотоаппарате и нащелкала кадров сорок. Хотелось еще поменять ракурс, чтобы заснять и троицу импозантных, женственно одетых бабулек, и того шикарного мужчину с проседью густых волос, курящего трубку и читающего газету, а рядом, судя по возрасту, его жена – пампушка, одетая во все черно-облегающее. А вот итальянец за тридцать, одетый очень ярко, но со вкусом, уже допивает кофе, читая газету, а на коленях у него какое-то мелкое недоразумение из породы собачьих, тоже внимательно заглядывает на газетные строчки. Интересно, а как тут вечером, когда стемнеет? Наверняка зажигают свечи, и дамы в вечерних туалетах. Это напомнило двадцатые годы в Европе – богемная прослойка отдыхает в своем кругу. И мы тут такие… все из себя туристические, хорошо хоть сумки оставили. Как нас еще пустили? Прибью Марка, если кормить нас будут на кухне из-за дресс-кода, которому мы не соответствовали! Хотя нет, на кухне тоже здорово, можно посмотреть на работу поваров, они наверняка там все накрахмаленные, в колпаках и с поварешками. Я согласна на кухню. Пустите меня на кухню.