Сидни Чемберс и кошмары ночи
Шрифт:
Музыкальные интонации бибопа Эрика Долфи напомнили Хильдегарде Бела Бартока и Стравинского. Сидни удивило, как быстро она приняла джаз.
— Это все музыка, — сказала она. — Пепси Ауэр очень хорош за фортепьяно. Хотела бы я так играть.
— Не сомневаюсь, ты можешь.
— Не та техника.
Сидни накрыл ладонью ее руку:
— У тебя великолепная техника.
Долфи импровизировал на альтовом саксофоне и на басс-кларнете, и в его сольных пассажах звучало переложение «Боже, благослови детей» Билли Холидей. Он растянул главную мелодию и экспериментировал с промежуточными,
— Он считает, что раз мы немцы, то стена и все страдания, которые она принесет, — наша вина.
— Наверное, он боится принимать все слишком серьезно. Этот человек видел ад. И считает, мы должны отвращать взгляд.
— То есть шутит?
— Юмор необходим священнику, Хильдегарда. Помнишь, Данте назвал свою книгу «Божественной комедией»?
— Поскольку там счастливый конец? А предыдущие страдания? Вспомни свои слова: «Крест — страдание, приносящее радость». Я думаю, всякий священник должен нести в себе страдание.
— И я тоже?
— Ты не должен быть банальным. Не хочу мужа, который, как бы это выразиться, был легковесным.
— Надеюсь, не получишь такого. И я, в свою очередь, не желаю «легковесной» жены.
— Тогда мы отлично подойдем друг другу. Только не надо принимать меня как само собой разумеющееся.
— Хорошо.
— Осторожно, каноник Чемберс, ты скоро будешь моим мужем! Я стану присматривать за тобой.
— В нашем брачном союзе ты возьмешь на себя роль «Штази».
— Вовсе нет. — Хильдегарда потянулась к нему и поцеловала в губы. — Я буду намного хуже.
Свадьбу наметили на начало октября. Сидни вернулся домой, чтобы сделать все необходимые приготовления, и попросил Леонарда вести службу, во время которой сестра Хильдегарды, Труди, будет играть роль посаженой матери. Инспектор Китинг согласился прочитать в церкви отрывок из Библии, но при условии, что Сидни ознакомится с его версией закона об охране правопорядка в стране. Чего добивался его друг, преследуя сотрудников английских спецслужб и срывая их задания за рубежом? Знакомые инспектора из министерства иностранных дел сообщили, что расстрел Рори Монтегю был инсценирован несколькими агентами для отвлечения внимания. Они не ожидали, что в числе зрителей окажется некий священник.
— Откуда мне было знать? — жаловался Сидни.
— Как только вы заметили в поезде Монтегю, надо было вести себя осторожно.
— Меня же никто не предупредил.
— Разве недостаточно того, что случилось на крыше часовни Королевского колледжа? Могли бы догадаться, что были задействованы наши люди, даже если тогда вам об этом не сказали.
— А жаль.
— Кто ж знал, что вы пойдете нарезать круги по ГДР!
— Я не нарезал круги, Джордж. Я бросился в погоню за любимой женщиной.
— Я думал, что вы
— Построили, но не ради меня.
— Кто знает? Скажите откровенно, чем вы там занимались?
— Хотел бы напомнить, что я чуть не угодил в тюрьму. А моя единственная вина в том, что я оказался в одном поезде с агентом секретной службы и, прошу обратить внимание, он передал мне некий тайный документ с материалами о химическом заводе. Ради бога…
— Он, наверное, запаниковал.
— Чем Монтегю занимался?
— Точно сказать не могу. Мне сообщили лишь то, что посчитали нужным. Иногда, Сидни, очень важно не знать всего до конца.
— И вы не знаете?
— Нет.
Сидни подумал, что сейчас не время выдвигать противоречивую версию: Рори Монтегю по-прежнему работает на русских и все срежиссировал сам. Интересно, существует ли такое понятие, как «четверной» агент?
— Считаете, мне нельзя доверять?
— Никто не сомневается в вашей верности, Сидни, но иногда…
— Меня считают наивным или неосторожным? Это несправедливо…
Китинг положил ладонь на руку приятеля:
— Не будем спорить. Вы вернулись в целости и сохранности. И наступают счастливые времена. Надеюсь, будущая миссис Чемберс станет жить здесь?
Сидни сбил с толку резкий поворот темы. Он в первый раз слышал, чтобы Хильдегарду называли вслух подобным образом. Моментально забыл все горести и сомнения, подумав, какое ему выпало счастье, что он женится, и как повезло встретить позднюю любовь.
День сменил золотистый вечер. Солнце село, листья на вязах меняли цвет, в воздухе ощущалась первая осенняя свежесть. В церковь Святых Андрея и Иакова собрались на венчание друзья и близкие. В первом ряду вместе с инспектором Китингом находились отец, мать Сидни, его брат Мэтт и сестра Дженнифер.
Перед самым началом церемонии приятелю подмигнула Аманда. Сидни опасался, что она скептически отнесется к его предстоящему браку, но Аманда была обходительна, великодушна и искренне поздравила Хильдегарду. Ворчала, как и следовало ожидать, одна миссис Магуайер — не смогла удержаться от замечаний по поводу того, что невеста отказалась от белого платья. Поскольку Хильдегарда выходила замуж во второй раз, то предпочла длинное бордовое платье с расширяющимися книзу рукавами. Миссис Магуайер назвала его багряным.
— Цвет не багряный, а бордовый, — поправила Аманда. — Как у хорошего вина.
— Которое смакуют, вновь и вновь наслаждаясь, — добавил Леонард.
— Ладно, ладно! — замахала руками миссис Магуайер.
Орландо Ричардс начал службу с исполнения на органе канона Иоганна Пахельбеля. Затем вступил хор третьекурсников, приготовивших любимую музыку Хильдегарды: Людвига Зенфля, Баха и Моцарта. К собравшимся обратился Леонард и умудрился обойтись без цитат из Достоевского (хотя накануне грозился вставить пару-другую). Вместо этого говорил о браке как о счастье и блаженстве, какое супруги разделяют потаенно в душе и открыто.